Don't Wanna Know

Затворничество не может быть вечным, из-за чего приходится иногда всё же показываться где-то, кроме работы. В особенности этому способствовал Джинён, который старался вытаскивать Джебома куда-нибудь хоть иногда, а если не выходило, то по крайней мере напрашивался в гости. Квартиру Джебом больше не запускал, Джинён видел, что было в принципе убрано, а порой даже следы готовки присутствовали. Казалось бы, ситуация начинает налаживаться, вот только Джинён слишком хорошо знал друга, чтобы поверить в это. На деле было очевидно, что в очередной раз Джебом бежит от проблем. Маскирует их, не пытаясь найти решения. Иногда он даже думал, что говорить с ним бесполезно, как в стену талдычить, но всё равно возвращался из раза в раз, чтобы тот не оставался совсем один. - Вот так и зарабатывают инсульт до тридцати. - Чего? - Джебом косится, выглядывая из-за книги. Последние минут пятнадцать он, вообще-то, упорно делал вид, что читает, после того, как Джинён на свою голову заикнулся о Бэме. Он сделал это ненарочно, но и не делать же вид, что его не существует, в самом деле. - Того. Серьёзно, ты ведь сам врач и должен не хуже меня знать, что психологическое здоровье так же важно, как и физическое. - Ну, психология - не то, чтобы медицина.. - Ага, а журналистика - не профессия. Давай ударимся в стереотипы и условности, это же куда полезнее, - закатив глаза, Джинён тихо вздыхает, откидываясь на спинку дивана, - Как по мне, так тебе стоило начать разбираться в этом ещё после ситуации с Минхо, но когда ты ко мне прислушивался. - В чём разбираться? - Джебом хмурится, не готовый признать, что не справляется сам. - В голове своей проблемной, дурачка-то не строй. Неужели самому не интересно, что тебе мешает? Или нравится сидеть вот так и мхом обрастать? - Да что ты знаешь о моей голове.. - Какой же ты невыносимый иногда, - поднимаясь рывком, Джинён сразу направляется к выходу, останавливаясь у двери, - Ты прав, я без понятия, что у тебя там, но уже задолбался пытаться достучаться до тебя. Хочешь дальше просиживать тут и страдать - пожалуйста, но как-нибудь без меня. Вот уж с кем с кем, а с Джинёном ругаться он совсем не собирался. В чём вообще проблема? Будто он плачется ему в рубашку каждый день и жить не даёт, так нет. Ну, подумаешь, дома сидит, так он и раньше предпочёл бы отдых дома иному. С одной ремаркой - отдых дома вместе с Бэмом. А вот в его отсутствие не стал ли этот отдых добровольным заточением? Джебом знал, что в словах Джинёна есть доля правды. Возможно, он даже был абсолютно прав, как обычно, но до чего же сложно с этим согласиться. Он не хотел копаться в себе, это словно улей разворошить - до добра не доведёт. Джебом думал об этом, пока принимал душ, а после, роясь в шкафу в поисках свежей одежды, он обнаружил то, чего не должен был. Видимо, впопыхах собираясь, Бэм оставил одну из своих футболок. Непонятно, могла ли вещь на самом деле сохранить запах спустя столько месяцев, но сейчас Джебом был уверен, что чувствует его отчётливо. Так отчётливо, как если бы Бэм снял эту чёртову футболку всего пару минут назад. К горлу в момент подкатывает ком и, наверное, впервые с того дня хочется расплакаться. Теперь постоянно лишь усталость и опустошение - его спутники, и наверное, жить так действительно нельзя. Он обязательно подумает об этом завтра. А пока, уткнувшись лицом в мягкую ткань, засыпая, он растворится в забытых ощущениях в последний раз, и никто не узнает о его слабости.

***

Удивительно, но после семейного празднования дня рождения Бэм согласился и ещё на пару мероприятий. Эти совсем отличались от светских тусовок, к которым он привык, и были куда привлекательнее. Их проводили прямо в ресторане каждую субботу, где работники и гости просто отдыхали, пили пиво, вкусно ели и отрывались на танцполе. В эти дни в заведении всегда лилась живая музыка, что Бэма особенно прельщало. Молодые и не очень группы приходили, чтобы тоже повеселиться, и все участники вечера погружались в единую атмосферу. Здесь было вполне комфортно и свободно, никакого тошнотворного пафоса, и ничто не напоминало о прошлом, которое так хотелось забыть. Бэм даже одевается чуть ярче обычного, находя одну из некогда любимых пёстрых рубашек, и танцует от души, потягивая безалкогольный коктейль. Пить он бросил практически сразу, как приехал. Было стыдно напиваться перед родными, да и не до того было, а теперь попросту страшно сорваться, если он вдруг начнёт. Все последние недели в Сеуле пролетели, как в тумане, и он просто не мог допустить повторения. Вечеринка уже в полном разгаре, и Бэм сдвигается чуть дальше от толпы, пританцовывая поодаль. Хороший вечер. На открытой террасе в это время было просто восхитительно: завораживающий вид на реку и город за ней, огни, мерцающие в воде и ветер, легко развивающий волосы. Он даже жмурится от удовольствия с его новым порывом, чувствуя желанную прохладу. - Наконец-то я тебя нашел, - Вин, один из друзей сестры Бэма, в последнее время стал намного чаще крутиться рядом. Впрочем, это не казалось странным, ведь они давно знакомы и даже неплохо ладили, - Будешь? - он протягивает стакан, и Бэм уже на расстоянии чувствует запах спиртного. - Я не пью вроде.. но немного, наверное, можно, - Бэм аккуратно делает несколько глотков. Он почему-то вдруг почувствовал напряжение в таком близком контакте и решил, что это безотказный способ немного расслабиться. - Оу, а раньше ты себе не отказывал, - усмехнувшись, парень намекает на тот случай, когда Бэм знатно напился в прошлый раз, и становится ещё больше не по себе, ведь он помнил, почему это случилось, - Извини, я не это имел ввиду. - Да нет, всё так. Поэтому я и не пью, думаю, меня иногда заносит. - Мы же молодые, горячая кровь, все дела, все перебарщивают, - легко смеясь, Вин вдруг забирает его стакан и вместе со своим отставляет на соседний столик, - Давай лучше потанцуем. Бэм не успевает согласиться или отказаться, как парень перед ним уже начинает выплясывать что-то забавное, невольно вызывая смешок. Однако скоро начинается другая песня, более медленная и проникновенная. Гитарные рифы льются неспешно и тягуче, и Бэм даже вслушивается недолго, просто позволяя звукам пройти сквозь себя, когда чувствует руки на своей талии. Вин ненавязчиво оплетает ладонями за пояс и, всё так же улыбаясь, начинает вести их танец. Не то, чтобы это было что-то похожее на вальс, но он пытался делать вид, что знает, что делает. Бэм же позволил вести, укладывая руки на чужие плечи. Так странно. В этом ощущении не было ничего общего с тем, что он чувствовал, прикасаясь к плечам Джебома, а больше ему и сравнивать было не с чем. Спустя куплет танец становится более близким и они уже соприкасаются животами. Становится жарче, а руки парня уже немного скользят по бокам и Бэм понимает, что ему не нравится. Совсем. И, кажется, вот-вот может снова накрыть паникой, нужно сделать что-то, но он словно цепенеет. Ещё припев - и ладони на боках сжимаются крепче, впиваясь пальцами в ребра, и Бэм уже хочет расплакаться и убежать, но он должен контролировать это. Отстраняется он спокойно и, сохраняя остатки хладнокровия, дает ясно понять, что это было лишним. Он сам не замечает, как быстро оказывается дома, закрывая дверь в комнату на замок и быстрее снимая одежду. Почему-то хочется помыться. Смыть с себя остаток ощущения от чужих рук, все отголоски запахов и всего того, что он чувствовал сейчас. Почему он так остро ощущает вину? Как если бы предал самого дорогого человека в своей жизни, но он никого не предавал. Он абсолютно свободен, да и не сделал ничего предосудительного, но осознание этого не утешало. Обхватывая себя руками, он садится на кровать, согнувшись пополам в попытках укрыться от всего мира. Так невыносимо. Он боится, что снова начнется истерика, боится своих чувств, а ещё так чертовски боится того, о чём ещё даже не подумал, но уже знает, что будет дальше. Слегка покачиваясь, желая себя успокоить, Бэм проводит ещё некоторое время, прежде чем тянется за ноутбуком, который теперь включался довольно редко и даже успел слегка припылиться. Открыв, он разыскивает ту самую папку, которую ещё около полугода назад запрятал так далеко, что уже начал сомневаться в её существовании. Вдруг и правда удалил, как хотел? Как же.. Папка находится и является настолько реальной, насколько вообще возможно. Бэм клацает мышкой так осторожно, будто одно резкое движение - и произойдет что-то непоправимое. Но ничего не происходит, только сердце, бешено стучащее до этого момента, резко ухает к животу. Он видит те десятки, нет, сотни фото, которые так любил делать только для себя. Фото с таким Джебомом, каким его никто никогда не видел. В каждом снимке словно была своя история, атмосфера, в которую так хотелось нырнуть вновь. Нырнуть и не выплыть. Вот, например, портретный снимок. Яркий свет изломом падает на часть лица парня, другая же часть сокрыта в густой темноте. Отчётливые резкие тени выделяют каждую родную черту так явственно, что вдруг режет и по живому. Остро. Болезненно. А на соседнем снимке губы уже слегка разомкнуты. Бэм помнит, что тогда, сидя на джебомовых коленях, он как раз намеревался поцеловать их. Что и сделал в следующий момент, сохранив и снимок со смазанными силуэтами. Снимок, где он был счастлив. Он знает, что уже не сдержать подступившие слезы, но и не пытается. Сползая по острому подбородку, капли с глухим стуком падают на клавиатуру. Одна. Две. Силуэт перед глазами расплывается, словно напоминая о своей нереальности. Чёрно-белое фото, снятое совсем близко на плёночную ретрокамеру. Бэм использовал её лишь по особым случаям, когда хотел заснять что-то, сохранив весь присущий моменту антураж. Тогда он отвлекся от Джебома лишь на мгновение, попросив не обращать внимания на камеру и смотреть только на него. Его взгляд такой.. тёплый, обволакивающий. Его не хватает так сильно. Когда Бэм перестал замечать это? Когда перестал рассматривать лицо Джебома перед сном, отмечая, какой же он невероятный? Он ведь всегда делал так раньше. Каждый божий день он смотрел и не мог поверить, что это всё и взаправду с ним. Подмечал каждый мимолётный взгляд Има, брошенный в его сторону, всегда искристый и манящий. А иногда он смотрел очень внимательно, будто вот-вот достанет холст и начнет рисовать, но не делал этого. Лишь смотрел. Бэму всегда казалось, что именно во взгляде можно прочесть всё, что у человека на сердце. И он очень хотел верить, что видит в глазах Джебома больше, чем тот говорит. Но выходит, ошибался. Однако то, что они пережили вместе - было, и уж этого не отнять. Бэм благодарен, бесконечно благодарен за всё, но как же безумно он скучает. Он всё не мог понять, в какой момент упустил всё, что у него было. Когда стал игнорировать самое важное, когда отдалился? Бэм чувствовал такое давление, будто все вокруг ждали, когда же он наконец станет взрослым, возьмёт ответственность за свою жизнь на себя, станет успешным и состоятельным. И только теперь начинал понимать, что ждал от себя этого лишь он сам. Разве Джебом хоть единожды говорил ему что-то подобное? Но он так привык с самого детства к стремлению оправдывать чужие ожидания, что позже стал выстраивать для себя собственные. Бэм был уверен, что если он станет лучше, то непременно сможет заслужить любовь. Его любовь. Но в этой бесконечной гонке он будто бы забыл, в чём была её цель. Не достигая желаемого, он думал, что нужно работать ещё и ещё, и тогда он обязательно достигнет финиша. Но гонка давно перешла в бег по кругу, и чем больше он рвался, тем дальше становилась цель. Раньше он никогда не задумывался над этим. Утирая мокрые щеки ладонями, он так и остаётся в постели, с открытым фото на экране напротив. Залезает под одеяло, укрываясь почти с головой, и позволяет себе то, чего, как он думал, никогда не сделает. "Привет, хён. Пожалуйста, ничего не спрашивай и не рассказывай никому, особенно ему. Просто скажи мне, как он?" Он знает, что в Сеуле сейчас поздняя ночь, а ещё знает, что с утра будет чудовищно жалеть, но сделанного не воротишь. Не дождавшись ответа, Бэм так и засыпает, прижимая телефон к груди.