За много лет до…
Казалось, что этот февраль никогда не закончится. Колючий морозный ветер заставлял кадетов натягивать на себя тоненькие меховые капюшоны и надеяться на то, что завтра они не свалятся с пневмонией прямо во время очередной тренировки. Хотелось бы, наверное, высказать все свои претензии начальству, но они не были всесильными. Поэтому призвать скорую весну или, господи, наколдовать более тёплое обмундирование они так же не могли. Велели терпеть. Зима — затяжная, холодная. Последняя в этом чертовом кадетском училище. Костёр мало-помалу тух, дрова почти превратились в медленно тлеющие угольки, и вокруг становилось очень темно. Но в казармы идти особого смысла не было. И там, и здесь — на заднем дворе, пришлось бы сидеть да дрожать в прохудившемся пальто. — Я тут немного хвороста собрал, — просипел Киc Шадис. Пришлось покопаться в снегу ради этого. Руки теперь заледенели и ужасно пекли. — Давай сюда. Шмыгнув носом, Шон поднялся со старого бревна, что служило ему скамьёй, и принялся перекладывать тонкие ветки из рук приятеля в маленький костёр. Дрова больше брать не разрешали — не на чем потом будет готовить кадетам еду. — Слыхал? В других корпусах люди начали замерзать насмерть, — усмехнулся Шон, ковыряя плохо разгорающийся хворост и давая Кису возможность хоть немного согреться. — Меня больше беспокоит, куда Марлон запропастился. Скоро уже отбой. Ветки стали тихо потрескивать. Сев на корточки, Кис протянул руки к огню и начал то сжимать, то разжимать ладони. Стало немного теплее. — Что, думаешь, он окоченел где-нибудь по дороге? — хохотнул Шон, потрепав товарища по плечу. — Не смеши. Этот безумец помрет разве что в глотке титана. — Вот как? Раздался чей-то бодрый голос позади. Не успел Шон обернуться, как в его сторону полетел небольшой бумажный пакетик. Тот спохватился и словил его. Ругнувшись себе под нос, Шон поднял раздражённый взгляд на стоявшего перед собой Марлона и неохотно подвинулся с нагретого места, позволяя ему тоже усесться на бревне. — Вместо этого я мог бы кинуть в тебя снежок, — парировал Адлер, устало потянувшись. — А то табак нынче дорогим стал. Буркнув тихое «спасибо», Шон пошарился в карманах в поисках бумаги и принялся крутить самокрутку. Иногда Марлон сбегал из училища в город. Благо, старый солдат, что стоял на вахте по четвергам знавал его отца. Он был главнокомандующим разведки, правда, пал за стенами несколько месяцев назад. Страшная смерть для близких и такая закономерная для солдат. Мать ещё долго-долго проливала слёзы над его могилой, обнимая второго ребёнка за хрупкие плечи. Тяжелая судьба была у Адлеров. Сначала отец, а теперь и сын грезит мечтами о треклятом Легионе. Пожав замёрзшую руку Киса, Марлон плюхнулся на бревно и поднял голову к небу. Желтоватый месяц вот-вот перекроет надвигающаяся туча, и следом настанет непроглядная тьма. От костра толку тогда будет мало. Пахло дымом и табаком. Почесав покрасневший от мороза нос, Марлон почувствовал на руках запах женского парфюма. Сладкий, едва уловимый, такой, словно шлейфом сопровождал его после встречи с прекрасной девушкой. Осознание заставило его глупо улыбнуться и взглянуть на яркие языки пламени. — Чего радостный такой, словно пришествие Сины видал? — спросил Кис. — Я влюбился. Они с Шоном озадаченно переглянулись. — В ту аристократку из Митры? — зажав самокрутку в губах, поинтересовался он. — А у тебя губа не дура. Снова сбегал, чтобы увидеться с ней? — Ее зовут Терия, — уточнил Марлон и томно вздохнул, словно погрузившись в свои далёкие воспоминания. — Женюсь на ней, как переведусь в Легион. Шон скептично вскинул брови и помотал головой. Рефлекторно. Усмешка прям так и напрашивалась появиться на его унылом лице. Любовь, женитьба, семья. Разведка? Вздор. Марлон ведь не был дураком, однако всегда полагал, что судьба будет улыбаться ему белоснежной улыбкой и стелить бархатный ковёр по пути. Какое-то абсурдное противоречие. А вот Шон Лорен сполна хлебнул горести жизни, да так, что теперь предпочитает мечтам холодный, суровый расчёт. Его некогда зажиточная семья, проживающая в Орвуде, была разрушена обанкротившимся отцом — поганым алкоголиком, что свёл в могилу жену и мать. А родного сына от безысходности пристроил в кадетское училище. Говорил, из кожи вон вылезти, но вырвать себе место в Полиции, чтобы позже расплатиться со всеми долгами. Теперь в жизни Шона были лишь холодные казармы вместо покоев и трухлявое бревно вместо мягкого дивана. Даже покупать табак приходилось просить Марлона. Но тот никогда не отказывал. Бывало, и печенье из песочного теста привозил. Туда ещё ягодное варенье внутрь клали. Когда кадеты разъезжались по домам, Шону возвращаться было особо некуда, ведь смотреть на пропитое морщинистое лицо отца не было никакого желания — одна мысль о том, что он когда-то может стать таким же, вызывала лишь порцию отвращения. Семья Адлеров же казалась Шону совершенно иной. Когда отец Марлона погиб, они сплотились ещё сильней, несмотря на большую скорбь. Мальчишке пришлось быстро повзрослеть и взять на себя ответственность за мать и родную сестру. Только вот рвение продолжить дело отца, выйдя за пределы Стен, никуда не исчезло — напротив, укрепилось в его сознании и начертило путь, по которому Марлон намерен уверенно идти. — А Терия знает об этом? — как бы между прочим спросил Кит. — О чем? — О том, что ты собираешься стать разведчиком? Наступила тишина, на этот раз надолго. Шадис снова принялся ломать сучья и подбрасывать их в костер, посматривая исподлобья на своих товарищей. Между ними пронеслось заметное напряжение. — Жаль её, — вдруг произнёс Шон, смеряя Адлера упрекающим взглядом. Удивившись, он явно ждал от него разъяснений. Лорен пожал плечами и снова затянулся самокруткой. — Потому что жизнь твоя не будет счастливой, если ты станешь разведчиком. И долгой, к слову, тоже. Марлон тотчас нахмурился. В его зелёных глазах залегла обида, которую он намеревался никому не показывать. Обида эта была не только на своего друга, но и на мать, что слёзно умоляла его одуматься и выбрать другой корпус. Просила вспомнить, что помимо амбиций у него была и сестра, которая в последнее время стала болеть всё чаще. Марта Адлер, хоть и была младше Марлона на каких-то семь минут, но выглядела совсем миниатюрной, отчего подаренные отцом платья всегда казались ей не по размеру. Большую часть времени она любила проводить дома за книгами или же за игрой на фортепиано. Между прочим, именно это и послужило знакомству Марлона и Терии — однажды его сестра играла на приеме у семьи столичных аристократов, куда была приглашена семья Адлеров. С тех пор Марлон периодически встречался с ней, несмотря на то, какая за окном была погода или насколько он был изможден тренировками в училище. Её мягкие черты лица, ясные голубые глаза и пленяющий парфюм полностью завладели Марлоном, отчего даже резонное замечание о поступлении в Легион было для него не таким уж и важным. — Став разведчиком, я не собираюсь умирать за стенами, — помрачнев, уверил Марлон, после чего снова посмотрел на заполонившее тучами небо. — На жизнь у меня совершенно иные планы. Его слова так и повисли в морозном воздухе, ещё долго отзываясь эхом в ушах. Шон тогда смотрел на своего друга с распахнутыми глазами и едва ли мог догадываться, сколько раз будет вспоминать тот вечер у костра, запах сигаретного дыма и пронизывающий голос Марлона. Тогда было посеяно первое зерно сомнения. Но как можно было добровольно пойти навстречу животному страху, что обволакивал тело и был липким, как смола? Шон хотел бы это знать и не знать одновременно. Десятое место в списке лучших кадетов. Адские мучения позади, теперь — руку протяни, и обеспеченная легкая жизнь окажется реальностью. Однако радости почему-то не было. Было лишь необъяснимое чувство вины перед самим собой. Совесть с упреком колола сердце, глядя на двух друзей, что столпились с другими курсантами перед командором с крыльями свободы на темно-зелёной накидке. Хотелось сделать шаг им навстречу, но разум протестовал, и ноги Шона словно приросли к земле. Он лихорадочно повторял про себя: ему начертана иная дорога, там, внутри Стен — среди людей и в безопасности. Примерив на себя форму полицейского, Шон Лорен не заметил, как быстро она превратилась в удавку. В поводок, что делал его послушным щенком в руках чиновников. Он наблюдал за их кривыми усмешками и алчными глазами, с каждым днём становившимися все более обыденными для его жизни. Обман за обманом, взятка за взяткой — ладони постепенно марались в грязи. Но это не сильно напрягало, ведь теперь можно было позволить себе распивать самый дорогой алкоголь и вертеться в высшем круге общества. Да, в лицемерном и шатком, однако, не этого ли он хотел с самого начала? Или это было не его желание вовсе? Удавка начинала душить и сжимать воспоминания до размеров песчинки. Вечер у костра забыть никак не получалось. — Эти смертники из Разведки совсем уже охренели! — воскликнул щекастый полицейский на очередном собрании. — Увеличить финансирование просят, что за вздор? В душном кабинете прошлась волна активного поддакивания, что было скорее похожим на лай голодных гиен. — Ну так вышлите им отказ, в чем проблема? — лениво спросил другой офицер, пожимая плечами. — Люди будут недовольны, — вмешался третий. — Новоиспечённый командор требует выделить деньги из казны в первую очередь на солдат, а не на экспедиции. И делает он это напоказ перед горожанами. Офицер раздраженно закатил глаза. — Распустить бы Легион к чертовой матери… — Отчеты видели? У них там потери вдвое сократились. Мамаши разведчиков за такого главнокомандующего будут горой стоять. — Да о ком вообще идёт речь? Полицейские начали перебивать друг друга. Собрание превратилось в очередной бессмысленный фарс. Это были люди мелкой души, которые за собой ничего не имели. Вот, кто-то повысил голос, а вот уже посыпались оскорбления в ответ. Хоть бы в драку ещё не пустились, идиоты. Шон Лорен сидел во главе этого стола и безучастно наблюдал за происходящим. Но имя, прозвучавшее в смешении возгласов и криков, заставило его опешить. — Тишина, — твёрдый голос едва сумел перекричать остальные, но всё же команда полоснула по солдатам, и в кабинете наступило молчание. Десяток пар глаз с удивлением уставились на Лорена. Он с важным видом поднялся с кресла и придвинул к себе документ с заявлением, где в нижнем углу красовалась фамилия Адлер. Ошибки быть не могло. Ухмыльнувшись, Шон заговорил: — Вот что. Утвердите запрошенную сумму и убедитесь, что она дойдёт до Легиона без делёжек, — он прошёлся угрожающим серым взглядом по напыщенным лицам. — Чтобы и монеты себе не прикарманили, ясно? Тот случай стоил Лорену первого предупреждения от командования. Они не расщедривались — уверили, что рассчитывать на второе не придётся. Однако, в бесконечном потоке лжи и лицемерия, возможная встреча с Марлоном казалась теперь для него глотком свежего воздуха. Стрелки на позолоченных нагрудных часах показывали полдень. Стопившиеся люди облупили главные ворота, словно пчёлы улей, и все ждали, когда из-за Стен вернётся конвой разведчиков. Оглянувшись по сторонам, Шон заметил стоявших неподалёку женщин, что вытягивали шеи и с замиранием сердца глядели вверх, будто пытались увидеть происходящее сейчас за Марией. Среди них была одна, выделявшаяся своим внешним спокойствием. Ее ясные глаза сильно контрастировали с темно-синим шелковым платьем. Волосы были уложены в высокую прическу, украшенной дорогой заколкой. А на руках эта женщина держала маленькую зеленоглазую девочку. Она улыбалась только-только прорезавшимися белыми зубками и тянулась к матери, прося её внимания. Но послышался грохот, и в воздухе забились клубы пыли — это ворота наконец начали подниматься. Толпа притихла, выжидающе глядя на открытый мир за Стенами и на то, как из него возвращались разведчики. Женщина с ребенком на руках сделала нетерпеливый шаг вперёд, и на ее лице наконец появились живые эмоции. Шон последовал ее примеру, и, проследив за взглядом женщины, он наконец-то понял, кого она так рьяно желала увидеть. Впереди конвоя ступал широкогрудый чёрный конь, а на нём — всадник, с пронзительными и мудрыми зелёными глазами. Марлон Адлер уверенно вёл разведчиков за собой, одаривая суетившихся людей мягкой улыбкой. И матери с облегчением улыбались ему в ответ, шепча имена святых, когда видели за спиной главнокомандующего своих детей. Живых и невредимых. Они кидались им в объятья, а глаза слезились от радости. До Шона доходили их слова благодарности, которые они проговаривали вслед удаляющемуся командору. Наконец и Марлон аккуратно спешил коня, ведя теперь его за собой. Подошёл к той самой женщине в синем платье. Несколько секунд они просто смотрели друг на друга, словно забыв об окружающих. А после он бережно склонился над ней, поцеловав в висок, и прижал к себе. Ребёнок на ее руках звонко рассмеялся. Переведя взгляд на девочку, Марлон огладил ее по таким же светлым волосам и заулыбался. За каких-то пару минут Шон понял, насколько сильно ошибался. Оказалось, что безумцем все это время был именно он, видя смысл лишь в эгоистичных желаниях и разгульной жизни. И чем же он тогда отличался от его сослуживцев, коих на дух не переносил и всячески презирал? Все, что у него есть — пустое ничего. Пыль, что при дуновении ветра тотчас растворится. Тот, кого Шон считал смертником и наивным мечтателем, был сейчас живее всех живых. Вскоре Марлон заметил среди местных высокую фигуру. Хорошо знакомые серые глаза с интересом впились в него, вынуждая нехотя попросить жену дать ему пару минут. Но она не возражала, лишь сопроводила Марлона ласковым взглядом. — Полагаю, одобрение финансирования было твоих рук дело? — спросил Адлер, и появившаяся улыбка на его лице свидетельствовала о том, что он был все же рад встрече со старым другом. От него исходила необъяснимая внутренняя сила. Привыкший к обществу столичных малодушных людей, Шон впервые за долгое время почувствовал себя какой-то мелкой сошкой. Это было духовное превосходство, такое, что находилось за пределами понимания. Оно выражалось в каждом движении, взгляде, голосе. Ясно было одно — перед Шоном стоял человек, обретающий власть и могущество. В столице господство одерживали страхом, деньгами или обманом. Легион Разведки же был совершенно иного толка. Чтобы завоевать авторитет среди солдат и людей нужна храбрость, достоинство. Жертвенность, в конце концов. Все то, чего у Шона никогда не было. Он наблюдал, как на Марлона смотрели другие люди. Это было глубочайшее уважение. А что он? Будь он сейчас в полицейской форме, кто-нибудь из прохожих обязательно бы оглянулся, сыпля в спину тихие проклёны. Заслуженные, черт возьми. — Я всего-навсего вернул тебе должок, — вымолвил Шон после небольшой паузы. Его губы растянулись в немного неловкой улыбке. — Погляжу, ты везде преуспел. Кивнув в сторону женщины, Шон уже догадался, что она была той самой, к которой Марлон сбегал из кадетского училища. Терия, все это время наблюдавшая за супругом, прошлась по Лорену изучающим цепким взглядом. Оценивала его, словно бронзовую статуэтку. — Выходит, что так, — на миг оглянувшись на свою жену и маленькую дочь, согласился Марлон. — Ну, а как твои успехи? В глазах Шона Лорена впервые заиграл азартный блеск. — Решил, что сегодня подам в отставку. Быть мерзавцем — участь, что была уготовлена ему ещё с самого рождения. Сначала он отрекался от неё, гася ее в себе, но теперь наконец осознал, что эта сущность может приносить не только боль. Иногда, покопавшись в грязи, можно отыскать и чистое золото. Вся злоба, которая скопилась за время службы в Полиции, нашла выход в извращённой мести. В голове созрел прекрасный план. Шон окрестил его в мыслях как очищение собственной кармы. Вульгарно? Возможно. Но раз иерархичная система воспитала в нем подлеца, то пусть пожимает свои плоды. Он незаметно возглавит ее, постепенно разрушая изнутри. Ненасытные чинуши, продажные полицейские и прочая шваль станут не более, чем пешками на его собственной шахматной доске. Шон будет бить знакомым им оружием — дарить дешевые эмоции, внушать чувство безнаказанности. Все то, чему его обучали, и чему научился сам. А дальше — стоит лишь захотеть, и вся столица завьётся у его ног. Марлон был действительно удивлён, когда всего через два месяца Шон вновь заявился к нему. На сей раз прямо в Легион. И видят святые, глаза его светились так, словно он познал за это время смысл человеческого бытия. Оказавшись на пороге командорского кабинета, Лорен хитро улыбнулся и без лишних слов шлёпнул на стол увесистую пачку купюр. Настолько увесистую, что она аж скатилась с одной стороны по столу. «Я намерен спонсировать Легион» — так заявил Шон, и глаза его снова нездорово сверкнули. Вопросов было уйма. На разъяснение всех деталей у Марлона ушло добрых полдня, и, честно, все это казалось какой-то абсурдной шуткой. Пользуясь своим положением среди знати, Шон под прикрытием обычных пабов держал несколько игорных домов, куда сползалась вся нечисть их элитного мирка. Неприлично богатая нечисть, к слову. И пока на заседаниях их мерзкие рты кричали о расформировании Легиона, Шон незаметно обкрадывал их едва ли не до нитки, а после передавал эти средства разведчикам. Когда Марлон резонно решил узнать о личной выгоде Лорена, то сперва он отнекивался, нервно покручивая золотой перстень на безымянном пальце. Черт, но разве можно сопротивляться этому проницательному взгляду? Шон медленно выдохнул, словно растворяя в себе это напускное лукавство, и подошёл вплотную к Марлону. В его глазах была присущая разведчикам непоколебимость. — Мне кажется, что, помогая тебе, я обретаю душевное равновесие. — Взгляд Шона метался по его лицу в поисках хоть каких-то эмоций. Радости, сомнения, страха, даже своеобразного разочарования. Все без толку. — Воспринимай сей факт как хочешь. За время, проведённое в столице, я научился видеть людей насквозь. Нет там у них ничего, и меня это вполне устраивало — я разучился чувствовать вину. Но что касается тебя, то я совершенно не понимаю, о чем ты сейчас думаешь. И, честно, меня это настораживает. В кабинете стало тихо. Лишь ветка старого дерева настырно царапала по окну. Марлон улыбнулся, и в этот момент Шон затаил дыхание. — Я думаю о том, что ты ни капли не изменился, — наконец соизволил ответить. Он едва заметно приподнял подбородок, и невольно усмехнулся. — Все такой же своенравный, изворотливый. С одному тебе понятным чувством справедливости. Серые глаза смятенно расширились. И стало по-настоящему страшно. Это было осознание того, что все, во что он верил — абсолютная чушь. — Если это твой способ помочь мне, — продолжил Марлон и опустил руку на купюры, растянув их по столу как колоду карт, — а главное — себе, то я не имею права отказаться. Вопреки распространённому мнению, Марлона Адлера все же больше интересовали люди, нежели неведомые твари за Стенами. А все потому, что он давно понял — ответов на свои вопросы снаружи ему не сыскать. Правда была где-то рядом, просто зарыта слишком глубоко. Легион был его собственной крепостью. С нужными целями и нужными людьми. И пока Марлон возглавляет его — он будет безопасным пристанищем для него самого и единомышленников. Шон же станет его глазами в столице. Так и будет продолжать крутиться в кругах знати. Однако теперь он глядел на неё не как на бывших коллег или просто идиотов. Нет. Теперь он видел в ней свою добычу. Какое это прекрасное чувство — страх. Оно в большинстве случаев разбивает все защитные барьеры, и даже тщеславие перед ним пасует. Переступив порог Гефионы, высокопоставленные лица попадали в настоящую ловушку. Приглушённый свет от канделябров мягко падал на игровой стол. Пахло древесинной, потом и табаком. Шон Лорен хищно улыбнулся, предвкушая скорое веселье. На руках у него три валета с парой пятёрок. У его оппонента… да какая уже разница. Перед ним очередной меценат — глаза перепугано бегают по тёмной комнате, а руки дрожат так, словно его вот-вот схватит приступ. Пришло время вскрывать карты. Шон потянулся за сигарой и даже не соизволил взглянуть на результаты. Все было и так ясно. Встав из-за стола, он обошёл мецената и сочувственно похлопал того по плечу. — На эти деньги можно было построить школу в Шиганшине, — Шон удовлетворенно улыбнулся и наклонился к его перекошенному лицу. В глазах был пресловутый страх и гнев. Хорошее сочетание. В груди стало приятно жечь. — У кого-то сегодня явно неудачный день. Выводить никчёмных людей из себя было любимым занятием. Скрипнув зубами, меценат со злостью дернулся и достал из нагрудной кобуры револьвер. Затрясся сам весь так неестественно, как новорождённый щенок. Но его действие только развеселило Лорена. В помещении разразился нарочито громкий смех. Интересно, когда это покровителям наук и искусств разрешили носить оружие? — Неудачный день станет у тебя, когда я расшибу тебе голову! — угрожал мужчина сквозь зубы. — Не вздумай делать из меня дурака! Ему даже делать ничего не пришлось. Лорен снова залился раскатистым смехом — до чего же приятный выдался вечер. Он наблюдал, как на шее и висках мецената выступила испарина. Но курок все же взвёл, смельчак этакий. Сверкнув глазами, Шон подумал о том, что между ними была одна большая разница. Безымянный человек перед ним — всего лишь серая масса. Третьестепенный персонаж. — Сколько пуль в обойме? — неожиданно спросил Лорен и резко схватился за дуло револьвера, приставляя его ко лбу. С его лица все ещё не сходила широкая улыбка. — Говори. Но меценат так и не ответил. Потерял дар речи, что ли. Лишь хлопал своими маленькими блеклыми глазёнками и испуганно глотал ртом воздух. Выжидающе смотря на гадкое лицо, Лорен даже не заметил, как пьяняще у него начала кружиться голова. Азарт был его любимым наркотиком. Терпение иссякло. Выругавшись, он силой выхватил револьвер из рук мецената. Холодный металл отрезвляюще коснулся собственного виска. Но страшно не было. Было до ужаса весело. Щелчок. Осечка. По венам растеклась волна возбуждения. Потребовалась секунда, чтобы восстановить сбитое дыхание. Меценат ошарашено вылупился на Шона, намертво вцепившись в кресло. — Видишь, мне сегодня несказанно везёт, — довольно объявил Лорен, сделав ещё пару глубоких вздохов. — А теперь выметайся, сукин сын, и молись, чтобы ты дошёл до дома живым.***
Дела Легиона все так же шли в гору. Только вот с каждым месяцем былой огонь в глазах Марлона гас, прямо как костёр в тот самый зимний вечер. Он все тлел и тлел, а Шон попрежнему не понимал, что послужило этому причиной. Несколько раз он пытался завести об этом разговор, и всякий раз получал немое молчание в ответ.День возмездия близок, но все позабыли о страхе.
Вечер пятницы, лето было в самом разгаре. Уличный фонарь слабо освещал тёмный переулок, а тени косо падали на бледное лицо. Марлон, обременённый грузом своих мыслей, молчаливо глядел, как под источником света кружили мотыльки. Они всё двигались в хаотичном порядке, пленённые сиянием, пока в какой-то момент не подлетали к нему слишком близко. Раз — и один из мотыльков, что бесконечно порхал возле раскалённого плафона, обжег об него крылья. Сгорел, стал медленно падать на грязную брусчатку. Зачарованный светом, наверное, он и не догадывался, что это был ложный ориентир. Обычный старый фонарь. Что-то подсказывало Марлону, что если он не остепенится, то закончит так же, как и это несчастное насекомое — упадёт замертво, едва дотронувшись до иллюзорного света. Позже Шон присоединился к нему. Подошёл тихо, почти бесшумно. Словно призрак, что мог неожиданно оказаться за спиной. Впрочем, может, Марлон уж слишком сильно погрузился в себя. Коротко кивнув Лорену, он подошёл к ближайшему зданию. Запустил руку в нагрудный карман. — Ты же не куришь. Марлон фыркнул, бросая на друга уставший взгляд. Щелкнуло огниво, протянутое им. Сигарета быстро задымилась. — Марта умерла сегодня днём… В последние дни ей становилось совсем уж плохо. Болезнь победно потирала руки. Она почти все время спала, иногда надрывисто кашляла, но даже так ей удавалось сохранять ясность ума до последнего вдоха. Смахивая с лица липкие пряди волос, Марта сосредотачивала взгляд на своем брате, спрашивала, что всё-таки его тревожит. А Марлон так и не смог ей ответить — стоило лишь приоткрыть рот, как нечто сковывало его тело и разум. Но он-то знал, в чем была причина. И эти знания точно-точно сведут его в могилу. Не знал Марлон только того, что именно после смерти сестры был запущен обратный отсчёт до катастрофы. Марта покидала этот мир медленно, нехотя. И все же, в печальных глазах её незримо таилось принятие неизбежности. Жизнь неуклонно уходила из рук. Впервые за долгое время в доме Адлеров поселилась гнетущая тишина. Не было больше слышно ни игры на фортепиано, ни звонкого детского смеха, ни обыденных разговоров. Всего через пару дней после смерти матери, Алрой известил семью о желании поступить в кадетское училище. Тогда все думали, что ряды Легиона пополнятся ещё одним одаренным разведчиком. Но на деле же все оказалось совсем иначе. Тяжело не перенести горе, а переносить его все время. Казалось, что оно надолго поселилось в сердце Алроя, делая его тихим, угрюмым и бесконечно уставшим человеком. Разведка никогда не привлекала его, вопреки семейным традициям. Не было нужного огня в глазах. А теперь же в них томилась серая бескрайняя тоска. И только в компании сестры Алрой находил себе утешение. У Рены была необычайная способность приносить душе умиротворение. Может, дело было в её убаюкивающем голосе, пронзительном взгляде или в плавных движениях рук, но рядом с ней всегда было потрясающе спокойно. Словно безмятежная гладь воды на рассвете. Однажды они прогуливались около озера ранним утром, и тогда Алрою показалось, что это место ей очень подходило. Тихое журчание воды; птицы, что издавали мелодичную трель; тёплый весенний ветер; переливающиеся золотые лучи солнца на волосах; водные лилии и бесконечное многообразие зелёных оттенков — это все о ней. Рена всегда умела слушать, а молчание её было красноречивей тысячи слов. Поэтому Алрой будет до конца проклинать ночь, когда ему пришлось убить в ней все то, что так сильно любил.***
Что случается с мечтами, когда мечтатель умирает?
Загремело. Небо затянулось свинцовыми тучами, будто они нависли над городским кладбищем, и угрожающе готовились обрушить на него свой протяжный плач. Пахло сыростью и свежей землей. Глядя на могилы, Шону хотелось закричать, содрать на себе кожу и наброситься на людей, что так же как и он, пришли проститься с семьей Адлеров — лишь бы доказать себе, что происходящее сейчас было всего-навсего плохим сном. Однако реальность была как никогда сурова. Шон никогда не думал, что горечь утраты похожа на страх. Ему не страшно, но чувства, которые он испытывал, были похожими на внезапный испуг. Такая же внутренняя дрожь, то же беспокойство, ему трудно глотать. Это было похоже на легкое опьянение — замешательство. Как будто между внешним миром и ним существовала невидимая мягкая, как одеяло, перегородка. Ему было трудно воспринимать то, что говорили окружающие, что говорил Алрой, стоя у трёх могил. Вернее, он не желал слушать их разговоры. Ему не было интересно, о чем они говорили. Ещё совсем недавно Марлон наведывался к нему в паб. Они долго беседовали, но сейчас Шон корил себя за то, что никак не может вспомнить о чём. Помнил только, как опечалено Марлон смотрел на него перед прощанием. И попросил его приберечь некоторые вещи — документы из Легиона, множество старых книг и небольшой ларец, запертый на замок. Шон ещё тогда удивился и интересовался, зачем вдруг понабралось хранить этот хлам именно у него. «Это нужно передать моей дочери», — велел Марлон, указывая на ящик, и из его уст сказанное казалось неоспоримым приказом. Но как исполнить его просьбу, если пожар той ночью унёс их всех за собой? Где-то позади Лорена послышался странный шелест, заставивший обернуться через плечо и кинуть беглый взгляд на то, что происходило за его спиной. И он был готов поклясться, что увидел, как вдалеке запестрили белоснежные пряди волос, контрастирующие на ткани чёрного платья. Стоило Шону провести рукой по лицу, отгоняя наваждение — и призрачный силуэт уже растворился, скрываясь за широким клёном. Растерявшись, он перевёл взгляд на стоявшего неподалёку Киса Шадиса, потом на Алроя. Казалось, что они тоже заметили нечто странное вдалеке. Словно они оба узнали в чёрной фигуре кого-то знакомого… После похорон Кис очень быстро покинул Гермину, вернувшись к разведчикам. Не найдя ничего, что можно было бы сказать на прощание, он лишь кивнул Шону и вскоре на года исчез, погрязнув в обязанностях главнокомандующего и постоянных экспедициях за Стены. Но повторить успех их покойного друга ему так и не удавалось. В столице же никак не утихали слухи о молодом капитане Полиции, что имел внушаемую репутацию и некого влиятельного покровителя. Жизнь продолжалась, хоть и не так, как прежде, однако для Шона всё будто бы замерло. Он вновь остался один, прямо как в день выпуска из кадетского училища. Когда все, кем он дорожил, разошлись по своим дорогам, а ему снова не хватило места. Оказалось, что Шон Лорен навсегда потерял своё душевное равновесие. Но вопреки всему он отчаянно продолжал его искать: в личной жизни, за игральным столом, среди столичной знати, по бесконечно длинному потоку одинаковых лиц… …И какое же это издевательство, что все дороги так или иначе вели его в Легион. Наверное, это было наказанием за проявленную трусость. Вскоре Шон сдался, снова оказавшись на пороге кабинета главнокомандующего. То же место, то же предложение, ещё один старый товарищ. Но взгляд его был совершенно иной. Кто знал, что в тот вечер Лорен найдёт то, что непрекращаемо искал все эти пять лет? Такие же пронзительные зелёные глаза будут у разведчицы, которая вдруг заявится в командорский кабинет.