Инкубаториум Киборгвилля

      Меня холодным потом прошибло. Я вспомнил слова родительницы: «… живи достойно и в достатке» и внутри больше не осталось ни единой капли той боли, которая копилась во мне несколько последних месяцев. Внутри вообще ничего не осталось, кроме этих её слов! Я просто стоял и не знал что делать дальше. А потом не я, что-то гораздо сильнее и больше меня подняло мои руки и я обнял отца. Спустя несколько секунд он отстранил меня и так, на вытянутых руках, держа свои ладони на моих плечах, он простоял несколько секунд, после чего спросил: «Ну что, давай закончим эту битву на равных и покинем место ультимативной дуэли, после чего вернёмся домой, где тебя все любят и ждут, а? Что скажешь?» и я согласно кивнул головой, после чего мы разошлись на несколько метров. «Ну что, сынок, готов к тому, чтобы знатно подраться? Покажи мне все, на что способен! Я хочу поучаствовать в шикарнейшем спарринге, раз так случилось, что мы стоим в противоположных сторонах друг от друга!» — усмехнулся Уилл и я согласно кивнул, после чего улыбнулся, а отец задорно рассмеялся мне в ответ.       Мы сошлись в битве. В знатной, прекрасной кулачной битве, которая длилась пускай не так долго, но в которой ни я, ни он не уступали друг другу и бились так, будто бы это последний раз. Уже без боли, без страданий, без слов и размышлений о том, что такое жизнь и судьба, без сложных моральных вопросов, которые желательно разрешить здесь и сейчас! И в итоге мы оба оказались и победителями, и проигравшими, отправив друг друга в нокаут и завершив это противостояние… мы оба покинули игру, а после встретились на первом этаже за столом. Исида и Амара при этом неодобрительно посмотрели на наши покорёженные лица, на которых буквально светились обширные синие-зелёные синяки с отблеском желтого цвета. Вандая же улыбнулась и сказала о том, что после ужина сходит к Джонсону и возьмёт полюбившуюся мазь от синяков, а я подумал, что завтра тоже обязательно схожу к студенту доктора Бея и попрошу у того прощения за устроенную сегодня истерику. Я понял, что мое поведение было омерзительным и недостойным ни жизни, дарованной мне родительницей, ни жизни, которую посвятил мне старый экспериментатор, ни жизней Исиды и Уилла, которые согласились стать моим родителями.       После ужина я привел себя в порядок. Впервые за последнее время я чувствовал себя так, как должен был чувствовать себя всегда, и мне это нравилось. Потом Вандая принесла мне и Уиллу мазь, способную убрать синяки с наших лиц, и это тоже было хорошо. Это говорило о том, что завтра утром я пойду в школу с нормальным, а не разбитым ко всем чертям лицом… или хотя бы не настолько разбитым, каким оно было сейчас. Еще мне очень хотелось узнать у Вандаи о том, говорил ли что-нибудь Джонсон о моем сегодняшнем появлении у него в кабинете, но я решил, что это тот самый случай, когда лучше промолчать. Я думал: «Если Вандая сама ни о чем не пытается заговорить, значит ничего не знает, и та ситуация, которая сложилась сегодняшним днем останется между нами… тремя… а если я сам спрошу и окажется, что она ничего не знала… таким образом я сам спровоцирую на некоторое количество логичных вопросов, на которые не хотелось бы отвечать… которые хотелось бы завтра разрешить самостоятельно, уже на трезвую голову… с мыслями, не отравленными болью».       Утро наступило быстро. Все тело болело не только после битвы с отцом, но и до сих пор страдало от моих падений, совершившихся в состоянии полнейшего опьянения. Это не радовало, но это было моей платой не только за беспечность, но и за величайшую глупость, которую я только мог допустить. Это было моей расплатой за слабость, которую я впустил в свое сердце, и все происходящее воспринималось не то чтобы адекватно, а просто как должное. Но, несмотря на это, в голове уже был выстроен план, согласно которому я хотел извиниться перед Джонсоном и поблагодарить его за его мудрость и взрослость! А еще… еще я хотел пообщаться с Истиной и расставить все точки над «и», которых вчера набралось слишком много… которые возникли сами собой из-за проявленного ей любопытства ко мне.       Уже после уроков я попросил Истину подойти, чтобы поговорить. Все одноклассники, как один отреагировали вопросом: «Чего?!», но никто не посмел вмешаться. Тогда и там я спросил у Истины: «Слушай… а ты не хотела бы составить мне компанию в прогулке до больничного здания? У меня есть к тебе разговором… пока будем идти можем обо всем поговорить» и она согласилась, от чего нутро обожгло приятным теплом, которого было много и которое обволакивало сердце.