Дороги

Впервые он появился, когда я была достаточно зрелой, чтобы запомнить его, и достаточно юной, чтобы не отрицать. Мне было шесть. Отец появлялся на грани засыпания, когда тело становилось легким и расслабленным настолько, что не понимаешь, где твои руки, а где ноги. Я никогда не видела его лица, он появлялся вкрадчивым голосом в левом ухе. Но я чувствовала его, как он касался моего лица, целовал в лоб на прощание. Он примерил меня с тем, кем я являлась. Он рассказал мне почему я плачу серебряными слезами, а взрослые впадают в ужас от долгого пребывания со мной в одной комнате. Он научил меня слушать менструм, учиться у него и использовать. С тех пор все, что я делала, я делала для моего отца. С тех пор я никогда больше не была одинокой. Спустя годы отец стал ненадолго вселяться в тела окружающих меня людей и говорить их губами, смотреть их глазами, действовать их руками. Это всегда происходило по вечерам, он всегда предупреждал меня за ранее, я вставала с постели и шла в комнату к взрослым. Тогда прикосновения даже ненавистных рук приносили долгожданное спокойствие и наслаждение. Но его явления никогда не длились долго, ему противило прибывание в столь недостойных телах, даже ради меня. Когда взрослые приходили в себя, их охватывал ужас, возможно, они чувствовали себя изнасилованными, и винили во всем меня. Я не возражала. К тому времени, овладев менструмом, я могла защитить себя от кого угодно. Отец не осуждал применение разрушительной силы, лишь призывал быть осторожной, но решение убить политика было принято мной единолично. Я терпела, поскольку отец полагал, что мы сможем найти нужное тело в его кругу, обладающие достаточным потенциалом и властью, чтобы отец занял его навсегда. Но вскоре опекуна прекратили останавливать даже вечно обожженные руки или чем бы он меня не касался, он стал мне отвратителен даже тогда, когда в его теле находился отец, и я дала выход своей ярости. Я вытягивала из него жилы и разрывала органы, сжимала и крутила податливое тело серебряными струями менструма, пока он не стал вдвое меньше, чем был до того, как я начала. Отец был в бешенстве. Столько работы пошло прахом, нас отбросило в начало. Но я кричала в ответ, что не стану терпеть такого отношения. И он смолк. Я совсем его не чувствовала и впала в панику. Когда полиция нашла меня, бормочущую, что это я во все виновата, я имела ввиду не убийство опекуна. Я боялась, что отец больше не заговорит со мной. Но он простил меня и мы начали все с начала. Тело должно было понравится ему. Тело должно было быть незаурядным. И, главное, тело должно было впустить отца добровольно, чтобы он смог остаться там навсегда. Так мы и наткнулись на актера, живущего в Англии. Он оказался умным, добропорядочным и всеми любимым. Я пообещала отцу достать его тело, куда бы ни пришлось отправиться ради этого. В ответ отец обучил меня необходимым заговорам для зелий, чтобы актер не отшатнулся от меня, как все другие, и позволил подойти достаточно близко. Менструм может сделать что угодно, но он не может заставить полюбить. Но умно сваренное зелье решит эту проблему, нужно лишь заставить его выпить. Норвегию я покинула с помпой. Этого не планировалось, но милые горожане, издевавшиеся и избивавшие меня все эти годы, вполне заслужили такой финал. Так что, когда в порыве некоего религиозного экстаза, меня было решено при людно выпороть, они испытали на себе всю силу менструма. Никто не умер быстро, перед смертью все мучались достаточно, чтобы утолить мою злость. Когда серебряная завеса моего гнева спала, аккуратный городишко выглядел так, словно на него пролился дождь из крови и органов. Ментсрум не тронул лишь мой приют да нескольких случайных приезжих. Я исчезла до приезда полиции. Снять комнату в хостеле не составило труда. Женщину на ресепции не заинтересовали никакие из документов Майи, она послушно записала данные гости под диктовку и проводила в комнату. Там девушка бросила на кровать вещи и замерла, улыбаясь. Она предвкушала встречу, которой очень давно ждала и жаждала.