***
С того дня многое изменилось. Внутри каждый раз что-то загоралось, когда я смотрел на неё. Она слишком милая, чтобы быть убийцей, но за той маской скрывается безумие, хоть и не такое уж и сильное. Она просто научилась все скрывать внутри себя. В моей голове часто крутился один и тот же вопрос. За что я её полюбил? Для меня ответ был где-то внутри моей прогнившей насквозь души, но достать его было трудно. Поверхностный ответ уже не так сильно устраивал, как раньше. Она казалась скромной, доброй и пугливой. События четырёхлетней давности заставили её буквально сойти с ума, а последующие после феноменального побега убийства просто добили в ней устойчивую психику. Я думал, что это пройдёт. Что я перестану нуждаться в её присутствии. Что эта влюблённость, на тот момент, исчезнет. Думал, что поиграюсь и брошу, как обычную ненужную игрушку. Но я слишком сильно ошибся. С каждым днем эта ебаная во все дыры симпатия, нет, даже любовь к этой девчонке росла. Потребность в нахождении рядом с ней увеличивалась практически в геометрической прогрессии. Теперь, когда она так спокойно лежит на моем плече, внутри становится тепло от осознания какого-то непонятного на данный момент счастья. Безмерная детская радость. Кофе в моих руках, приготовленное её руками, становится не простым напитком, а чем-то по настоящему особенным. В груди, все же, каждый раз что-то дёргается, когда я в очередной раз начинаю кричать на нее практически без повода. В такие моменты она, как я вижу, боится меня. Я ничего не могу с этим поделать. Если так будет продолжаться, то скандалы точно станут обычным явлением в нашей совместной жизни. Сын Рихтера очень спокойный, слишком милый. Привязаться к ребёнку бывшего врага — вверх идиотизма, скажете вы. Но нет. Это было желание Брук, а противоречить ей в тот момент желания не было, да и оставлять ребёнка одного, без родителей точно не является хорошим вариантом. Сегодняшнее утро подарило мне надежду о хорошем дне. Я, что странно, вновь начал немного верить в чистое счастье, без какого-то подвоха. Я вновь стал радоваться этой скучной и однообразной жизни, текущей, как многим кажется, слишком быстро, чтобы что-то успеть. В душе воцарилась атмосфера безудержной и бурлящей внутри огромным вулканом радости. Не только за себя самого, но и за людей, что рядом со мной сейчас. Конечно, их не так много, но кто бы что ни говорил, для меня этого вполне достаточно. Но проблемы есть везде, как бы ты не пытался от них избавиться. Как бы я не пытался, проявлять эмоции, кроме гнева, я практически не могу их показывать. Показное сожаление, когда я извиняюсь перед Брук, видно практически на лицо. У психопатов нет эмоций. Нет совести, стыда. Нет приверженности к исполнению морали, которую так рьяно отстаивает современное, прогнившее насквозь ещё пуще меня, общество. Круг лицемеров, доказывающих свою неоспоримую правоту, и больше ничего в их глупых моралистических речах я не вижу. Нет понятия законов, прав и обязанностей. НЕТ НИЧЕГО. В буквальном смысле слова, психопат — это опустошенный от каких-либо психологических привязанностей к нормам человеческой жизни человек. Таким я и являюсь. Мне не стать нормальным, но бросать все и снова начинать убивать из-за этого я не планирую. Попытаться жить нормальной жизнью, пока это не переебет мозги, является несколько правильным решением в данной ситуации. Честно, хотелось сбежать от всего.***
Утреннее солнце ярко освещало дома города и дороги. Сонные глаза малыша потихоньку слипались, пока он сидел на кроватке и пытался состроить смешные гримасы. Ричард спокойно сидел и смотрел утренние новости. Ничего особенного не происходило. Абсолютно. Мне, кроме как сидеть с ребёнком, не оставалось ничего. Книги, стоящие на книжных полках, интересовали мало. А кипящий на кухне чайник вызывал о подмоге. Необходимость об его выключении была обязательной. Налив себе горячего кофе, я прошла в гостиную и села рядом с развалившимся на всем диване парне. Он смеялся, над простой и, кажется, уже давно заезжанной комедией. Радость в его карих глазах будто переливалась всеми цветами радуги. Он посмотрел на меня и улыбнулся, встал и подошёл к креслу, в котором я сидела. — Что на обед? — Знаешь, у меня складывается ощущение, что ты не ешь совсем. Хотя уметаешь за троих. — Я не виноват в том, что мой организм просит огромное количество пищи. — Да-да, конечно. Честно, я сама не знаю, что готовить. Может, спагетти с сыром? — Опять спагетти… Ладно, хорошо. — Вот и договорились. — и я тут же отправилась на кухне готовить. Улыбка, растянувшаяся на моем лице, создавала ощущение неприкрытого ничем счастья, счастья на показ. Резкий плач Бобби в его комнате на втором этаже заставил меня взлететь по лестнице прямо к нему. Он проголодался. Покормить его было не такой уж громадной проблемой, и пока готовились спагетти, я сидела с малышом и кормила его. Он казался мне таким спокойным, что хотелось истерически смеяться. Покормив его, я вернулась на кухню и закончила со столь ранним обедом, приглашая вечно голодного за обеденный стол. Обмениваться любезностями в виде «приятного аппетита» и так далее мы не стали, налетав на пищу, как медведи в период голодовки. Желание кушать в молчании было непреодолимым. Уставившись сверлящим взглядом в дно стеклянной тарелки, я доедала спаггети, усыпанные сверху тёртым сыром. Упав на диван, как мешок с картошкой в период копания вышеуказанной, я глянула на включённый телевизор. Удивления шедшая по нему мыльная опера у меня не вызвала, а шуточки Рамиреса по поводу моей скорой любви к данному жанру уже порядком надоели. Тыкая в пульте на кнопки переключения, я удивлялась с каждым разом все больше и больше. Буквально на всех каналах шли мыльные оперы или мелодрамы с розовыми соплями и заезжанным концом «и жили они долго и счастливо». Закатив от разочарования глаза, я все же уговорила домоседа пойти прогуляться. Переодевшись и взяв с собой ребёнка, мы направились по прямой, иногда сворачивая. Город был вполне мирным и красивым. Конечно, у него скорее всего есть свои странности, но он не казался таким безумным, как города США. Гуляя по скверам, паркам, улицам большого города, мы держали друг друга за руки, будто бы могли потерять. Кольцо на безымянном пальце блестело на солнце, переливаясь. Голубое небо простиралось над нашими головами. Зелёные высокие деревья радовали глаз. Асфальт под ногами буквально блестел. Зайдя в супермаркет, мы купили по мороженному и пошли дальше, катя малыша в коляске. Он взял шоколадное, что совсем не удивительно. Поедая собственное клубничное, я смотрела вниз, на асфальт. Мы шли ровно, медленно. Казалось, что к вечеру мы обойдём весь город. Солнце, ярко освещавшее улицы, слепило глаза, как только оные поднимали свой взор на небо. Говорить было не о чем. Мы шли в молчании, которое никто не пытался прервать. Мелкие дети, бегавшие на улицах, радостно смеялись, веселились. Они были счастливы и так беззаботны, что хотелось плакать. Они будут жить в ещё более ужасном мире. Ведь дальше будет только хуже.***
Закат на небе разливался огненно-рыжими оттенками, радуя глаз. Приготовленные в качестве десерта пончики были практически съедены. Бобби тихо спал в своей кроватке. Телевизор отдалённо шумел в другой комнате. На обеденном столе рассыпались крошки от печенья, съеденного ещё до пончиков. Стоявшие на столе сливки были почти съедены. Положив голову на стол, он мирно рассматривал закат, иногда щуря глаза. Не от солнца, а просто так. Заскучав, я ушла в гостиную, плюхаясь всем телом на мягкий диван и упирая взор в телевизор, в котором тихо играла музыка. Вскоре пришёл и он, заваливаясь рядом и начиная щекотать меня. Смех разразился, будто гром. И мысли в голове мешались в огромную кучу. В этот момент, удивление накатило на меня медленной волной. Как такой человек, как Рамирес, может спокойно дурачиться? Спрашивать его об этом не нужно, как и ему об этом знать. Заливистый смех заполнял комнату. Честно, я уже почти задыхалась от этого безудержного веселья. Улыбка растянулась от уха до уха. В глазах играли задорные огоньки. Вот только что-то в этой ситуации было явно лишним. Шум телевизора? Темнеющее небо за окном? Тихий ветерок, доносящийся даже через закрытое окно? Гудение холодильника на кухне в соседней комнате? Бушующие в голове беззвучным потоком мысли? Нет. Понять сейчас я этого не могу. Вроде все идеально, но что-то не так. Или я в сотый раз ошибаюсь? Да. Ошибаюсь, это непременно так. Появившийся на лице естественный румянец смутил и его, и меня. Хотелось скрыться куда-нибудь, лишь бы он не смотрел на меня таким странным, но тёплым и умиротворенным взглядом. Упав мне на живот, он начал смотреть телевизор, не обращая ни на что внимания. Уставившись задумчивым взглядом в потолок, я не заметила, как он снова принялся за старое. Снова задыхаясь от смеха, я пыталась остановить его. Пыталось оттащить руки подальше. Не получалось. Слегка пинала по ногам. Та же история. Старалась столкнуть с дивана, но понимание того, что скорее всего грохнусь вместе с ним остановило меня от этого занятия. Окончательно успокоиться получилось только спустя полчаса смеха. Если не учитывать меня измученную, проснулся Бобби и начал плакать. Поднявшись с дивана, я пошла в его комнату, успокаивать. Он быстро успокоился, снова засыпая и тихо сопя. В этот момент в комнату вошел Ричард и тихо подкрался ко мне, а я ведь только собралась укладывать малыша обратно. Аккуратно обняв меня за талию, он уткнулся носом в шею и слегка потер им. Обернувшись прямо к его лицу, я взглянула на него и попыталась повернуться к нему лицом, но у меня ничего не вышло. Он крепче сжал мою тушку и вцепился пальцами в талию, не давая даже пошевелиться. Я попыталась расслабить его руки, но у меня ничего не вышло. Тяжело вздохнув, я обернула к нему голову и тихо попросила его отпустить меня. Он ничего не ответил, только отпустил из своей железной хватки и отошел на несколько шагов назад. Я обернулась и посмотрела ему в глаза. Он стоял, чуть ли не смеясь надо мной, в то время как я пыталась понять, над чем он старается не засмеяться. Закрыв глаза и показательно вздохнув, я прошла мимо него и спустилась на кухню. Налив себе кружку горячего черного чая, я уставилась в окно, в котором отражалась вся темнота ночного Сиднея. И дерево, одиноко стоящее в саду. Выпив всю кружку, я подошла к окну и распахнула его настежь, высовывая в него голову, а потом уже и всю верхнюю часть тела. Свежий теплый ветерок обдавал кожу прохладой, по телу медленно расходились мурашки. Этот день был прекрасным. В голове мимолетно пролетали воспоминания о прошлом. Улыбка медленно сходила с лица, грусть накатывала волнами и хотелось заплакать из-за того, что со мной было. Слеза медленно упала на подоконник, за ней другая и так по кругу. Слёзы тихо стучали, эхом отдаваясь в ушах. В голове звучал безмолвный крик, слышала который только я. Почувствовав на плече чужую голову, я увернулась и ушла в комнату, стараясь не всхлипывать.Ускорив шаг, я попала в комнату буквально через полминуты. Он шел за мной, пытаясь догнать. Захлопнув дверь, я упала на кровать и заплакала в подушку, всхлипывая. Он зашел и медленно приблизился ко мне, присаживаясь на край кровати возле меня и начиная аккуратно поглаживать плечо, как бы успокаивая. Вскоре подушка стала мокрой от обильного потока слёз. Плакать было уже нечем, и я лишь тихо всхлипывала, без слёз. Кровать на другой половине прогнулась и вскоре я вновь попала в объятия, вылезти из которых почти нереально. Он поглаживал живот, тихо дышал в шею, от чего по телу прошлись мурашки. Хотелось исчезнуть из этого гребаного мира, не возвращаясь обратно никогда. Закрыв глаза, я попыталась уснуть, но не смогла. На этот раз перевернуться получилось, и я, слегка отодвинувшись вниз, уткнулась парню в грудь, медленно вздымающуюся от тихого дыхания. Обняв его, я впилась в его спину ногтями, он тихо прошипел. Забравшись под его футболку руками, я начала царапать кожу, на что получила немедленную реакцию в виде оттянутых рук. Посмеявшись над ним про себя, я взглянула ему в глаза и не увидела в них ничего. Он приблизился к моему лицу своим, впиваясь в губы грубым и властным поцелуем. Вплетаясь в его волосы, я прижалась к его телу и укусила за нижнюю губы. Он тихо прошипел и оттянул меня за волосы, целуя шею, покрывая ее засосами и укусами с каплями крови.Сильнее прижимаясь к его худому телу, я выгнула шею, еще больше подставляя ее «под удар». Он водил руками по спине, слегка царапая её. Уничтожив мою шейку к чертям собачьим, он начал спускаться ниже, попутно стягивая с меня футболку. Белоснежная кожа, как видно, сразу бросилась ему в глаза, но его это совсем не остановило. Он покрывал еле выпиравшие ключицы поцелуями. Стянув с меня бюстгальтер, он начал посасывать правый сосок. Тихий стон сорвался с моих губ, я вцепилась в его волосы. Его руки блуждали по всему телу, спускаясь каждый раз всё ниже и ниже, чаще сжимая ягодицы. Оставив в покое сосок, он спустился ниже, покрывая влажной дорожкой из поцелуев мой плоский живот. Обхватив его бёдра ногами, я прижалась к нему с ещё большей силой, почувствовав его стояк. Он тихо простонал и начал стягивать с себя широкую футболку. Закончив с этим, он стянул с меня джинсы и обхватил бёдра руками, приближаясь лицом к моему и снова целуя, с еще большей грубостью. Искусав мне губы, он посмотрел мне в глаза, ехидно улыбаясь. Оттянув резинку моих трусов, он начал стягивать и их. Только сейчас в моих глазах появился какой-то легкий страх и слабое желание остановить его. Но возбуждение не давало мне и шанса на то, что я хоть как-то попытаюсь остановить его. Расправившись и с ними, он начал ласкать меня там, аккуратно продвигая внутрь влагалища пальцы. Выгнувшись, я простонала, цепляясь за простынь. Он тихо посмеялся, двигая пальцами внутри. Вскоре он вытащил их и облизнул, заставляя мое лицо краснеть. Подхватив меня за бёдра, он придвинулся, и головка члена уперлась прямо во вход в влагалище. Проведя рукой по бедру, он резко толкнулся и вошел по основание, вырывая из меня громкий стон. Наклонившись вниз, к моему лицу и посмотрев прямо в глаза, он начал двигаться. Сначала его движения были медленными и слегка резкими. Но с каждым толчком он начал ускорять темп и в конце концов вбивался в меня грубыми и резкими толчками, с каждым разом вырывая у меня всё больше и больше стонов. От удовольствия я прикрыла глаза, полностью отдаваясь его власти. Желание било через край, я начала подмахивать бёдрами ему навстречу. Он тихо стонал, вбиваясь сильнее и сильнее, заполняя меня. Притянув его к себе ещё ближе, я обняла его за шею, вплетаясь левой рукой в волосы, правой царапая шею. Оттянув его за волосы, я впилась в его шею и оставила на ней пару засосов. Не мне же одной ходить с ними? Он перехватил мою левую руку, которая оттянула его волосы и грубо впился в губы, кусая нижнюю губу. Он не сбавлял темпа, а ощущение скорой разрядки накрыло с головой. Чувствуя, что он скоро кончит, я вновь притянула его к себе и нежно, медленно поцеловала, заставляя его удивленно смотреть на меня. Он не пытался что-то поменять, поддаваясь моему желанию хоть как-то разбавить эту грубость каплей нежности. Поддавался моей попытке приукрасить каплей нежности этот секс на грани насилия. Я царапала его спину, до крови. Он сжимал мои бедра прямо до ярко-фиолетовых синяков. Кусала его шею, он оттягивал мои волосы, заставляя задыхаться. Мы знатно подпортили тела друг друга. Он кончил, вновь впиваясь в мои губы, заставляя стонать ему прямо в губы, сжимая бёдра. Глухо простонав, он упал на мою грудь, и прижал к себе, обхватывая руками за талию. Я гладила его по голове, улыбаясь. Его тихие слова тут же впитались и в разум, и в сердце: — Я люблю тебя…