Золотой век

— Мы благодарим властителя русов за столь… интересный дар, обещаем хозяйствовать крепко! Руки королевы, руки необычайных красоты и изящества, белые и нежные, словно у юной девушки, руки, которые она так любила показывать, зная, ничто не иное не может проглядывать через ее платья-доспехи, нервно комкали, тискали, рвали платок. Фрейлины, притулившиеся поодаль, встревоженно ахнули, как с тончайшего шелка отлетают блестки и мелкие жемчужины, которыми была украшена кайма. Для того чтобы вытирать слезы или пот, платок, изготовленный в модном стиле, конечно, жестковат, это скорее предмет роскоши, прелестно подходивший по цвету к темно-зеленому платью с жестко накрахмаленным кружевным воротником и манжетами соломенного цвета… Но скоро от платка ничего не останется! Жестока судьба, и лик ее темен, выскоблен годами да обожжен порохом. Зовут судьбу отцовским именем. Свое детство помнила худо, комнатка была убогой и почти без мебели. В ней стояли только стол и стул, и каждую ночь нянюшка стелила постель из соломы. В комнате не было драпировок, чтобы прикрыть безобразные стены, а единственное окно было без стекла. Правда, на нем были ставни, которые или совсем закрывали свет, или, если были открыты, впускали в комнату всю непогоду. Тростник на полу был несвежим, но на что еще могла претендовать дочь Анны Болейн, «шлюхи Нэн», как говорили, укравшей корону у законной государыни Екатерины Арагонской. Ну не станут же плакать о судьбе девочки, которая оказалась в положении, неизбежно выпадавшем на долю многих, да и на короля похожа разве цветом волос. Поймала себя на том, что обращается с воображаемым рыцарем и рассуждает с ним о музыке, живописи и поэзии. Она едва ли могла вообразить, что это произойдет на самом деле. Потом, когда страсти улеглись, ее воспитывали именно для того, чтобы она стала достойной невестой для иноземного принца. К двенадцати годам умела читать и говорить на пяти языках – английском, латинском, греческом, французском и итальянском. Ее таланты произвели впечатление на придворного антиквара Джона Лиланда, смешного старичка, который, проверив знания, пророчески воскликнул: «Это чудесное дитя станет славой Англии!». Быстро развивала свои природные склонности и осваивала то, что поможет ей преуспеть при дворе. Она ходила по лестницам вверх-вниз со стопкой книг, совершенствовала искусство делать реверансы, осваивала новые танцевальные движения и училась двигаться так грациозно и плавно, словно у нее не было ног. После смерти Генриха, измотавшего свою страну, которую ждали, без преувеличения, все, начались интриги из-за наследования престола. В положении Елизаветы многое изменилось. Вернее, изменилось все. Братец, худенький, изящный мальчик казался совсем ребёнком, самым обычным, прибежавшим немножко посидеть, поиграть, прежде чем снова взяться за нудную и неинтересную учёбу. Думала об этом, чувствуя странное, неразумное удивление, почти недоверие при мысли, что вот это чистое, трогательное, невинное дитя, носит тяжкий венец. Ее же наставником, преподавшим главный урок, был адмирал Томас Сеймур. Высокий, хорошо сложенный, с золотисто-каштановыми волосами и бородой славился пылкостью натуры и неуемным тщеславием. Превозносил целомудрие и добродетель своей ученицы, его радовали и не такие «женственные» ее качества: эрудиция, храбрость, тяга к знаниям. Часами они говорили об уме, заключенном в теле, которое считалось низшим с физической точки зрения, слабым с точки зрения нравственности, нуждавшимся в мужском руководстве. — Но благородная леди знает, что я прав! — будто бы вне себя в порыве искренности и правдолюбия, воскликнул и, описав по комнате круг, резко остановился перед креслом принцессы. Глаза его неожиданно широко распахнулись и горели так, будто он хотел ринуться в гущу битвы. Да, на нем тоже лежит вина. Не к лицу ему обольщать девиц из хороших семей. Это непростительно, а особенно для того, кто являет себя миру в качестве благородного рыцаря. Возможно ли, чтобы столь бесчестного человека ценили так высоко? В сентябре, за два дня до ее именин, умерла от родов вдовствующая королева Екатерина. По Лондону разнеслись слухи, что адмирал, амбиции которого продолжали расти, вот-вот посватается к Елизавете. «Сеймур уже соблазнил Бесс, и именно это ускорило смерть его супруги. Похоже, рыжая чертовка пошла в свою развратницу-мать!» – шептались по углам. Порой клялась себе, что никогда больше не подойдет, не даст кисть для поцелуя, но снова и снова возвращалась. Она не хотела говорить ничего, что могло бы подкрепить обвинение против лорда и его слуг или против нее самой. Но она понимала, что если будет упорно отказываться отвечать на вопросы, это вызовет подозрения и могут обвинить. Конец наступил в марте – Томас Сеймур был арестован за участие в заговоре против державы и спустя неделю казнен. Любовь… Любовь, да что она может принести ? Огромное счастье, пока Он не умрет, а после выяснится и не так уж верен тебе он был. А как ты переживала, особенно вначале, когда обнаруживалась его неверность? А вот еще пламя, мучения и страсть. Или любовь, короткая, как теплое лето, и окончившаяся в один из летних дней такой трагедией, из-за которой сам ляжешь в гроб. Вот и вся любовь. Она была потрясена и долго плакала, но ничего никому не сказала, умная девушка. – Вы покончили с танцами?! Но Вам шестнадцать! – хором воскликнули дамы. Недавно вышедшие замуж, превозносили радости другим фрейлинам, и ,утомившись от этого, поддалась желанию заметить, что не все считают супружество идеальным состоянием. В июле 1553 Господь Всемогущий вознамерился призвать к себе брата. Его кончине сопутствовало немало темных и тревожных слухов. Все знали, что юноша тяжело болен и медленно угасает. В лондонских пабах-тавернах, где посетители в больших количествах пили пиво и обсуждали последние новости, рассказывали, что кое-кто видел беднягу в окне Гринвичского дворца. К его устам поднесли бокал, он пару раз глотнул, терпя ужасные страдания. Выпив лекарства, чувствовал себя лучше. Склонилась над белокурой головкой, лежавшей у нее на коленях, укутала в меха: — Обязательно поправишься… Тюдоры, будем править всей Европой! — открыла было рот для более содержательных речей, а потом захлопнула его, смешно, по-детски стукнув зубками, и крепко обхватила руками и ногами, ткнувшись остреньким подбородком в плечо. — Вы с Марией… но не я, не я, сестрица…— на белой, запятнанной кровавой рвотой подушке неподвижно застыло покинутое трепетом чело. Первые время демонстрировали свое обоюдное расположение, подчеркивая, что они — монархиня и принцесса, наследница английского престола. Этой идиллии не суждено было длиться долго. Фанатичная католичка и несгибаемая консерваторша, свято верила, что церкви и всем традициям, которые государство и церковь защищали на протяжении последних веков, угрожает новая религия – протестантство. Религия, которую посланцы Сатаны насаждают по всему христианскому миру. Первое время Мария не особенно верила слухам, но одержимая ревностью и завистью, с рассудком, помутненным болезнью, подозревала единокровную сестру во всех мыслимых и немыслимых делах с целью захвата короны. Заговор протестантов усилил ее мнение. Елизавету отправили в Тауэр, и ее спасли только унизительные просьбы о пощаде. Лежала на каменном полу, тошнотворный запах разлагающегося мяса, проникавший в узкие зарешеченные окна, кишащей мухами, вызывал у нее рвоту. Она с отвращением отворачивалась от грязных стен, по которым струйками стекала накапливавшаяся годами слизь. В ту пору, читая ежевечернюю молитву, не знала, сможет ли прочесть утреннюю. Била, царапала себя на грани истерики — нет, она не погибнет здесь как Анна Болейн! Уже не малышка, дочь короля и не раз предстоит вести войско в бой против своих врагов или мятежных вассалов. С оголённым мечом в руке, ибо так надлежит отстаивать право своё! Толпа умилялась, что шла с книгой по мокрым дорожкам парка и наконец присела под большим дубом. Когда придворные сообщили ей, что она — королева, Елизавета молвила: «Господь так решил. Чудны дела Его». Сцена эта в действительности имела место, но была хорошо актерски поставлена. И отрешенность наследницы престола, и ее неведение о том, что творится во дворце, были напускными. В последние месяцы неустанно вербовала себе сторонников среди дворян в ближних и дальних графствах, писала письма, заручаясь их поддержкой, обещала не забыть их заслуги перед ней или ее отцом; по дороге в Хэтфилд сновали гонцы с новостями, придворные и послы иностранных держав приезжали совершить заблаговременный оммаж, да и большая часть членов королевского совета совершила паломничество еще до того, как их прежняя госпожа испустила последний вздох. Ее слава явилась настоящей ловушкой для многочисленных претендентов на руку и сердце молоденькой госпожи, которые так и ринулись, словно мухи на мед. Еще когда пребывала в заточении, изо всех сил старались сосватать ей герцога Савойского, однако Елизавете совершенно не улыбалось променять одну тюрьму на другую, удалиться в какую-то там замшелую, провинцию, навсегда распростившись с надеждой взойти на престол, поэтому она отговорилась тем, что вообще не намерена выходить замуж, а тем паче – покидать Родину. Теперь таким «герцогам Савойским» стало имя легион – электор палатин Казимир; эрцгерцог австрийский Карл, племянничек, между прочим, Филиппа Испанского, герцог Голштинии, Эрик, наследный принц Швеции. И даже сам Карл Французский не оставлял в покое. Все получили отказ. Не отставала и Московия, далекая, непонятная страна, где правит тиран Джон, Иоанн на варварском языке. И этот тиран приказывает зашивать своих подданных в мешки, а потом бросает их на растерзание собакам. Страшные, жестокие нравы! Хитро молчали его послы о знатных людях, разорванных медведями, или несчастных, которых закопали по голову в землю, или опустили под лед озера. Ах, ну какие у нее могли быть чувства к могущественному азиату, владевшему огромной державой, по сравнению с которой Англия была не более чем жалким островком, — вдобавок неуклонно расширявшим свои владения на восток, не боявшимся огромной Сибири? Сама прекрасно понимала, что Иоанн грезит не о ней — о мечте ! Если уж отказала Роберту Дадли, лорду Лестеру, своему шталмейстеру, и нелюбимому, но очень опасному Филиппу Испанскому, только бы не утратить ни сана, ни власти, то неужто согласится поступиться всем этим ради сомнительной чести зваться tsaritsa и сидеть взаперти, ожидая прихоти Синей бороды?! Да, ей нужна Россия — как огромная, почти не освоенная иноземными купцами земля, что сулило огромные торговые выгоды, если вести дело по-умному и добиться крупных привилегий. Московские торговые люди были ласково приняты губернатором Уильямсом Герардом. Он приветливо встретил гостей, рассказал им, ради какой цели возникла «Московская компания». Главное – дружба, страдал, весьма огорчает, что кратчайшим путем, через Балтийское море, не удается наладить торговое мореплавание в Нарву. Опять расплывчатые обещания – «если», «до тех пор»… Азиат встрепенулся. Ему виделась в словах куртуазная лазейка, оставленная нарочно для него. Ах, неужели своим «подарком» — шутом, фигляром — дикарь пытается снискать расположение ? Греховное естество человека всегда толкало и толкает его на поиск всё новых и новых наслаждений, ради которых люди жертвовали порой всем. Недаром древнее выражение толпы изголодавшихся римлян гласило: «Хлеба и зрелищ», в котором на одну планку ставился насущный хлеб и тяга к развлечениям. И это не случайно, ибо человек всегда остаётся существом не только чисто физическим, но и духовным. И потому он должен чем-то заполнить духовные запросы, которые нельзя удовлетворить мясом или хлебом. Но отказавшись от Бога, перестаёт видеть доброе и возвышенное, пытаясь заполнить возникшую духовную пустоту тем, что ему услужливо предлагает дьявол. Калеки нужны султану, нужны Папе. Первому — чтобы охранять его жен; второму — чтобы возносить молитвы. Так уж устроено большинство – смеемся, когда кто-то страдает.Но видно, мало пьянствовать и бесчинствовать Иоанну у поставленного идола, не праздновать его праздник в одно и то же время и час, но весь свой век целиком в тысячу раз, проливая на проклятых пирах кровь христиан! Ибо одно дело сделать шута в детских летах, обезобразив его физически, но куда сложнее, но «интереснее» и «более впечатляюще», сделать посмешище из взрослого, уподобив его забавному животному, вроде мартышки, проделки которой вызывают у всех ухмылку. Вот кем одарил ее московский тиран! Слушала комплименты вполуха, разглядывая исподтишка свою «прибыль». Он и в самом деле был похож на чучело. Облачённый в какое-то длинное рубище, худой, а больше изможденный, со спутанными патлами вороньего крыла, спадающими на глаза, он производил жуткое впечатление… Ровно до того момента, как поднял голову. Из-под изящного изгиба бровей на нее смотрели два черных, колдовских омута. Нет, далеко и совсем не сломлен, наверняка, что если бы рядом не было суровой стражи, он набросился бы и растерзал бы, как хищник добычу. Растерзал бы, потому что сделали обесчещенным, униженным. Это было восхитительное ощущение, от которого позвоночник и грудь обдавало холодом. На что он был способен ? Пусть волочил ноги, одна рука его, видимо, перебитая, висела как плеть, а шею держал до странности криво, не горбун, высокий, статный был, молодой. Дернула себя на мысли, притронуться хотелось к нему, чтобы почувствовать, как пульсирует разрушительная сила, которую вынужден сдерживать, чтобы не окончить свои дни у палача. Разорванные губы сложились в осатанелую улыбку, внушавшую благоговейный ужас, – как будто скульптор, его создавший, никогда не предполагал на нем подобной эмоции. Щелкал зубами, но как-то несерьёзно, жеманничая и пугая. Изваянные черты, надменные и гордые, как будто рассыпались, оставив на полу белые осколки. Удивлялась, как нелепо его красили, чтобы не оставить ничего природного и естественного. Для этого накладывали белила, середину щеки мазали алым… Велев окончить аудиенцию, наказала преподнести Иоанну последний образец английского корабля, точно изображающий натуральный. Маленький, был хорошо выточен из букового дерева, оборудован снастями, распущенными парусами, флагами, раззолоченными пушками и другими военными принадлежностями. Без сомнения, ликовала, смакуя мысль о том, как ее собрат монарх будет в бессильной ярости метать громы и молнии, не получив ответ, на который рассчитывал. — … если и отправиться в Ад, и там я, вероятно, не услышу таких проклятий, какими сыпал отъявленный грешник. Он не раскаивался в содеянном и упорствовал в своём преступлении. Он был покаран. Так передал Вашей покорной служанке мой друг… — Леди Кейт, элегантная, в бархате и лихо сидящем на голове капоре, из-под которого симпатично выглядывали пряди, незаменима в столь щепетильных обстоятельствах. Часто бывала в посольстве, различала всех этих «джентльменов» — борода лопатой, крепкий внешний вид. Basmanov… так впервые звучала эта фамилия в стенах ее дворца. Никто и никогда не позволял себе играть с царственной Елизаветой, шут, паяц! Но, у себя, перебирая кольца и перстни, раскладывая на столе вереницы ожерелий, глядела на рубины, черные алмазы, а находила маску… яркость сочетания крови, черной, белой красок, да фосфорический странный ядовитых глаз. Постарается сдержаться, нахмурится. Потом с притворной досадой пожмет плечами высокомерно: — Мы обещали справедливость всем!