Золотой век

Удар и выпад! Влево! Да нет же, влево от тебя! В азарте королева потянулась вперед, пляшущие тени подчеркивали густую черноту ее глаз и пунцовую сочность губ. Загадочная полуулыбка, игравшая на этих устах, была также совершенно недвусмысленна. Должно быть, она до сих пор сидела, скрытая от взгляда, в одной из оконных ниш, иначе сражающиеся непременно заметил бы ее. Не смогли бы не заметить: такую женщину невозможно упустить из виду. Маленькая воительница, у которой хватало мудрости улыбаться придворным. Внутренне она всегда торжествовала, наслаждаясь зрелищем раболепно склоненных голов. Фигура ее, несмотря на высокую грудь и округлые бедра, отличалась чрезмерной худобой, черты лица были хоть и правильными, но излишне резкими, тонкий нос и широкие скулы придавали смутное сходство с кошачьей мордочкой. Общее впечатление аристократической холодности смягчали жесты, влекущие намеком на плотскую страсть, которая бурлит под этим безупречным покровом. Волосы цвета золотистых осенних листьев были убраны в сложную прическу под вышитой жемчугом шапочкой, выставляя на обозрение тонкие, выщипанные согласно моде брови. По правде говоря, выбрала аскетичный стиль в одежде задолго до того, как ей пришлось демонстрировать свою приверженность протестантизму. Она стала так одеваться, когда возникла настоятельная необходимость подчеркнуть свое целомудрие. Тайну знали немногие, а они были не из болтливых. Смешок, слитый с металлическим звоном, эхом отдался от стен сводчатой галереи, ноги в ботфортах ступали совершенно бесшумно. В нем сохранилось прежнее очарование, однако дни страданий и лишений безжалостно содрали лоск роскошной, избалованной юности. Коварный, подвижный, московит производил впечатление человека, умеющего заставить считаться с собой. Отправил воздушный поклон, будто знал, где сидела, разбирая по косточкам. Благородныые лорды ненавидели его, помня обычно стремительное возвышение тех, кто приглянулся Тюдорам. Рус был слишком обаятелен, смел и ярок для тех, кого тогда сажали в дальнем конце стола, кто не поднимался выше мелкого рыцаря. Ни одна добропорядочная леди не взяла бы к себе в дом человека со столь сильной харизмой, ни один глава семейства и близко не подпустил бы его к жене и дочерям. Красивый, умный, дерзкий, в цвете всепобеждающей юности, не годился и на роль канцелярской крысы, а поручать ему какую-либо самостоятельную работу было попросту опасно, но благодаря ему двор Елизаветы сверкал так, словно все украшения были золотом, а не мишурой, каждый, рядом, ощущал себя неслыханным богачом и наслаждаясь ароматом самого потрясающего вина, какое только существует на свете. Бесс часто склонна к неожиданным переходом от вынужденного затворничества к свободе и развлечениям, а «дикарек», постоянно бдительный, взятый в охрану, следовал черной тенью, в покоях стал тайным сочинителем глупых сценок, которые она любила слушать, и достойным собеседником, когда ей хотелось поговорить о политике, теологии или войне. Ах, в ее жизни было столько дней, месяцев и даже лет, когда обрадовалась бы любому веселому нраву и голосу! Вдвоём как бы составили заговор, цель которого — перехитрить пошлый мир и сделать Елизавету единственной в своём роде,единстенной в истории, и она твёрдо решила, что их отношения и дальше будут строиться на той же необычной основе, на тех же условиях, которые выработали совместно. У него был намётанный глаз, и умел выбрать то, что было величественно и в то же время к лицу. Поражал, ошеломлял и завораживал, словно вновь очутился в родной стихии. Его гордость ожила и расправила плечи. Так озябший путник возвращается к жизни перед жарко пылающим камином. Бывал строгим и веселым, необузданным и осмотрительным, простодушным и притворщиком, жестоким и милостивым, всегда во всех проявлениях он был переменчивым. Легкий, стремительный, задороно кружился, и долгие рукава бились упругими крылами. Ядовитый цветок, что распускается темыми волнами, а каждое движенье исполнено чувственности и флером утонченной неги, свободной от мужских порывов похоти и самодовольства, превращающего любое развлечение в простой забой скота, как в мясницкой лавке. Несколько дней назад помогла свести знакомство с первейшим фехтовальщиком королевства, полагала поймать Basmanov и уличить в хвастовстве, думая, что в лучшем случае станет лицемером — весьма скоро обрадовал свою госпожу. Круто развернувшись, слегка покачиваясь, следил, как наставник исподволь подкрадывается. Изображая усталость, позволил ему подобраться ближе, едва Мастер изгтотовился атаковать, рус отпрыгнул вбок и ударил клинком сверху вниз. Елизавета утвердительно кивнула, хлопнула в ладоши, веля закончить поединок, увидела Basmanov, глядящего на нее, и подала ему знак приблизиться. Она унаследовала прямой отцовский взгляд. Придворные старожилы припоминали в такие минуы Генриха Восьмого: горделивая поза, руки, упирающиеся в бока. Она всегда думала о себе как о маленькой львице, слепленной из того же теста, что и богатырь-король. Конечно же, ясно понимала: внешнее великолепие не самая главная составляющая моранаршьей власти. Она станет править так же, как ее батюшка, но без его жестокости. Однако при всех творимых им жестокостях, при изменениях в религии и несчастливых браках сохранил любовь подданных. Это был взгляд человека, родившегося с ощущением, что ему суждено править миром. Сейчас точно так же смотрела его дочь. Сидела так, как некогда ей внушили: с безукоризненно прямой спиной, никогда не опускала голову, даже если боль заставляла ее щуриться. На людях никогда не жаловалась и не позволяла себе опустить плечи, откинуться на высокую резную спинку кресла — с титулом правящего государя выше всех смертных, она богоподобна, никто не должен видеть ее сомнения, знать, что когда разделяют толстые входные двери, иногда дрожит, от ладоней до колен, словно во время приступа сильнейшего жара, как зверь в поле, слышащий, как его окружают крики и бряцанье оружия приближающейся охотничьей партии. Шесть шагов по длинной галереи, в которую прорывалось весеннее солнце сквозь высокие стрельчатые окна, пока его лучи не пали на склоненную в деланной покорности фигуру, молодой варвар хорошо освоил европейский цивилизованный обычай —приветствовать стоящую выше по рангу Даму, коснуться протянутой белой ручки. Иногда совсем забывала, что жены московитов слишком часто кончают жизнь в узилище, покинутые всеми, похороненные заживо. Далекая, непонятная страна, где долгие годы правит тиран по имени Иоанн, безумец, алчущий крови, что убивал своих подданных, рубил их, осуждал корчиться в муках на колах. — В мой родной стране молодые девицы благородного сословия не так вольны, как в Англии. Беседовать наедине с мужчиной вот так — об это они даже не могут помыслить! — Они сидят у вас взаперти? И никуда не ходят? — вскинула тонко очерченные брови, нахмурилась. — Отчего же взаперти? Однако выйти со двора без сопровождения «мамки», так у нас называют особенно доверенную воспитательницу, и слуг, у нас считается со стороны девушки верхом дерзости, госпожа. Негромко рассмеялся, и показалось, что он даже слегка подмигнул ей, совсем по-мальчишески. Он вообще всегда смеялся по новому, не переставая изумлять свою хозяйку. Выпрямляясь, смотрел с ухмылкой, как делают взрослые, потакающие детским шалостям.Острожно коснулась сложенным веером его подбородка, повернув лицо сначала в одну, затем в другую сторону, утверждаясь в его безупречности, так слепой стремится ощупать скульптуру, чтобы с помощью рук увидеть каждый изгиб. В ту весну наступали, дейстительно, сложные времена, да, престол заняла без ужасов гражданской войны, однако предлагаемый компромисс не принимала сама вера, епископы которой были категорически против уступок ереси. Хуже всего, что он не нравился и будущей королеве, вдруг проявившей упрямство, сейчас крайне неуместное. Несмотря на неодобрение святош, которые придирались ко всему, что бы она ни делала, постепенно стали воцаряться изысканность и просвещение. Вокруг неё собирались музыканты и поэты, в мрачных залах зашумели весёлые балы, стены украсились роскошными гобеленами и шелками из Франции, а угрюмцев принимала милостивая повелительница, которая очень старалась показать, что ценит их всех одинаково. Стране нужна англиканская церковь, управляемая подданными своего монарха и возглавляемая им! Она должна подчиняться национальным законам, платить подати в казну, но и карать за убеждения никого нельзя, хорошо помнила дикие расправы сестры, истовой Марии, та повелела сжечь триста несчастных. Врагини по рождению, плоть одной плоти, стояли по разные стороны границы, как две королевы на шазматной доске: Белая королева и Красная. Есть пешки, лорды-советники и дворяне, которые в случае прихода к власти католички утратят все свои владения, а слонами служат архиреи, которые мечтают сжечь соперников живьём для спасения их бессмертных душ. К Сессилу приходилось подлащиваться, чтобы успокоить его подозрения, бедолага не спал всю ночь, составляя списки тех, кому мог доверять, главного советника не оставляла одна и та же мысль. Если не отдаст приказ отрезать гнусые языки — а она обязана так поступить! — то быть Елизавете покойницей, все ухищрения могут лишь оттянуть этот момент. Ярый ненавистник папистов епископ Эдмунд Гриндал, который провозглашал со своей кафедры о наступивших временах блудниц и Иезавелей, в ответ получал лишь вежливое приглашение явиться во дворец для дачи объяснений, хотя сама мечтала о том, чтобы заточить его в темницу. Любой недовольный англичанин, — а благодаря составленному Сесилом списку таких насчитывались тысячи, — любой мелкий дворянчик, затаивший обиду, наконец, любой родовитый пэр, чьи амбиции не пожелала удовлетворить, — у всех них теперь появился готовый предводитель для мятежа, пусть даже этот мятеж ещё и не начался. Некоторое время бездействовала, хотя горячие головы в её окружении бушевали, требуя немедленных действий, она, как всегда, выжидала, полная решимости не ввязываться в происходящее, пока не станет ясно, что может грозить. Её убеждали, что монарху-протестанту не подобает безучастно наблюдать за избиением своих единоверцев или, что, если свободный дух будет искоренён, честолюбие формалистов может заставить их пойти дальше. У неё появилась привычка не появляться на заседаниях государственного совета, заранее извещая о своих решениях, а если их ставили под вопрос, она либо накладывала на выработанный её советниками альтернативный вариант письменное вето, либо ненадолго появлялась на заседании, чтобы незамедлительно заставить их повиноваться. Это была донельзя раздражавшая всех ситуация, без которой, однако, уже невозможно было себе представить жизнь при дворе. Порой казалось, будто за спной еще кто-то еще, что сеет смуту, но пешки на шахматной доске двигались медленно, а никто из тех, кто ведёт игру против Бесс, не выигрывает. Деревянная резная дверца, загораживающая августейшую особу от прихожан, с грохотом распахнулась. Епископ прервал обряд, быстро оглянулся через плечо и встретился с пылающим разъяренным взглядом. У нее раскраснелись щеки, очи сверкали, как у рассерженной кошки. — Это моя часовня! — хрипло отчеканила. — Ты служишь здесь как мой священник. И все здесь мое! Изволь делать то, что я тебе велю, остановись, братоубийства среди поданных не допущу. Епископ будто вообще ее не слышал, вновь повернулся лицом к алтарю, закрыл глаза и вручил себя Богу. Она никогда не любила Гриндала, а теперь, когда он и его приспешники вмешивались в её дела и порицали, сочла себя достаточно сильной, чтобы продемонстрировать свою неприязнь открыто, но позволить себе убить святого отца не могла – его тут же сделают мучеником! — а потому гасила порыв руса зашитить свою честь, со вздохом тот вложил меч в ножны. Вернулись во дворец до темноты, обдумывая план обороны. — Они потеряли рассудок? Неужели и правда считают, что могут получить жизнь вечную с помощью споров и взаимного истребления ? — нервничая, взяла конфету из золотой вазочки в виде галеры с фигуркой Купидона на носу. — Чтобы ты с ними сделал ? — Прости, но мне никогда не быть на твоем месте, государыня…— циник, но утончённый циник, Basmanov в устроенную ловушку не попался, избежал той сколькой дорожки, на которой сворачивали себе шеи другие, как бы заглядывал в глубины её непокорного и честолюбивого духа, таящегося под личиной тихой кротости. Его положение не только прочно, но и вполне достойно мужчины. Оказывается, можно жить, подчиняясь воле женщины, но только если только эта женщина — Тюдор, которая стоит настолько выше своего пола и всех его слабостей, что подчиняться ей — всё равно что служить великому правителю. Сам ненавидел грубого, напыщенного проповедника, презирал ханжество, а кроме того признался, что его вольнодумство позволяет ему быть безразличным к её вере. Приняв решение поддерживать её, оказывал ей неоценимые услуги. В полночь жители пригородов были пробуждены от сна странным и внушающим ужас явлением. Пустые улицы города огласились шумом битвы; казалось, на них сражается призрачная армия. В безлюдных переулках и на площадях, под холодным беззвёздным небом слышались крики, звон мечей и цокот копыт. На следующий день пастор взобрался на свою кафедру в соборе и заявил, что это знамение, предвещающее войну и несчастья, под знаменем распутницы, она оказалась на троне лишь благодаря ловкости своей матушки и хилости прочих отпрысков ее покойного родителя, а вовсе не из-за собственных великих дарований. Из беснующейся толпы выделилось лысеющая голова, наполовину прикрытая беретом из дорогого бархата. К берету была приколота серебряная брошь с гербом Дадли — медведем, обнимающим обрубок дерева. Роберт носил бородку-эспаньолку и усы, закрученные над полным ртом. Скрывавшаяся за изысканной внешностью низость натуры сделала его одержимым идеей полностью подчинить себе подругу детства или отомстить ей за свое отдаление; в нём вспыхнули амбиции, которые, как он считал, могли воплотиться лишь при отсутствии помех с чьей-либо стороны и её безоговорочном подчинении. — Мы идем в парк подышать воздухом! — Елизавета прикрылась капюшоном из чёрного бархата. — На лестнице я желала бы опереться на преданного рыцаря короны….Там очень скользко. Это была особая честь, не обращая внимания на застывших дам, Feodor поцеловал её руку и положил на свой рукав. Провёл её до конца, мимо часовых у выхода, и, спустившись по широкой дубовой лестнице, направились к стойлам.