Белые лилии

      Найти в себе силы простить — с одной стороны легко. Тогда, когда случайно задевают плечом в толпе. Или когда на эмоциях болтают лишнего. Люди — существа жестокие, но в тоже время слабые — способны простить всякое. Они прощают ложь, измены, насилие как моральное, так и физическое. Но что если речь идёт о чём-то поистине ужасном? В такие моменты обида со временем преобразуется в ненависть, а прощение кажется почти невозможным. Появляется страх, что если сделаешь это, то навсегда потеряешь себя. Что в груди образуется дыра, которую будет нечем заполнить. Это значит, что ненависть уже поселилась, и — ещё хуже, — стала преобладающей силой. Она будет разъедать плоть, проникать в глубины грудной клетки и отравлять сердце, овладевая мыслями и телом.       Рена врала самой себе, когда говорила о безграничной и пекучей ненависти. Все эти года она ходила по тонкому острию. Шаг влево — и пропала. От мрака её раз из раза спасали воспоминания. Получилось, что убежав от одной болезни, Рена с разбега прыгнула в другую. И она проглотила её почти так же, как проглатывает ненависть. Зарываясь глубоко в прошлое, окутываясь им, словно тёплым, но колючим пледом, Рена хранила в себе память о своём большом доме, утопающем в уюте и любви. О семье, в которой негласным правилом всегда было стоять друг за друга до конца. Рена помнила нежную улыбку матери и запах выпечки, что стоял на кухне. Она помнила те особенные, хоть и недолгие моменты, проведенные с отцом, его заботу и безопасность, которую ощущала рядом с ним.       Рена грезила иллюзиями, уже давно обращенными в пепел.       В действительности же у неё остался лишь Алрой — кривой обломок некогда счастливой жизни. И по всем законам у него не было права на помилование.       Однако Рена медленно подбирались к мысли, что сможет простить его. От неё для этого требовалось время. А от него — поступки.       Пока Эрвин, Шон и Леви отправились разбираться с беспорядками, случившимися в её кабинете, Рена решила провести Алроя до ворот. На деле же никто её об этом не просил, она сама вызвалась, потому что чувствовала крайнюю необходимость побыть с братом наедине. Даже пары минут было бы достаточно. Процесс прощения можно начать и с этого.       Минуя очередной лестничный пролёт и пройдя по залитому рассветом коридору, они вышли на улицу через неприметную арку на задний двор. Молча. Лица тут же обдул свежий прохладный ветер. Приятное совпадение — здесь больше никого не оказалось. Разведчики, видать, уже проснувшись, побрели шуметь посудой в столовую.       Рене же есть совсем не хотелось. Она притормозила, остановившись около стены штаба и прикрыла ненадолго глаза. Пыталась побороть маленькое внутреннее волнение. С разных сторон доносились утренняя трель желтоклювых скворцов и вой ветра — где-то уж совсем далеко. А вот прямо над ухом вдруг раздался щелчок зажигалки.       — Ну прекрати ты уже, — прошипела Рена, стукнув Алроя по руке, словно нашкодившего мальчишку.       Тот от неожиданности чуть не выпустил сигарету изо рта, а потому и не успел среагировать, когда Рена ловко выдернула у него зажигалку. Бегло взглянув на гравировку в виде орла, она сунула её себе в карман.       — Всё. Назад получишь в следующий раз.       Алрой криво усмехнулся. Он даже почти ощутил странную боль внутри. Это фраза «в следующий раз» отозвалась в его сердце глухим ударом.       — Так меня ещё никто не обворовывал, — подметил он, решив от греха подальше засунуть руки в карманы.       Рена качнула головой. Белые пряди волос щекотно упали на лоб и щеки. Таким образом она хотела скрыться от любопытных глаз.       — Дым вызывает у меня сильные приступы кашля, — тихо объяснила она.       Осознание настигло Алроя быстро. Он оставил на ней много ран. Видимых и невидимых. Их было слишком большое множество, чтобы перестать ощущать вину.       «Ненавижу тебя за то, что ты сделал меня такой».       — Я понял, Рена.       Отвернувшись, он поднял взгляд на ворота, за которыми скрывались шпили вечно оживлённого города. Рене Трост наверняка не приходился по душе. Шумный и пыльный, в нём можно легко затеряться среди толпы, однако это скорее походило бы на мучительные скитания, нежели на нормальную жизнь.       То ли дело их родная Гермина… Светлые фасады; зелень и яркая палитра цветов, свисающая с балконов; центральная площадь, куда сбегаются люди на праздники. Память подкидывала счастливые моменты, словно хворост в костер. Только огонь вовсе не грел. Он выжигал.       — Алрой.       Решительный голос Рены заставил его вернуться в реальность. Нервно дёрнув уголком губ, он повернулся к ней.       — Что?       — Ты ведь знаешь, что ты чудовище?       Первый удар был нанесён так внезапно и метко, что у него аж спёрло дыхание. Алрой едва удержался, чтобы не отшатнуться. Его прочная и непробиваемая защита из в раза в раз показывала свою бесполезность рядом с ней.       Рена наконец сумела поднять на него глаза, пугающие своей темнотой. Внутри медленно догорала обида. Окончательно превратившись в пепел, она сдует сомнения прочь, и тогда уже ничего не останется. Рена должна была презирать Алроя до последнего вздоха. Её должно было воротить от простого его присутствия. Она не должна была хотеть даже взглянуть на него, однако прямо сейчас именно это и делала. Смотрела устало и вымученно, не стараясь более увидеть за черствой оболочкой некогда любимого человека. Рена стоит рядом с ним, потому что не может иначе. Было ли это частью его плана? Продолжать издеваться над ней, ведь Алрой единственный, кто принёс в её жизнь столько боли. И сейчас он единственный, кто эту жизнь может спасти.       — Ты убил их… — тихо произнесла Рена. В этих словах не чувствовалось уже никаких эмоций. — Самым унизительным и жестоким способом. Отнял жизни, словно у каких-то дворняг. А всё из-за каких-то бумажек? Ответь же мне… отец действительно заслуживал такой смерти? А моя мама? Та, которая больше всех поддерживала тебя после смерти Марты?       Алрой зажмурился, словно ему только что проломили грудную клетку и схватили за самое сердце. А потом он вновь посмотрел в зелёные глаза, что болезненно напоминали ему глаза матери и Марлона.       — Нет, — воздух со свистом вышел из лёгких.       Рена хмыкнула. Она начинала догадываться об истинных причинах.       — Знаешь, почему меня считают одной из сильнейших солдат? — вопрос показался Алрою неожиданным. Однако Рена продолжила: — При виде титана у меня не возникает страха. А при его убийстве мои руки никогда не дрожат. Так было всегда. Вернее, почти всегда. Когда я впервые увидела гиганта, мне захотелось сдаться. Думала, что позволив ему убить себя, я бы сделала всем одолжение. Раз уж мне было суждено умереть, то не важно, где: в подвале собственного дома или на поле за стенами. Другим бы не пришлось рисковать собой, прикрывая меня, понимаешь? И вот когда титан понесся прямо на меня, я почувствовала что-то. Голос отца, который зазвучал прямо в голове. «Убей гиганта» — он сказал. И в ту же секунду я сжала клинки с такой силой, что ногти впились в ладони. Я подчинилась его словам.       Грустно усмехнувшись, Рена покачала головой.       — Все это время я думала, что это своеобразный инстинкт самосохранения. И призрачный образ отца является лишь моей собственной проекцией. Чем-то вроде внутреннего голоса, совести или чувства долга, — от волнения у неё немного подрагивали пальцы. — Но это вовсе не так, да, Алрой? Ты сам признался, что с тобой происходило то же самое.       Догадки уже вспыхивали в её голове, однако Рене было важно услышать об этом именно от него.       — Какие слова произносит тебе Марта? — наконец вопрос слетает с её уст.       Тяжесть подтекста в словах обрушилась на него, словно прогнивший потолок.       — Рена, это вовсе не важно.       — Мне — важно.       Но Алрой молчал, плотно сжав челюсти. Ему не хватало сил и смелости, чтобы признаться. На языке вертелось лишь одно слово — раб. Он был рабом системы. Своего рода. Собственной тени.       — Стыдишься, а потому и слова вымолвить не можешь. Ладно… — медленно кивнула Рена. — Ты извини, просто у меня скопилось очень много вопросов.       Ей следовало бы спросить о дальнейших действиях. О том, что можно ожидать от Рода Рейсса и как вообще Алрой собирался ему противостоять, однако смелость подводила и её тоже. Рена чувствовала, что если вновь начнёт думать об этом, то совсем расклеится.       Вместо вопросов о насущном, она решила вновь обратиться к прошедшему.       — Леви оказался на поверхности из-за того, что ты знал кто он? Из-за того, что он Аккерман?       — Нет. Я узнал об этом лишь после.       — А знаешь ли ты, что его друзья погибли на первой же вылазке? — Рена с трудом проглотила подступивший ком в горле. — От Изабель осталась лишь голова, а Фарлана титан разодрал на части.       Брови сдвинулись к переносице. Теперь-то Алрою была ясной резкая реакция Леви, стоило ему опрометчиво упомянуть о них в разговоре. Впрочем, разговором назвать это сложно — так, издёвки, посылаемые в адрес друг друга.       — Мне жаль…       — Да, — протянула Рена. — Ты вытянул их из ямы, послав на смерть в один конец. А я же… недостаточно позаботилась о том, чтобы их смерти предотвратить. Вот такая мы чуднáя семья.       Перед глазами вдруг возникло жизнерадостное лицо Марка. Его вечно сползающие очки и тёмные волосы, блестящие в лучах солнца.       И стало совсем уж тошно. Рена вздохнула, убирая волосы со лба.       — У меня плохо получается спасать небезразличных мне людей.       Алрой не совсем понимал, почему Рена решила рассказать об этом именно ему и именно сейчас. Но потом его прошибло холодным потом — когда ей было плохо, она всегда бежала к нему. Всегда. Будь то утром, когда провожала своего отца на очередную вылазку или ночью, стоило детским кошмарам потревожить её сон. Рена усаживалась рядом и начинала говорить. Обо всём. Порой хаотичные мысли путались и заводили в совершенно иную степь, однако Алрой слушал её до самого конца, пока она не начинала вздрагивать от порывов слёз или не засыпала у него на плече.       И ничего с тех пор не изменилось.       — В прошлый раз, когда ты был здесь и вёл себя очень странно, — продолжала Рена и наконец решилась посмотреть ему в глаза, — ты просил меня поговорить с тобой. Как раньше. Почему?       — Думал, что меня скоро убьют.       — Думал? — вскинула брови. — А что же теперь? Ты так просто говоришь об этом.       Выпрямившись, Алрой отошёл от стены и встал перед Реной. На её лице обозначилась смутная тень. Это что, было беспокойство? Зелёные глаза пытливо всматривались в его, пытаясь узнать что-то потаённое, однако Алрой был пуст. Если жизнь — сосуд, то паскудная система проглотила его целиком, прожевала и выплюнула оболочкой на самое дно. Лишь кости сохранились, внутренности тоже. И вина, конечно — она выгрызла остатки, словно термиты бревно, и оставила после себя лишь зияющие дыры.       Алрой втянул ртом воздух, чувствуя от взгляда Рены недостаток кислорода.       — Я не знаю. В моём случае это действительно просто. Иначе бы я уже давно с ума сошёл.       Ему хотелось сказать, что до своей жизни ему уже нет дела. Что ещё давным давно, когда он был молодым и глупым, имел неосторожность полагать, что в мире существует справедливость. И что более неосторожно — он свято верил, что за справедливость нужно бороться. Так его учили. И Рену тоже. Таковым было кредо их семьи, в которой им повезло родиться. Девочка внимала каждому слову и впитывала в себя отцовские черты. Мальчишке же это всё было чуждо. Он хотел быть похожим на мать — тихим и смиренным, прямо как ноты, выходившие из под старого фортепиано в последние месяцы её жизни. Вот только… славная кровь обратилась для них настоящей трагедией.       Он и она — две белые лилии. Одна завянет. Другая будет вечно цвести.       Вздрогнув, будто сумев прочитать эти мысли, Рена сделала неожиданный шаг Алрою навстречу. Медленно — всё ещё сомневаясь, — потянулась к его ладони, обтянутой кожаной перчаткой. Раньше руки её брата были тёплыми и надёжными. Сейчас же — когда Рена обхватила его руку двумя своими, ничего почувствовать не получилось.       — Ты слишком изменился, — констатировала она.       Её касание вызвало у Алроя фантомные боли. Несмотря на это, он всё равно сжал руки сестры в ответ. Слабо, будто боясь пересечь запретную для себя черту.       — А ты повзрослела.       Первый контакт, на который они пошли не из-за обстоятельств. А просто потому, что захотели.       Алрой посмотрел Рене за спину — там, из глубин коридора послышалось эхо чьих-то неспешных шагов. Резко расцепив руки, он отошёл назад и возобновил прежнюю дистанцию. Горькое растение, отравляющее почву, только что вырвали с корнем. И полноценный вдох получилось сделать лишь тогда.       — А, доброе утро!       Когда Рена обернулась к выходу, то встретилась взглядом со своим подчинённым. Джон так и замер с кулаком на груди, запоздало отдавая честь. Лёгкий поворот головы — и взор переключился на любопытного незнакомца. С виду показалось, что нашивка единорога сразу же заставила его напрячься.       Повисло продолжительное молчание. Рена растерялась. Чувствуя, что взять ситуацию в руки придется именно ему, Алрой кивнул на молодого разведчика.       — Ваш?       И повернулся к Рене. Внезапное обращение в уважительной форме заставило её вздрогнуть, удивиться, а после недоверчиво покоситься в сторону брата.       — Мой, — с небольшим промедлением подыграла она.       Для остальных они были всего лишь солдатами разных корпусов, Рена это прекрасно помнила. А потому им просто необходимо изображать из себя двух незнакомцев.       — Джон Ройсс, верно? — вновь послышался голос Алроя.       Джон сильно удивился, но всё же попытался сохранить спокойное выражение лица       — Да… А откуда вы знаете?       Взор бледно-голубых глаз прошелся по нему от пят до самой макушки, сканируя. И, словно не найдя в нём ничего подозрительного, Алрой лишь выдохнул:       — Работа такая.       Взгляд вновь метнулся в сторону. На Рену. У неё на лице так и было написано: какого чёрта происходит? Благо стоявшему за её спиной Джону не был виден тот немой диалог, происходящий между ней и Алроем. Он выдавил из себя едва заметную грустную улыбку. Она означала: «Не злись. Тебе не стоит терять бдительность».       — Пусть командор уведомит меня, как появятся какие-нибудь новости, — проговорил он уже вслух, понимая, что и так слишком задержался.       — Хорошо, капитан Адлер, — родная фамилия зазвучала из уст Рены, словно отголосок чего-то давно ушедшего. — Всего доброго.       Развернувшись, Алрой проследовал к главным воротам. Несмотря на это театральное представление, он действительно ощущал необходимость покинуть это место как можно скорее. Резкая смена поведения Рены от язвительности к желанию сблизиться вызвала у него необъяснимое отторжение. Совесть будто вопила ему ни в коем случае не допустить этого.       Оставшись на месте, Рена ещё несколько секунд провожала взглядом его удаляющуюся фигуру. Однако Алрой был прав — терять бдительность было никак нельзя.       — У меня, кстати, новости есть, — произнесла она, вновь оборачиваясь к Джону.       Лицо его было неожиданно бледным.       — Что это с тобой?       Словно вынырнув из транса, парень вздрогнул и замахал головой.       — Все нормально, просто… — суетясь, он вдумчиво почесал кудрявый затылок. — Это же тот полицейский. О котором байки всякие ходят. Почему он здесь?       Рена лишь пожала плечами.       — Да обычные дела между военными структурами. Не бери в голову.       — Ладно, — выдохнул Джон, — а новости-то какие?..

***

      Будучи запертой в четырех стенах, Рена совершенно не знала, чем себя занять. До конца дня Эрвин решил отстранить её от работы, посетовав на излишний стресс. Возможно, это могло пойти ей на пользу. Сцена, произошедшая в командорском кабинете, окончательно разрушила образ стойкого солдата в глазах её окружающих. Сидя тогда в кресле, она могла лишь труситься и глотать тугие комья в горле, чтобы не давать волю слезам.       Поначалу это сильно беспокоило Рену. Злость мешала сконцентрироваться, однако был ли толк винить себя за то, что дала слабину? Она ведь обычный человек, которых всего-навсего хочет спокойной жизни. В отличие от Эрвина и Шона, находившихся рядом с ней в тот момент. Они давно привыкли жить в условиях нескончаемых интриг и хитростей, прекрасно совладавши со всеми вытекающими последствиями. Это их стихия — добиваться задуманных целей любыми способами. Алрой же… продолжал действовать на грани безумия. Его чрезмерная уверенность в своих действиях немного пугала, однако и здесь у Рены не было выбора противостоять его затеям. Если она откажется, то в скором времени станет пожинать плоды жестокости короля, сомневаться в которых она перестала уже окончательно.       Сидя на подоконнике и прижавшись лбом к окну, Рена наблюдала, как над горизонтом медленно сгущались пурпурные сумерки. В близлежащих от штаба домах зажигались огни, а из каменных отводов завитками клубился дым от каминов.       В её же комнате было по-прежнему темно и холодно. Рена, обхватив себя руками, прокручивала в голове тот скомканный разговор с Леви, который неудачным образом был прерван погромом и её собственной паникой. Со дня на день она покинет штаб на неопределенный срок. Больше всего ей не хотелось оставлять Леви в неведении, но в последнее время её жизнь словно насквозь пропиталась недосказанностями и секретами.       — Святые… — прошептала Рена, уткнувшись лицом в поджатые колени.       Он не заслуживал её отрешённости. Когда остальные требовали от неё действий и решительности, Леви всякий раз давал возможность остепениться, притормозить и просто отдышаться от попыток угодить чьим-то амбициям. Он подставлял ей своё плечо, не требуя ничего взамен. А Рена и не заметила, как Леви постепенно влился в её обыденность. Как он пророс, будто цветок, в душу, тело, мысли, привычки. Ей сейчас будет уже сложно вспомнить — а как она жила без него? Рена словно не могла представить, что когда-то было иначе.       Спрыгнув с подоконника, она подхватила брошенную наспех армейскую куртку и вышла из комнаты. В спальном крыле было пусто, и это не удивительно — рабочий день ещё не закончился. Рене казалось, что все вокруг занимались важными делами, и лишь одна она никак не могла взять себя в руки. Хотелось немедленно навести порядок в голове, однако это ей не скоро удастся. Рена уже почти смирилась. Сердце неустанно кололо чувство вины за её несправедливую холодность к Леви.       Вскоре Рена нашла его неподалёку от своего кабинета. Экипировавшись шваброй, он, как и обещал ранее, занимался уборкой паутины в дальних углах коридора. Остановившись около двери, Рена невольно замерла, наблюдая за ним. Приглушенный свет канделябров мягко ложился на его тёмные волосы, спину и плечи, что были слегка напряжены. Леви продолжал свою работу, не замечая чужого присутствия, словно он глубоко погряз в собственных размышлениях.       Рена немного помедлила, прежде чем окликнуть его. Впереди их ждал тяжелый разговор. По крайней мере, она так чувствовала. Леви обернулся, и на его лице промелькнуло неожиданное облегчение.       — Можешь входить, — сказал он, кивнув на дверь. Его голос был уставшим и немного хриплым. — Там уже всё убрано.       Рена успела догадаться, что это была именно его заслуга.       — Спасибо, Леви. Но я к тебе.       — Да?       — Хочу рассказать тебе об Аккерманах. Давай ты сделаешь перерыв, и мы поговорим об этом, — предложила Рена, схватившись за дверную ручку, а после вздрогнула. — Если ты не против.       В кабинете снова царил идеальный порядок. Рена обвела взглядом книжные полки и письменный стол, стараясь гнать навязчивые воспоминания прочь. Ей хотелось больше никогда не чувствовать привкус пепла во рту. Вдохнув поглубже, она шагнула вглубь и принялась зажигать свечи. Благо дрожащие огни скрывали тремор её собственных рук.       Рена усадила Леви напротив себя и стала говорить. Без утайки даже малейших вещей, она рассказывала ему всё то, что знала сама. Конечно, ей была неведома полная картина, однако Леви многого и не понадобилось. Он слушал её молча, не задавая вопросов. Лишь с каждой минутой становилось заметно, как напрягались его руки, как он с силой сжимал челюсть и опускал взгляд вниз, особенно, когда речь заходила об изгнании Аккерманов и их бегстве в Подземный город. Рена не утаила тогда и о том, что однажды её дедушка отказался присоединяться к ним, когда они решили отвернуться от короны. Отец не упоминал, стало ли именно это решение причиной ссылки Аккерманов, но выводы напрашивались сами за себя.       А потом Рена резко умолкла. Она вцепилась ногтями в подлокотники кресла, вдруг осознав, как это всё выглядело со стороны — её семья, напрямую или косвенно, была причиной большинства бед, что пришлось пережить Леви. Из-за её брата он оказался в Легионе. Из-за её недостаточных усилий и следованию плану Эрвина погибли Фарлан и Изабель…       — Это всё?       Вопрос полоснул Рену, словно острое лезвие. Она вздрогнула и с опаской подняла глаза на Леви, почувствовав резкое желание провалиться сквозь землю. Стало по-настоящему страшно. Судьба играла с ними в такие жестокие игры, и иногда казалось, что они были лишь куклами в её руках.       — Леви, я…       — Что ты хочешь от меня сейчас услышать?       Но у неё не было ответа. Рена не понимала, злился ли он в этот момент или чувствовал пренебрежение. В голосе полностью отсутствовали какие-либо эмоции. Свет двумя тусклыми бликами отражался в потемневших зрачках. Леви медленно поднялся с кресла, сделав несколько шагов в сторону окна. Снаружи уже совсем стемнело.       Рене тогда впервые показалось, что он мог всё бросить. Сначала накричать, высказав своё разочарование, а после развернуться и уйти. Ситуация была хуже некуда. Чувство стыда пригвоздило взгляд к полу. Если не дышать и не двигаться, то Леви просто потеряет её из виду. Хотя, наверняка было уже поздно… Почему он отвернулся? Сумел разглядеть её незаслуженное потребительское отношение и эгоизм? Вот только это неправда. Рена просто не могла по-другому. Это те черты, которые она так долго пыталась в себе искоренить с тех пор, как начала видеть в Леви не просто сослуживца.       — Не говори ничего, я всё понимаю… — ведомая этими мыслями, Рена тоже вскочила с места и оказалась прямо позади него. — Прости меня.       — За что это?       — За то, что втянула тебя в свои проблемы. За то, что была такой безразличной. За всё, — выпалила Рена, словно задыхаясь. Спустя пару секунд она всё же решилась спросить: — Ты теперь сожалеешь?       Леви молча обернулся через плечо, наконец посмотрев ей в глаза.       — Обо всём, — добавила она.       Таким тоном, словно это было утверждение. Просто с ума сойти. Резко развернувшись, Леви в миг пересек то небольшое расстояние, что разделяло его и Рену. Её глаза были полны непонятно откуда взявшегося страха.       — О чём ты сейчас?       — А ты правда не понимаешь?       Но стоило Леви приоткрыть рот, как все нужные слова исчезли. Самообладание помахало рукой и подмигнуло на прощание. Особенно тогда, когда Рена сделала шаг назад, намереваясь сбежать первой.       — Даже не думай уходить вот так, — Леви схватил её за предплечье и развернул к себе. За какую-то ничтожную секунду для него всё полностью прояснилось. И видят Святые, он долго сдерживался. — Перестань уже цепляться за прошлое, Рена. Посмотри на себя! Любой другой на твоём месте бы уже влез в петлю, а ты всё продолжаешь пожирать себя. И ради чего? Тебе правда это так нравится?       Её глаза округлились. Леви же продолжил:       — Я понятия не имею, о чём ты говоришь, но нет. Нет, я ни о чем не сожалею. Ни о том, что согласился на сделку, ни о том, что попал в Легион и ни о том, что встретил тебя. Моя жизнь не остановилась после смертей близких. Твоя же — будто застряла на месте и ты сама не хочешь позволить ей двигаться.       Рена обрывисто втянула воздух сквозь зубы и прикрыла лицо дрожащими руками, точно напуганный ребёнок. Что поделать, если сейчас она ощущала ничего, кроме скорби и сочувствия? Ей правда было очень жаль.       От этого вида у Леви в груди образовалась воронка. Он словно задыхался, потому что злость, которая закипала в нем, начинала давить на сердце. Но его гнев не был направлен на Рену — он был направлен на её совершенно неправильные мысли.       — Слушай…       — Нет, ты прав. Так и есть, — тихо перебила она, вскинув голову. — Я просто очень боюсь потерять тебя.       Сердце ощутимо ударилось об рёбра, и это неожиданное признание заставило Леви замереть на месте. Руки невольно ещё сильнее сжали тонкие предплечья.       Он хотел её успокоить. Сказать, что это несусветная глупость — полагать, что она или её семья могут быть в чём-то виноваты. Почему ему вообще нужно объяснять такие очевидные вещи?       — Я боюсь потерять тебя, — вновь повторила Рена. На этот раз уверенней. — И знаю, как наивно это звучит. Мы разведчики, я сама говорила тебе о том, как опасно привязываться к кому-то, находясь здесь, но я ничего не могу с этим поделать. У меня плохое предчувствие, Леви. И я не понимаю, связано ли это с нами, моим отъездом или Рейссом. Не понимаю, что будет дальше и чем всё закончится. Эти мысли убивают меня, — кривая усмешка прорезалась на её лице, а Леви вспомнил, что для неё это лишь защитная реакция. — Ты можешь злиться на меня, говорить, что я дура, но я правда боюсь оказаться там, где не будет тебя…       Выдох.       Одно уверенное движение заставило Рену оказаться в объятиях. Она уткнулась в плечо Леви, чувствуя, как внутри всё переворачивается. Хотелось сделать глубокий вдох, но что-то мешало, словно она ещё не высказала ему всё, что так долго её тяготило. Леви прижал Рену ближе к себе, зарывшись ладонью в светлые пряди. И в момент, когда она оказалась так близко, когда волосы окутали его руки, когда он услышал её дыхание и биение сердца, ему показалось, что удача находилась как никогда близко. Что вот оно — счастье, — большего и не нужно.       — Дурочка, и правда, — прошептал он в макушку.       Снова напридумывала лишнего. Вновь дала вольность эмоциям.       Рена шумно вздохнула, прикрыв веки, и обняла Леви в ответ. Боязно, немного колеблясь.       — Сколько раз ещё повторить, чтобы ты просто мне доверилась?       — Прости меня. Прости, — её голос звучал молитвой над его ухом. — Пожалуйста, просто дай мне время.

***

      Утро выдалось холодным. Капли гулко били по деревянной крыше конюшни. Совсем рядом доносился тихий ропот лошадей, переплетаясь с дождём и скрипом деревянных досок. Доран со скукой выглянул через открытую дверь, где легкая дымка из мороси медленно опускалась на землю. С каждым новым порывом ветра стены дрожали, словно могли рассыпаться в любую минуту.       Вернувшись внутрь, Доран запрокинул голову и упёрся спиной в старую балку. Редкие капли, что просачивались сквозь неплотные доски, падали ему то на лоб, то на плечи.       Новость об их переправке в Кохем стала большой неожиданностью. Обычно подобные планы обсуждались заранее, а никак не за два дня до отправления. Ещё больше странностей вызывал запрет на раскрытие их будущего местонахождения. Джон, который рассказал своим друзьям об этом в то утро, когда встретил Рену, оказался весьма подавленным. Всё смахивало на то, что среди новоприбывших рекрутов Рена будет искать еще одного члена команды. Но вопрос оставался всё тем же: как сильно это повлияет на взаимоотношения в отряде? Кейт безуспешно пыталась донести парням, что подобное для Разведки — правило, а не исключение. Как не крути, но время летело с огромной скоростью. Скоро на носу будет уже весна, а потому это было в их интересах, чтобы четвертый солдат поскорее влился в их своенравный коллектив. Мысленно Доран всё же соглашался с аргументами Кейтрин, однако и Джона огорчать вовсе не хотелось. Сейчас он лишь молчаливо занимался лошадьми, а взгляд его метался между своими товарищами. Гнетущая атмосфера действовала на нервы — никто не знал, что будет ждать их грядущей весной: успех или провал? Думать об этом означало вновь потерять всякое желание сражаться дальше.       Рена тем временем уже направлялась в конюшню, коротко переговорив перед этим с Эрвином. Рабочие обязанности никто не отменял, однако это её только обрадовало — погрязнув в делах, у неё будет меньше времени на личные тревоги и больше на на практические задачи. К тому же, Рена решила раз в два дня отправлять весточки в Трост и Стохесс, чтобы извещать о положении дел. Это был её способ подстраховаться.       Осенний дождь обрушился ей на голову, стоило выйти из-под навеса. Одежда за какую-то минуту стала мокрой, вынуждая чувствовать неприятный холод по спине. Натянув посильнее темно-зеленую легионерскую накидку, Рена хотела было уже присоединиться к своему отряду, но вдруг замерла у самого угла здания, потому что услышала знакомый голос позади себя.       Леви.       Обернувшись, она подошла к нему, силясь унять те смешанные чувства, которые накатывали на неё периодичными волнами. Да и предчувствие чего-то нехорошего никак её не покидало.       В голове всплыли отрывки того самого вечера. Леви ещё долго говорил с ней, сидя рядом. Держал её за руки, гладил по волосам, пока не догорели свечи, и комната не погрузилась в темному. Рена очень сильно нуждалась в этом. В нём. И сейчас эта невыносимая сердцу тоска вынуждала её искать причины задержаться рядом с Леви подольше.       — Готова?       — Нет, — честно ответила Рена, а после досадно улыбнулась. — Хоть я и всё ещё стараюсь быть оптимисткой.       Хмыкнув, Леви поправил капюшон её мантии и смахнул дождевую каплю с прохладной щеки.       Последние дни он много думал… обо всём. Сердце протестовало, а трезвый ум анализировал голодное детство. То, как приходилось выгрызать у Подземного города право прожить ещё один день. Как его, босого и чумазого, обнимали руки Кушель. У неё были очень красивые руки, изящные, хоть и измученные тяжёлым трудом. Память плохо вырисовывала её внешность, однако Леви всегда казалось, что она была вовсе не такой, как у остальных жителей подземелья. Слишком приметной, слишком благородной. А ещё мама никогда не называла их фамилии. Будто боясь чего-то, она всякий раз говорила — просто Кушель. И Леви. Тоже «просто».       И теперь, когда вместо этого прочерка появилось что-то значимое, Леви не почувствовал ровным счётом ничего. Это не изменило его жизни, не вернуло дорогих людей. Теперь он просто понимал Рену немного больше, став к ней ближе на каком-то совершенно ином уровне.       Между ними затянулось молчание, и минуло несколько ударов сердца, прежде чем Рена осознала, что ей уже нужно было идти.       — Ну… — смутившись, она завела руки за спину и перекатилась с пяток на носок. — Что там обычно говорят в такие моменты?       «Останься».       Леви вдруг подался вперёд под ливень, ловя лицо Рены в свои ладони.       «Будь со мной».       Прижался к дрожащим от холода губам.       «Всегда».       С напором, каким-то отчаянным порывом, а её губы поддались, словно это было само собой разумеющимся желанием. От контраста температур по телу побежали мурашки. Капли приятно ласкали кожу, а воздух пропитался невыносимой тоской. Леви терялся в собственных мыслях о том, как заставить время остановиться, слиться с проливным дождём и стать с ней одним целым. Чтобы от кончиков пальцев до корней волос. Целиком и полностью.       Даже когда порой Рена была жестока и сложна, Леви всё равно хотелось любить эту девушку до боли в сердце. Смотреть на улыбку, шептать её имя, забываться в зелёных глазах. Если жизнь никогда не давала ему поблажек, то он готов бороться. Он готов ещё раз рискнуть, доверившись другому человеку. И когда Рена скользнула ладонями по его шее, притянув за плечи ближе к себе, Леви было откровенно плевать на последствия. Хотя бы сегодня. Хотя бы сейчас.       В то время как окружение сокращалось до двух сердец, стучащих в унисон, они целовали друг друга вместо лишних слов. Это было как прощание, как обещание вернуться, как признание в том, что даже на расстоянии они будут неустанно думать друг о друге.       В мире, где их семьи постигла ужасная участь, Рена Адлер была отныне не одна. Леви принял решение стоять с ней плечом к плечу, потому что если она испугается, то он будет действовать, если она убежит, то он пойдёт за ней, если она попадёт в опасность, то он станет чёртовым Аккерманом.