(Не) болезнь

      Место, в которое Камуи и Абуто пришли, — небольшой одноэтажный домик глиняного цвета, расположенный ближе к окраине города. Со стороны может показаться, что он и выполнен из глины, но, ято уверены, это не так. Калитка свободно открывается, и даже дверь не заперта. Гости заходят, только когда ждать ответа от хозяина становится слишком утомительно. Комнатка, в которую они попадают, миновав крохотный коридор, чем-то отдалённо напоминает им лавку Алтеки: неудивительно даже, что он их сюда отправил. Она не блещет чистотой, странные статуэтки, что виднеются за стеклом высокого (под потолок) шкафа, делят место с баночками, ступками и пузырьками; потолок весь увешан сухими травами; а на полках, столе, на полу и других поверхностях всё уставлено горшками с растениями. И когда ходишь по комнате, кажется, что их тонкие усики и стебельки тянутся прямо за твоими ногами, а когда хлопает дверь, они тихо вздрагивают и лишь слабо покачиваются.       Дверь хлопает? Не иначе как хозяин жилища пожаловал, он возвращается в дом из сада и заходит в комнату через вторую дверь. Он старый, тонкий и высохший как ветка, с клочковатой бородой и жёлтыми, будто от неизвестных реагентов, пятнами на пальцах. На врача, пусть даже бывшего, этот старик не походит ни капли, а вот на шамана – вполне себе. — Что вам нужно? — грубо кричит он, заметив в своей обители посторонних.       Не дожидаясь ответов, он бросает принесённую им охапку трав в небольшое корытце, бежит к противоположной двери и распахивает её настежь. — Я уже давно не торгую, настоек не продаю, так что убирайтесь. — Полегче, хозяин, — пытается урезонить его Абуто. — Мы пришли к тебе по настоянию нашего друга Алтеки. — Мало ли, кто вас прислал, — огрызается тот, потрясая руками, отчего надетое на нём тканевое пончо колышется, точно на ветру. — Я не желаю ни с кем иметь дело! Если Алтеки что-то нужно, пусть сам приходит!       Сердито настроенный хозяин — Рагланг, так, кажется, называл его Алтеки — не добавляет Камуи оптимизма. Он, в конце концов, пришёл сюда за помощью, а не для того, чтобы ему так бесцеремонно указывали на дверь. — Хэй, мы, конечно, пришли с миром, — обманчиво дружелюбно улыбается Камуи, — но всё-таки выбирай выражения. Мы ведь, знаешь, можем и рассердиться.       Рагланг как-то нервно дёргается от его слов и сжимает свои жилистые ладони в кулаки. — Это мой дом! Как хочу, так и говорю! Сердиться тут должен я, не вы! Или это угроза? Так мне есть, чем ответить!       Старик тянет за неприметный шнурок, свисавший сверху, и в потолке образуется прямоугольное отверстие с выдвижной лесенкой на чердак. — Ну, погодите у меня! — кряхтит Рагланг, пытаясь её разобрать.       В своей непримиримости и безрассудной отваге он прямо-таки невероятен. Правда, за время его манипуляций старика можно было уже раз пять атаковать. Но у Камуи уж точно отпало желание, вне зависимости от того, что тот пытался достать с чердака. — Может, обойдёмся без рукоприкладства? — добродушно предлагает хозяину Абуто, наблюдая за тем, как Рагланг безуспешно дёргает застрявшую лестницу вниз; ей, должно быть, уже давно не пользовались. — Мы пришли поговорить! И это очень серьёзно, поверь! — Один из вас заболел? — остановившись, спрашивает тот, и Абуто кивает. Старпому кажется, что Рагланг либо удивительно прозорлив, либо к нему больше ни за чем и не ходят. А старик, как видно, плюнув на бесполезную затею, вновь дёргает за шнурок и возвращает всё на прежние места. Но на диалог с посетителями он идти по-прежнему не хочет, потому как заявляет: — А мне какое дело? Тогда кому-то из вас нужно в больницу. Но уж никак не ко мне. — Вот и отлично, — соглашается с ним Камуи, которому не слишком-то хотелось иметь дело с помешанным стариком. — Так и поступлю.       Старик насмешливо смотрит пирату вслед. Тот выскакивает наружу, хлопая за собой дверью с такой силой, что с потолка сыпется какая-то труха, и Абуто лишь вздыхает. При более явной ссоре старый хрыч вполне мог поплатиться за свою несговорчивость. Но Абуто просто не может уйти от него ни с чем, он всё-таки должен попытаться как-то старика разговорить. — Странное дело, — вслух размышляет старпом, ни к кому в особенности не обращаясь. — Алтеки отсоветовал нам идти в больницу, но направил именно сюда. Этому же есть какая-то причина? — Наверно, нужно было спросить об этом у самого Алтеки, — ехидно замечает хозяин, а потом вдруг начинает злиться по новой. — О, я с ним ещё поговорю. Подсылает ко мне всяких проходимцев.       Абуто не реагирует на злобные выкрики, старик ему всё ещё нужен. — Мне показалось, — говорит он, чуть изогнув губы в улыбке, — Алтеки понял, чем заболел мой друг. Боялся называть, а потому отправил сюда.       Явный интерес мелькает в глазах старика, но он его в себе давит, а сам раздражённо фыркает. — Я в парламентёры к Алтеки не нанимался. Кем он себя возомнил? Да чтобы я ещё раз согласился делать ему свою настойку?! Да пусть он... — Разве не очевидно, зачем он это сделал? — перебивает его Абуто, не дав хозяину как следует пройтись по старому лавочнику. — Вероятно, он думал, что ничья другая помощь тут не поможет.       Старик затихает, о чём-то раздумывая, потом хмыкает. — Разве что дело серьёзное... — как бы нехотя соглашается он, а потом произносит: — Ладно, зови сюда этого вспыльчивого.       На лучший исход нельзя и надеяться. Абуто сразу же скрывается за дверью, и уже через секунду со двора несётся мужская ругань, на которую Рагланг не обращает никакого внимания, занимаясь своими свежеотобранными травами. Когда же звуки стихают, скрипит дверь и в комнату быстрыми шагами входит Камуи, сразу садясь на единственный не занятый ничем стул. Весь его вид говорит «и что теперь», но старик тоже не из простых, поэтому Абуто, пришедший вслед за капитаном и оставшийся в проёме, опасается даже, как бы кто-то из этих двоих опять не взбрыкнул. К счастью, обходится. — И чего молчишь? — торопит пирата Рагланг. — Говори. Что у тебя? Какие симптомы?       Уязвлённая гордость, однако, даёт о себе знать, и откровенничать с этим стариком Камуи ужасно не хочется. Он пытается быть максимально кратким, рассказывая о всех странностях, творившихся с его организмом с тех пор, как всё началось. Говорит о цветочных лепестках, которые отхаркивает всё чаще, о затруднённом дыхании и о том, что приступы его становятся с каждым разом всё сильнее и дольше. Свой скупой монолог он завершает вполне резонным вопросом: — Ты знаешь, что это?       Во время всего рассказа Лицо старика оставалось нечитаемым. Когда Камуи спросил его, в нём не было ни волнения, ни торжества, зато не было и былого скептицизма. — Это благословение первородной богини, — произносит Рагланг, но, чёрт возьми, ему стоило бы лучше подбирать выражения, потому что всё это напоминает какую-то «абра-кадабру». Но прежде, чем раздражённые ято успевают схватиться за зонты, он добавляет, — так, по крайней мере, считали наши предки. Хотя было среди них много таких, которые называли это проклятьем. Вызывает этот недуг пыльца тутовой купидонки.       Не давая своим посетителям и рта раскрыть, старик споро берёт маленький табурет, забирается на него и достаёт с верхней полки большой фолиант, с неприсущей его возрасту лёгкостью спрыгивает, а потом бухает книгу на стол, предварительно освободив некоторое место. — Она? — коротко спрашивает он, корявым пальцем указывая в книгу.       Притихшие ято подходят ближе, чтобы уставиться в неведомый им текст и иллюстрацию смутно знакомого цветка. По крайней мере, знакомого Камуи. Абуто его не вспомнил, но Абуто, в отличие от капитана, не приходилось в той схватке с червями пропахивать землю животом.       Камуи не спешит признаваться так сразу, но он пытливо смотрит на Рагланга. — И что, если так? — Да вообще-то ничего хорошего, — хмыкает тот. — Для тебя. — Брось эти шуточки, старик. Не надо меня запугивать! — низким голосом предупреждает Камуи. — Меня интересует только одно: как всё это лечится. — Да никак, — ответ Рагланга звучит хуже любого предательства. — Что значит никак? — спрашивает обеспокоенный Абуто. — Выходит, капитан теперь до конца жизни будет давиться цветами?       «Если бы только это», — с горечью думает Камуи, но он чувствует, что с ним происходит что-то гораздо более неприятное. Старик же прокашливается и отходит чуть в сторону. — Я сказал, что это не лечится, но не говорил, что выхода нет, — как можно доходчивей объясняет Рагланг. — Нужно торопиться, потому что при таких симптомах заражённый может умереть.       От этих слов у Камуи сосёт под ложечкой, всё-таки слышать их ужасно неприятно. Похоже, даже при всех нехороших подозрениях в груди у него до последнего таилась надежда, что подхваченная болячка не настолько опасна. Абуто тоже не может это осмыслить. — Умереть? — со смешком неверия произносит старпом. — Из-за каких-то цветов? — Они прорастают в лёгких и не дают им правильно работать, — отвечает старик. — Н-но можно же их как-то извлечь? Провести операцию? — не может уняться Абуто. Он уверен, с нынешним уровнем медицины в разных уголках галактики это было бы плёвым делом. — Они прорастут снова, — вздыхает Рагланг. — И здесь совершенно не важно, останется ли хоть что-то в лёгких заражённого после операции. Гораздо важнее, что у него тут.       И старик своим длинным указательным пальцем постукивает себя по виску. — Я не понимаю, — произносит Камуи. — Так может, это потому, что ты не хочешь слушать?       Камуи сильнее стискивает зубы, призывая на помощь всё своё терпение, чтобы только не проломить вредному деду череп. Абуто влезает в назревающий конфликт как никогда вовремя. — Но ты же говорил, выход есть! Верно, док?       Рагланг морщится от слов Абуто, те словно вызывают в нём старые неприятные воспоминания, но заострять на этом внимание он не хочет, вместо этого отвечая: — Да, но сперва вы должны выслушать, с чем имеете дело, чтобы больше не задавать мне пустых вопросов и чтобы понять – иных путей спастись от болезни нет.       Не услышав никаких возражений, Рагланг удовлетворённо кивает. Переставив со стула горшок, садится и начинает. — Прежде всего, следует знать, что пыльца купидонки опасна далеко не для всех. Быть может, вдохни её такой старик, как я, оставивший все физические радости прежней жизни в прошлом, ничего бы не произошло, но даже я не хотел бы рисковать, проверяя это на деле. Купидонку у нас ещё зовут цветком влюблённых. Всё потому, что она поражает только тех, кто любит или влюблён.       Абуто на секунду подвисает, выпадая из событий реальности, в то время как спокойный рассказ Рагланга продолжался. Когда же мыслительные центры старпома приходят в норму, он бросает осторожный взгляд на Камуи. Тот до побелевших костяшек сжимал рукоять зонта, и Абуто молниеносно хватает его за запястье, мешая совершить очередную глупость. Старик обрывает речь, замечая неладное.       Камуи не вырывался, но, встретив глазами взгляд Абуто, он задушенно шипит: — Алтеки, кажется, издевается надо мной. Интересно, чем я ему насолил? Отправил меня сюда, устроил весь этот спектакль... — Капитан!.. — упрекает его мужчина, но осекается, почувствовав, что гнев его друга может вот-вот излиться на него. — Я не влюблён! — будто какое-то ругательство выплёвывает Камуи. — Запущенный случай, — замечает на это Рагланг. — Понятно теперь, откуда корень всех бед.       Двое ято отвлекаются и вновь вспоминают о старике. — О чём ты? — прищурившись, спрашивает его Камуи. — Теперь я могу продолжать? — вопросом на вопрос отвечает тот, ничуть не впечатлённый этой вспышкой. И когда первые страсти проходят, комнату вновь наполняет чуть скрипучий, как снег под ногами, голос Рагланга. — Издревле у нас считалось, что вдохнувших пыльцу купидонки влюблённых благословила богиня. Говорили, им могли сниться одинаковые сны, один мог предчувствовать, когда с другим случится беда, а ещё мог поделиться частью отведённого богиней срока, если жизнь любимого подходила к концу. Увы, всё это недоказанные случаи, и верить в них было бы глупо. Зато неоспоримым фактом остаётся другое: если двое, вдохнувшие пыльцу этого цветка, не искренны в своих чувствах, как правило, одного из них ждёт беда. И, по несчастью, совсем не того, чьих чувств попросту нет. Недуг настигает безответно влюблённого, и тот начинает медленно чахнуть, извергая из себя цветы. В прошлом глупые девицы не раз и не два обманом давали своим возлюбленным вдохнуть пыльцу купидонки, чтобы проверить искренность чувств; точно так же поступали недалёкие ревнивцы, требуя от своих девушек и жён совершить совместное вдыхание; да только последствия этого были самые печальные. Многие, очень многие умирали. И порой совсем не те, на кого можно было бы подумать. Как и говорили предки, богиня благословляет не все пары; единицы, быть может, среди сотен и сотен тысяч; не каждому дана сила пройти через это. — И как же этому тогда противостоять, если шанс на успех столь мал? — прерывает рассказ не вынесший неопределённости Абуто. — Это не так. Конечно, тех влюблённых, что упоминаются в легендах и воспеваются в песнях, сейчас нет. А те, кто сколько-нибудь на них походил, жили давно. Но это не значит, что нет и более простых случаев, более, скажем так, заурядных, — и на тонких губах Рагланга появляется слабая улыбка. — К примеру, кто-то, некий мужчина, случайно вдохнул пыльцу купидонки, — тут старик позволяет себе посмотреть на Камуи, — у него жена, дети, он любит их, получает ответное чувство взамен, и потому ничего с ним не происходит. Он даже не замечает, что что-то случилось. Счастливчик! Или вот другой случай. Девушка после работы отдыхает в поле и не замечает рокового цветка, вдыхает пыльцу и получает недуг. А всё потому, что есть парень, который давно ей нравился, но она никак не решалась признаться. Если она сделает это, и ей ответят взаимностью, всё будет хорошо, она выживет. Если же нет...       Рагланг не продолжает, только грустно улыбается. В его краях к подобному привыкли. — Значит, нужно только получить взаимность в ответ? — уточняет Абуто. — Это самый простой способ. — Капитан! — Абуто оборачивается к Камуи. — Может быть, вам...       Тот обрывает его одной короткой фразой: — У меня нет никого! — А как же, ну-у-у, та девушка?       Та, с которой Камуи говорил на террасе, когда была годовщина у Сого и Кагуры; та, с которой его капитан выходил из больницы. Абуто видел собственными глазами. И если бы не тот второй случай, если бы не все маленькие странности в последнее время, вероятно, он не стал бы придавать этому значение.       Камуи отмахивается от него, не уточняет даже, о ком толкует его старпом. Только это ли не ответ? — Так значит, девушка всё-таки есть? — хмыкает Рагланг, в воздухе проносится угроза, Камуи вскидывает на него раздражённый взгляд, но старик будто не замечает и продолжает говорить: — Что ж, если ты понимаешь, что не сможешь получить от неё взаимности, остаётся последний способ. — Отлично! Что за способ? — схватиться за альтернативу кажется Камуи куда лучшей идеей. — Он может тебе не понравиться, — пожимая плечами, отвечает Рагланг. — Иноземцам он всегда не нравится. Но это, как правило, предотвращает летальный исход. — Что же это? — торопят старика оба ято, но тот опять начинает издалека. — Всё-таки купидонка полна загадок. Её воздействие на организм ещё не до конца изучено, но кое-что о ней мы поняли. Всё, что случается, происходит из-за того, что у нас в голове, — и старик прикасается пальцем к своему лысеющему черепу.       Снова этот жест. Второй раз за день. — Мозг разумного существа – удивительная вещь, — продолжает Рагланг, — он может принимать, обрабатывать и хранить информацию, он отвечает за наше мышление, в той или иной мере – за чувства; в нём сокрыты наши воспоминания. И если сделать так, что вдохнувший пыльцу купидонки забудет обо всём, о том, кто он и кого любил, недуг отступит. Он не умрёт.       Но тут уже Камуи не выдерживает. — Что ты несёшь? Хочешь сказать, я должен забыть обо всём? О том, кто я есть, к чему стремлюсь, о своём прошлом, только чтобы не сдохнуть? Да чёрта с два я пойду на такое!       Старик тяжело вздыхает, чего-то подобного он и ожидал. Потому не препятствует выходу чужой злости и боли, но может сказать только одно: — Каждый сам выбирает свой путь. И то, как его завершить.       Это ничуть не помогает, Камуи не желает подобное слушать. — Ну, нет! Я не умру от этого! Слышишь?! — прежняя надежда всё ещё теплится в нём, неприятие ситуации подхлёстывает. — Я не собираюсь верить во всю эту чушь! Я...       Договорить пират не может, он чувствует привычное уже першение в горле, и его складывает пополам. Абуто помогает капитану сесть на стул, пока тот не потерял равновесие, и осторожно кладёт руку ему на спину, не зная, что ещё сделать, а Рагланг, метнувшись к шкафу, начинает лихорадочно переставлять в нём какие-то пузырьки. Кашель несчастного бьёт по ушам. Камуи уже изверг из себя целую горку окровавленных розовых лепестков с бордовой каймой, когда к нему наконец подходит Рагланг с пузырьком, наполненным янтарно-жёлтой жидкостью. — Пей! — приказывает он, но Камуи отводит его руку в сторону.       Кажется, все в этой комнате понимают, чего боится молодой пират. Да и Абуто смотрит на предлагаемое снадобье с большим подозрением. Но внимание Рагланга сосредоточено, прежде всего, на Камуи. — Я тебя умоляю, — недовольно фыркает старик. — Это совсем не то, о чём ты подумал. Пей!       Только после этих слов Камуи позволяет влить себе в горло тягучую, точно смола, травянисто-горькую жижу. Наступает момент затишья, во время которого он пытается разобраться, что произошло. Приступ не возвращался, хотя обычно это случалось после небольших передышек. А ещё он был короче. Очевидно, благодаря настойке.       Пока Камуи приходит в себя, Рагланг выкатывает откуда-то из-за стола небольшую урну и помогает ссыпать в неё лепестки с ладоней Камуи. Нечаянно упавшие на пол старик собирает руками. Один такой лепесток он рассматривает на свету, поворачивая так и эдак. — Необычный цветок, — произносит Рагланг. — Вернее сказать, нездешний. Так с какой, говоришь, планеты твоя девушка?       Но у Камуи нет сил ни спорить, ни тем более отвечать. И он только надеется, что Абуто рядом с ним останется благоразумно молчаливым.       Рагланг, должно быть, понимает, что останется без ответа, поэтому говорит, ни к кому особо не обращаясь: — Можно, конечно, отрицать все те необычные свойства, которые приписывали купидонке предки. Лично я не встречался ни с одним живым подтверждением хотя бы одного такого случая, пусть и живу на свете уже очень давно. Но разве не удивительно, что каждый раз, когда кто-то заражается, в его лёгких прорастают любимые цветы того, по ком он страдает?       Старик в последний раз улыбается и отправляет собранные лепестки к их собратьям. Сам он поднимается и отряхивает руки. Берёт пустой пузырёк и вздыхает, с тоской поглядывая на шкаф. Абуто тоже распрямляется. Он несколько беспокоится за реакцию капитана, но всё-таки хочет спросить: — А нельзя, не знаю, избавиться не от всех воспоминаний, а только от тех, которые послужили причиной недуга?       Камуи усмехается, тыльной стороной ладони стирая подтёки крови у губ. Он-то уже не ждёт для себя ничего хорошего и отчасти оказывается прав. — Забудь об этом, — отрезает Рагланг. — Мы пробовали, но каждый раз терпели неудачу. Чем больше у заражённого воспоминаний о прошлой жизни, тем сильнее он стремится вспомнить; восполнить, так сказать, недостающий пробел. И он своего добивается. Вспоминает. А недуг возвращается. — И что же теперь делать? — как-то растерянно спрашивает мужчина. — Лучше всего признаться. — Хм. А капитан точно дотянет? — Эй! Вы, случаем, меня не забыли спросить? — всё ещё хриплым от продолжительного кашля голосом интересуется Камуи и тоже поднимается с места. Его, в отличие от Абуто, интересует совсем другое: — Что это была за настойка? — На ней ты долго не протянешь, — сразу предупреждает Рагланг. — Она всего лишь снимает боль. Немного замедляет определённые процессы в организме. Делаю такие для Алтеки. Он серьёзно болен.       Впервые за всё утро ято не находятся, что сказать. — Вы не знали? — удивляется старик, и ответом ему служат растерянные взгляды. Рагланг устало выдыхает. — В любом случае, если есть ещё надежда на взаимность, лучше поспешить. В дорогу я могу дать несколько пузырьков. Всё, что есть. На приготовление новых уйдёт слишком много времени. Лучше не ждать. — А как же Алтеки? — задаётся вопросом Камуи. — Ну, если он отправил вас ко мне, думаю, именно этого он и хотел.       Камуи кивает для формы, но согласиться с этим не может, что-то мешает. — И ещё кое-что, — вновь привлекает его внимание Рагланг. — Если заранее знаешь, что этот полёт – пустая трата времени, оставайся здесь. В наших больницах совершенно легально можно записаться на операцию по стиранию памяти, если медицински подтвердится факт заражения. Но с этим проблем не возникнет. После того, что я сегодня видел. Поэтому выбирай, как поступать, с умом.       Камуи снова кивает, но на этот раз внимательно вглядывается в серьёзное лицо старика. Лучше бы, конечно, всё это был розыгрыш. Но Камуи не мог отрицать очевидного: то, что он был болен, не подлежало сомнению. То, что такой нелепой болезнью, не поддавалось логике. Мог ли он быть влюблён? Шла ли речь вообще о Соё? Даже на такие вопросы ему ужасно сложно ответить. Конечно, он думал о девушке, вспоминал, быть может, даже чаще, чем положено. Но его мысли не были какого-то особого характера. Они, как справедливо считал Камуи, были самыми обычными. Вроде таких, как «в порядке ли она», «хорошо ли её охраняют», «смогут ли они встретиться вновь» и «будет ли она у Кагуры, если он к ней заскочит». Разве есть в этом что-то странное? Камуи так не думал. Просто её компания была ему приятна. Так почему же тогда всё так обернулось? Как может какое-то глупое растение узнать о его чувствах раньше него?!       Неожиданно Абуто трогает Камуи за плечо, и тот понимает, что только он не попрощался ещё с Раглангом. Пират благодарит его, обещает подумать и зайти. Но покидает старика он в полном раздрае мыслей и чувств. Ему, определённо, есть над чем подумать в ближайшие сутки. А уж потом придётся принять какое-то решение.

***

      Но решения у Камуи нет, как нет и чёткого плана. Одному чёрту известно, почему он выбирает лететь на Землю. Может быть, потому, что хочет убедиться, имеют ли слова Рагланга о чувствах хоть какое-то под собой основание и случится ли хоть что-то, если он увидит Соё вновь. Другая причина, конечно, заключается в том, что Камуи не хотел забывать о том, кто он есть. И, если так поразмыслить, останься у него для спасения одно лишь забвение, он предпочёл бы ввязаться в какую-то немыслимо опасную битву, чтобы уж умереть на поле брани с гордо поднятой головой, чем прожить, возможно, долгую жизнь неизвестно где, став неизвестно кем и полностью потеряв себя. Огорчает Камуи лишь то, что приступы его теперь почти неконтролируемые. Они случаются в самый неподходящий момент и вырывают его из реальности на добрых пять-шесть минут. А с такой неприятной слабостью много не навоюешь, и всё может закончиться для него уже в следующий момент. Ему и в пути становилось дурно, он слабел с каждым разом всё сильнее, но снадобья Рагланга помогали. Камуи старался не сильно их расходовать, но к концу путешествия у него остаётся всего один пузырёк, потому как ещё два он, не сказав никому, тайно оставил Алтеки. Один – это не густо, конечно, и на обратный путь в случае чего никак не хватит, но Камуи отчего-то не желает заглядывать в будущее.       Но точно так же он не желает терять времени. Поэтому, только прилетев, он старается выяснить, где ему найти Соё. И у него даже есть отправные точки. С учётом высокого статуса и должности девушки, о ней чуть ли не каждый день пишут в прессе. И Камуи решает воспользоваться новостными ресурсами. Только вот он и предположить не мог, заходя в интернет, что Соё сейчас даже нет в городе. Но все новостные заголовки буквально кричат ему об инциденте с заезжими аманто, случившемся в парке Хитачи два дня назад. У них произошла ссора с местными, и разозлённые аманто напали на туристов. Также в ходе инцидента было разрушено колесо обозрения, и как следствие — пострадали гражданские, которые катались на нём. Инопланетных хулиганов задержала полиция, но ущерб уже был нанесён. Произошедшее взбудоражило местных жителей, и следом за этим, как по команде, с экранов ТВ посыпались обращения начальника полиции Хитачинака, города, в котором всё произошло; начальника Департамента Иммиграционной Службы, мэра города и даже самого премьера. Соё со вчерашнего дня была там, даже собиралась, судя по анонсу, выступить с новым обращением, и о её возвращении пока ничего не было известно.       К счастью, Хитачинака находится не так далеко от Эдо, и Камуи решает ехать туда сам. Для разнообразия он использует земной транспорт и садится на шинкансен. Мимо него проносятся холмы и горы, сплошь пестрящие золотом и пурпуром. Должно быть, и в Эдо в это время есть, чем полюбоваться. Но мысли пирата далеки от красот летящих мимо пейзажей.       Ещё раз проверив соцсети по приезде, он узнаёт, что премьер Токугава и мэр города Аоки сейчас в парке Хитачи, чтобы поговорить с директором парка о будущих восстановительных работах; оттуда даже ведётся прямая трансляция.       Так или иначе, интервью с высокопоставленными лицами, ради которых всё и затеяно, не могут длиться особенно долго, размышляет Камуи, и потому он прикидывает, сколько у него времени на то, чтобы добраться туда.       Парк в настоящее время закрыт для посетителей, но проникнуть на закрытую территорию — не такая уж большая проблема для Камуи. Общение с прессой уже наверняка завершилось, но на парковке Камуи видит ещё много довольно внушительных и, вероятно, дорогих машин. И это даёт ему хороший знак.       Соё он находит на вымощенной дорожке перед площадкой, на которой установлены фигуры птиц и зверей, выполненные из цветов. Она не одна, с ней рядом мэр, на моложавое лицо которого Камуи уже успел насмотреться в новостях. Они обсуждают что-то, а поодаль от них стоят человек шесть-восемь: секретари, охранники, кто-то из дирекции парка. И Камуи требуется много терпения, чтобы дождаться, пока этот тип, Аоки, отлипнет наконец от Соё. Он же не должен её подводить, верно? Не должен светить лицом, как всегда повторяла ему Кагура.       Разговор с Аоки длится ещё долгих пятнадцать минут, после чего их группы расходятся, а Соё вновь куда-то направляется, и у Камуи появляется шанс поймать её в этом почти безлюдном парке. Когда он приветствует её, появляясь из-за искусственной цветочной изгороди, она сперва хватается за сердце, но её следующая реакция — искренняя улыбка. — Боже, что ты здесь делаешь? — спрашивает она, всё ещё немного удивлённая. — А как же... Эдо? Почему ты не там? — В Эдо нынче скучно. Приехал разобраться с космической шайкой нарушителей спокойствия. Может, хоть они меня развлекут, — говорит он, как что-то вполне естественное. О том, чтобы назвать настоящую причину, Камуи даже не думает. Он не планировал это, представить не мог, как заговорит о таком. А ещё он по-прежнему сильно сомневался в том, что то, что он испытывал к Соё, зовётся влюблённостью. — Тогда ты немного опоздал, — отвечает она. — Они уже в отделении. — Вот незадача. Может, мне пойти освободить их и заново наказать за содеянное? — Не создавай мне проблем, — в шутку возмущается девушка. — Я только недавно сказала в интервью, что всё улажено. — Ну да, ты теперь на всех полосах, — фыркает пират. — Боже-боже, неужели кто-то интересуется новостями этой скучной и такой заурядной планеты, жители которой так слабы, что стоит только дунуть... — Ладно, уела, — сдаётся он, чтобы только остановить её насмешки. — Но как, по-твоему, я ещё мог узнать о той шайке? Просто посмотрел последние происшествия.       Соё послушно кивает, но смотрит на него с хитринкой во взгляде. — О тебе там тоже много пишут, — вновь начинает Камуи. — Твоим недоброжелателям даже ходить далеко не надо, чтобы что-то о тебе узнать. Как, кстати, ситуация с ними сейчас? Они не доставляют тебе проблем? — Нет, — качает головой Соё. — У меня очень хорошая охрана. — Пфф, заметно, какая хорошая, — пренебрежительно фыркает Камуи, — любой мог бы тебя похитить. Даже вот я сейчас. — Не надо недооценивать мою охрану, — загадочно произносит Соё. — А может, я предупредила её, что есть одно лицо, мешать которому совсем не надо.       Камуи усмехается, да нет, не может быть, но внутри всё-таки что-то ёкает. — Шутишь. — Как знать – как знать, — улыбается она, а потом вдруг спрашивает. — Погуляешь со мной? — Разве я уже этого не делаю? — Тогда пойдём... — девушка чуть касается его руки, чтобы развернуть в нужную сторону, — вон туда. Хочу тебе кое-что показать.       И Камуи с лёгкостью позволяет себя вести. — Это такое красивое место, — тараторит меж тем Соё. — Его многие посещают. И раз уж у нас не вышло посмотреть ханами, хочу полюбоваться с тобой на цветущие космеи. Их так много там. Целое поле!       Они успевают пройти с десяток метров, но вскоре отчётливо слышат позади себя шаги и оборачиваются. Их нагоняет та самая девушка из охраны Соё, которую Камуи как-то видел в больнице. И судя по тому, как та на него реагировала, она, действительно, засекла его какое-то время назад. Может, у неё в самом деле был особый указ от Соё? — Простите, что прерываю, — начинает она, обращаясь исключительно к Токугаве, — это вам от господина Аоки. Просил передать с наилучшими пожеланиями.       Девушка передаёт Соё букет довольно простых, на первый взгляд, цветов, но та принимает его с большой благодарностью, вся светится даже. Камуи хмурится, опять этот назойливый мэр, который, конечно, нашёл, что подарить Соё. Цветы! Цветы, которых в этом парке, судя по тому, что слышал Камуи, рви не хочу.       А девушка всё никак не уходит. — Я могла бы забрать цветы, если вам не до них, — извиняется она, — но они мешают мне выполнять мою работу. Если хотите, я могу отнести их в машину, но тогда мне придётся вызвать Ирими-сана, чтобы он подменил меня и обеспечил вашу безопасность. — Спасибо, Нао, всё в порядке, — мягко отвечает ей Соё. — Пусть этот букет побудет пока со мной, а ты возвращайся туда, где должна быть.       Девушка кивает и уходит. Но Камуи, который сперва ещё прислушивался к разговору, теперь этого не замечает. Он полностью поглощён другим открытием. Вот они, те самые цветы, что не дают ему покоя. В руках у Соё. Камуи не так много знал о земных цветах. Он знал о сакуре, так как каждую весну в Эдо (да и по всей Японии) отмечали ханами. Знал о белых лилиях, потому что с букетом из таких цветов Кагура шла к алтарю в сопровождении лысого. Знал о камелиях, потому что в саду у Кагуры было посажено несколько кустов, и, стоя на террасе вместе с Соё, он спросил у неё, что это за растения. Но именно эти цветы! Белые, розовые, багряные. От одного их вида ему становилось физически дурно.       Заметив его пристальный взгляд, Соё поясняет: — Это космеи. Мне они нравятся. Эти цветы...       Девушка не доканчивает, она вдруг отчётливо видит, как Камуи меняется в лице, и это её пугает. Камуи не хотел выглядеть перед ней слабым, не хотел, чтобы она что-либо знала, но он не может подавить рвотный рефлекс и прикрывает губы ладонью. Нет, только не сейчас. У него ведь не будет приступа? Не перед ней?       Соё что-то встревоженно у него спрашивает, пытаясь придерживать букет одной рукой, но вскоре бросает это занятие. Нежные космеи летят под ноги, в грязь. Она держит его за изгиб локтя, за плечо. — Да посмотри же ты на меня наконец! — вдруг, как через толщу воды, слышит он голос Соё. — Скажи, что с тобой! Тебе плохо? Должны ли мы поехать к врачу?       Но Камуи справляется с собой. Приступа нет. Он сдержал его силой воли? Или что? Что это было? Банальная паническая атака, чего с ним отродясь не случалось? — Нет, шутишь что ли? — отзывается он немного севшим голосом. — Я уже в порядке. — Но что это было? — продолжает настаивать девушка. — Ты точно не болен? И тогда... тогда ты тоже был в больнице. Это ведь всё неспроста?       Камуи смотрит на её обеспокоенное лицо и совершенно теряется. Более глупым и жалким он себя ещё никогда не чувствовал. Что он ей скажет? Как объяснит, зачем сегодня искал её? «Хэй, знаешь, кажется, ты в моём вкусе, будь моей, иначе я сдохну?!» Но у них с Соё совсем не такие отношения! Что она только о нём подумает? Сдался он ей. Да ещё и признавшийся по такой недостойной причине. Точно какой-то трус, трясущийся за свою жизнь. А ведь может, всего только может быть, если б не было этого дурацкого цветка, ускорившего события, всё между ними могло случиться в своё время и совершенно естественным путём. Да только что теперь горевать о пролитом молоке? Ведь, если верить Раглангу, без неё он не выживет. И потому он вдвойне жалок! Нет, он никогда ей не скажет, никогда не попросит о помощи. И чтобы отрезать себе все пути назад, он скажет то, что должен сказать. — Ну что ты выпытываешь, Соё? — чуть улыбнувшись, произносит он. — О таких болячках не говорят в приличном обществе. Но если так хочешь знать, кажется, я подцепил что-то в Ёшиваре. Знаешь, этим девушкам нужно лучше проверяться у врачей.       Камуи чувствует, как дрогнули пальцы Соё на его мышцах. Он стряхивает её руки, и те безвольно повисают по бокам, а девушка отступает от него на шаг. — Извини, Соё, — продолжает он. — Похоже, мне ещё рано гулять на природе. Поэтому я пойду. Бывай. — Да, хорошо, — как-то растерянно, если не разбито звучит из-за спины, но пират уже не оглядывается.       Дорога, по которой он пошёл, выводит его к багряному полю, и он застывает. Кругом него одни космеи. Но он сыт этими цветами по горло, в прямом и переносном смысле. Как иронично, что это было правдой. Камуи думает, его всё-таки вырвет. Но он также знает, что Соё всё ещё может видеть его спину, а потому прибавляет шаг, стремясь поскорее уйти отсюда.