Per aspera ad astra

Если верить Бюнцу, Бермессер не ходил пешком даже в гальюн. Поэтому, обнаружив впереди знакомое пальто, Ротгер сначала не поверил своим глазам. Точно без Леворукого не обошлось. Теперь, когда рядом не маячил никто из знакомых, Ротгер догнал Бермессера за пару минут. Тот чуть кивнул, показывая, что заметил его присутствие, и подтянул повыше воротник пальто. Ротгер, наоборот, откинул капюшон. — Я хотел вернуть учебник. Бермессер скривил губы - Ротгер не сразу понял, что это улыбка. — Предлагаю не делать этого под дождем. — А… ага. — Ротгер посмотрел на небо и тут же зажмурился от попавшей в глаз капли. — Кажется, он не собирается кончаться. — Пока нет. Но нам вроде бы по дороге. Некоторое время они шли молча. Дождевые капли стучали по крышам подъездов, подоконникам, стоящим вдоль дороги машинам. С любым другим человеком Ротгер давно бы нашел тему для разговора, но с этим ископаемым о чем говорить? В дорогих машинах, пальто и влажных салфетках нужно разбираться. До сего дня Ротгер искренне не понимал — зачем. В итоге Бермессер заговорил первым. — Как ремонт у Гудрун? Ротгер покосился на него - не издевается ли? — но породистое лицо оставалось равнодушным. — Продвигается. Она не рассказывает? Снова эта тень улыбки. — Фридрих прилетел с Межевых островов, теперь ей есть, с кем обсудить. Хотя я не отказался бы посмотреть на спальню в золотых коронах и лебедях. Один раз и недолго. Порадоваться, что она не моя. — Гудрун или спальня?.. — Ротгер аж споткнулся от неожиданности. — Эй! А кто радостно кивал и выражал всяческое одобрение?! — Я кивал? — светлые брови скептически приподнялись. — Крабья теща и все ее потомки! Ну не кивал, но и не возразил же! О чем они спорят, Создатель? — Прошу прощения. Мне довольно сложно было говорить. Боюсь, Гудрун обиделась бы, засмейся я в тот момент. — Тонкие губы дрогнули, будто в сомнении, но потом все-таки искривились в улыбке. Ротгер ухмыльнулся в ответ. Ну каков гусь, а! Равнодушную физиономию Бермессера в тот момент он помнил прекрасно. Это ж кем надо быть, чтобы так бессовестно притворяться?! Последнюю мысль он, после некоторого раздумья, повторил вслух. — Это наследственное, — Бермессер пожал плечами. — Говорят, я очень похож на своего предка. Во всех смыслах. Может, и похож, но тот Бермессер, по рассказам, боялся собственной тени, а совать какому-то марикьяре учебник под носом у Доннера трус точно бы не стал. Поймай их на этом деле — хороших оценок не видать до конца семестра, что одному, что второму. — Да, я же главное забыл! — стыдоба! — Спасибо за учебник-то. Хотя принеси его призрак Фельсенбурга — я меньше бы удивился, знаешь. — Не сомневаюсь. Пожалуйста. Только увидев впереди Эйну, Ротгер понял, что дождь закончился. Но верни он книгу сейчас — придется прощаться и идти домой. Берлинга и остальные наверняка «на объектах», в холодильнике шаром покати, а значит — придется идти в магазин, готовить… Правило общежития: голоден — готовь на всех, иначе запишут в лучшем случае в лентяи, в худшем — в потомственные гоганы. Лучше уж купить булку, заглушить голод — и хоть час никуда не торопиться. Улицы Старого города оказались почти пустыми. Будний день и мокрая погода разогнали немногих туристов по теплым шаддийным. — Я не слишком люблю холод и сырость, — Бермессер недовольно повел плечами. — Но раз это единственный шанс погулять спокойно — я готов платить. — Да уж, летом тут делать нечего. Хотя мне все равно нравится. В Хексберг столько народу не бывает даже в туристический сезон, если не считать пляжа. А… — называть собеседника на ты оказалось как-то неудобно, а выкать — не дождется, гусь перелетный! Пришлось спросить по-другому. — Здесь каждое лето такой бардак? — Раньше было спокойнее. В детстве я любил тут гулять. Навстречу, звеня, катился бело-голубой трамвай с лебедем на морде. Это напомнило Ротгеру о вопросе, который он уже месяц мечтал кому-нибудь задать. — Кстати, о прогулках. А где дворец кесаря? Я помню, что было три или четыре революции, после которых монархию каждый раз восстанавливали с упорством, достойным лучшего применения, но куда он в итоге подевался? — Холодно, — заметил Бермессер безо всякой связи с вопросом. — Предлагаю посидеть где-нибудь внутри. Через несколько шагов они оказались на главной площади — Бермессер свернул под первую же вывеску. На посиделки в шаддийных у Ротгера не было ни денег, ни желания. Но уходить посреди разговора, расписываясь в собственной нищете, — еще не хватало! Умопомрачительный запах шоколада окутывал посетителей прямо с порога. Шоколад, как и шадди, в Золотые земли завезли мориски, только на четверть Круга позже. Теперь в каждом магазине от Марикьяры до Каданы можно было купить безвкусную подделку, но только не здесь. Здесь был шоколад настоящий, точно такой, каким в детстве угощали Ротгера друзья — дети моряков, ходящих в Зегину и Агирнэ. По узкой деревянной лестнице они поднялись на второй этаж. Бермессер походя, жестом постоянного клиента, подцепил со стойки меню и прошел к самому окну. — Здесь отличный вид на улицу, — пояснил он Ротгеру, усаживаясь за столик. Белоснежная вязаная скатерть — в шаддийной-то! — навевала грусть. Еще большую грусть навевали цены рядом с фотографиями соблазнительнейших конфет и пирожных. А рядом уже склонялся деловитый официант с полотенцем на руке. — Что будете заказывать? Пришлось тыкать в первую же цену, показавшуюся ниже других. — Пирожное «Три шоколада» и два шадди. — Бермессер откинулся на спинку стула. — Кесарский дворец разрушили во время последнего Излома. Сразу после того, как жестоко расправились с тогдашним Регентом и его любовницей. Вот так сразу, без перехода, когда собеседник уже забыл, о чем спрашивал. — Смутно помню неаппетитные подробности про животы и порох. Звучит как бред, если честно. — Жестокие времена, жестокие нравы, прошу прощения за банальность. Толпе удачно внушили идею разрушить старый мир до основания — вот они и разрушали. Центр города разграбили и выжгли подчистую, а что уцелело — растащили на сараи. Так что всё это, — широкий жест рукой в сторону улицы, — сплошной новодел по меркам истории, что бы там ни врали путеводители. Постепенно центр заполонили богатые мещане, купцы, уцелевшие аристократы, которым пришлось потесниться. И когда к власти пришел новый кесарь, восстанавливать было нечего и негде. — Так новый бы построил, хоть подальше. — Дриксенскую историю Ротгер старательно учил и даже сдавал, но абсолютно не помнил. — Не успевал. Ни один из кесарей не продержался достаточно долго, чтобы успеть хотя бы вырыть фундамент под резиденцию. Со временем пошли слухи, что это проклятие… В нос ударил запах шадди и на стол опустились два блюдца с уютными чашечками. Одно из них Бермессер пододвинул Ротгеру. —…В качестве извинения за прогулку под дождем. — и продолжил, не давая возразить. — Республиканское правительство не решилось возводить себе большое здание в историческом центре. Да и никто уже не решился. Кто побогаче — расползлись по тогдашним предместьям, которые сейчас просто окраины, а центр постепенно загнил. Лет двадцать назад вспомнили о важности исторических памятников для бюджета — и получилось то, что мы видим сейчас. От первого же глотка восхитительно горячего шадди в желудке разлилось невыносимое блаженство. В этот миг Ротгер готов был любить всю Кэртиану, не говоря уже о Бермессере, который тщательно вытирал влажной салфеткой пальцы, готовясь приступить к трапезе. Правда длилось это блаженное состояние недолго — до очередного появления официанта. — К сожалению, у нас сломался блендер, поэтому коктейль приготовить не получится. Может, вы закажете что-нибудь другое? Ротгер печально посмотрел на меню. «Другое» стоило дороже раза в полтора, но какая, к кошкам, разница?! Гулять так гулять! Он не Берлинга, в гоганы не записывался. — Тогда мне такое же пирожное. И еще конфет, вот этих, четыре штуки. С Бермессером оказалось интересно беседовать и еще интереснее гулять. В Старом городе он знал каждый дом, хоть и вырос, по его словам, на окраине Эйнрехта. Вместо предполагаемого часа Ротгер потратил два. Потом Бермессер помянул слово "реставрацая" — и Ротгер вдруг представил, что сделает с ним Берлинга, когда обнаружит, что ремонт в квартире Гудрун со вчерашнего дня не продвинулся ни на бье, Пришлось спешно прощаться и удирать, благо дождь наконец перестал. На другой день выяснилось, что зачет они оба сдали на высший бал.