Пульс

      Корпоративная квартира не могла похвастаться ни теплом, ни уютом: слишком белая, слишком стерильная, похожая на лабораторию. Это было не жилище человека, а скорее склеп для андроида. Станция подзарядки сверкала отполированными боками, верстак и биохимический анализатор навевали тоску. Холодильник, диван и телевизор смотрелись чем-то инородным и бутафорским. Словно декорации старого ситкома в идеальном механическом мирке с логотипами Киберлайф на каждом предмете. Даже чертова лампочка дневного света не мигала, как, например, случалось в полицейском участке.       Хотелось разнести все к чертям, разбросать по полу коробки от пиццы и лапши, натолкать в холодильник бутылки с пивом. Да только в холодильнике хранился тириум и биоматериал, а все остальное было намертво прикручено к полу.       Мужчина тяжело облокотился на раковину, с ненавистью вглядываясь в недра зеркала, из которого на него с той же неприязнью уставился голубоглазый незнакомец. Легкая светлая щетина, крупный нос, морщинки у глаз, резкие носогубные, родинка на подбородке, которую обычно не разглядеть из-за густой растительности — все, что делало человека уникальным, превратилось в такую же бутафорию, какой была вся эта квартира. Копия личности, отретушированная в Instagram. — Не мог оставаться мертвым, да? — скин сползал с тела неравномерно, толчками, будто нехотя. И вот уже в зеркале только белая болванка с серийным номером над правой бровью. НА017 — как иронично. — Семнадцать раз "ха". Шестнадцать кусков пластика на свалке, и вот он я — счастливый семнадцатый прототип Элайджи Камски, которому давно пора было бы сломать руки. Ненавижу!       Кулак с силой влетел в стекло, но то лишь задребезжало, зля мужчину еще больше. Его благородный создатель предусмотрел вспышки гнева. Как мило! Он хотел бы почувствовать боль, хотел бы, чтобы она отрезвила его, уняла бурю эмоций, с которыми совладать было просто невозможно, но блондин прекрасно понимал, что даже если он оторвет себе руку, или засунет ладонь себе в грудь, то не ощутит ничего похожего. Лишь экран с диагностикой повреждений, который зависнет перед взором, раздражая еще сильнее. Однако при критических повреждениях электростатика сходила с ума и била тревогу, вот только весь этот дом был напичкан камерами, чтобы тестовый образец снова не навредил себе больше, чем нужно.       Хэнк опустил голову, натягивая шкуру себя самого. Он не хотел этого. Он сделал это не для себя… и опять ошибся…       Сознание возвращалось толчками, будто бы он приходил в себя после сильнейшего сотрясения. Перед глазами рябило, что было странно, но вдруг зрение прояснилось, а резкость пришла в норму. Перед ним стоял заросший и растрепанный Элайджа Камски. Ну, по крайней мере, над мужчиной повисла плашка, что это Элайджа Камски. — Тест 01-12, — ученый кивнул своему андроиду, которая вела записи. — Здравствуй, — он криво улыбнулся собеседнику, — как тебя зовут? Ты помнишь свое имя? — Хэнк, — пациент испуганно моргнул, не узнавая свой голос. — Что со мной? — А что ты помнишь? — Я лейтенант полиции, прожил в Детройте всю свою жизнь, женился, потерял сына, развелся, хотел умереть, — мысли путались, а в голове будто не хватало кусков воспоминаний. — Я… умер? — Хлоя, отключай его. Нужна интенсивная терапия.       Хэнк обхватил лицо руками, надавливая до хруста пластика. Он сполз по стене, чувствуя, как к глотке подкатывает фантомный комок. Шесть месяцев назад, когда он мог уже связно мыслить, а память более или менее вернулась, он задал Элайдже всего один вопрос: «Зачем?»       И впервые всепапаша андроидов ответил прямо и без обиняков, рассказывая о том, что он очень сильно задолжал Коннору и сделал это в основном для него, для науки, и в последнюю очередь для самого Андерсона. — Ты уникален, — Камски, уже успевший привести себя в порядок, восседал на кресле, пока Хлоя наливала ему в бокал красное вино. — Ты — абсолютно бесподобен. Я сделал то, что никто, никогда не делал! Хэнк Андерсон гниет в могиле, и Хэнк Андерсон сидит сейчас передо мной! Разве это не чудо. — Скажи, блядь, а если я тебе сейчас морду разобью за самодеятельность, ты сильно расстроишься? Ты меня-то вообще спросил, умник? Может, я не хочу быть ебаным кибер-Иисусом. Маркуса всем и так за глаза хватает. — А как же Коннор? — владелец Киберлайф хитро улыбнулся. — Как только ты начал приходить в себя, ты только о нем и спрашивал, мой доблестный лейтенант. Разве очаровательный RK800 не повод порадоваться жизни? — Нет, ну ты нарываешься! — Хэнк вскочил на ноги. У него должно было быстрее биться сердце, вот только вместо этого система сообщила, что давление тириума повысилось на пару процентов. — Ты меня шантажируешь Коннором! Я и так подписал, все, что ты хотел и стойко переносил «терапию» только ради него. Он, наверное, хотел бы, чтобы я выжил тогда, вот только не знаю, жив ли я вообще! Я не чувствую боли, голода и ссать не хожу! Я знаю, что это нормально, но мозг с ума сходит. Даже тактильные ощущения другие… — Считать андроидов неживыми — расизм, лейтенант. Поверьте мне, вы — живее всех живых. А к остальному можно попривыкнуть, не так ли?»       Можно привыкнуть — Андерсон повторял это, как мантру, в надежде, что когда-нибудь он встанет и не будет чувствовать себя в этом теле настолько чужим, настолько нелепым, что становилось тошно. Вместо привычных возрастных изменений, он стал чудовищно быстр, обгоняя на тестах автомобили, он стал необычайно силен, выбивая дурь из тренеров, которыми были флагманы военных андроидов. Те были в разы искуснее, однако Хэнк снова и снова опрокидывал их на маты, ошарашивая непредсказуемостью и грязными, уличными приемчиками. Те, конечно, обучались и начинали предугадывать его движения, растягивая бой на часы. И это было единственным, что помогало абстрагироваться от нового способа существования и полностью отдаться жестокому танцу, доводя себя до состояния, когда система начинала трубить тревогу от недостатка заряда.       Андерсон жаждал действия. Он метался по исследовательскому центру, как зверь в клетке, но однажды он просто не выдержал.       Фоновый шум телевизора успокаивал, а душ помогал привести мысли в порядок. Хэнк наотрез отказывался чиститься в камере обеззараживания, предпочитая делать это по-старинке — под струями воды. Благо, в последнее время он прекратил шарахаться от своего отражения, которое совершенно не вязалось с депрессивным ходом мыслей бывшего лейтенанта: молодое лицо, светлые пряди волос и красивое тело — будто насмешка над самим временем. Раньше он так много улыбался, а теперь казалось, будто он из прошлого смотрит сквозь зеркало и осуждает себя нынешнего. Хотя Элайджа утверждал, что когда он в совершенстве овладеет всеми доступными функциями, то он с легкостью сможет вернуть себе непрезентабельный образ ворчливого старикашки, коим Хэнк по сути и являлся.       Растирая полотенцем мокрые волосы, Андерсон бросил взгляд на экран, да так и застыл в ступоре. Наглая репортерша тыкала микрофон в лицо Коннору, который изо всех сил прятал в глубине кофейных глаз раздражение. Хэнк моргнул, делая звук громче: — Сержант Андерсон, прокомментируйте, пожалуйста, случаи исчезновения андроидов, — надрывалась журналистка, как злобная гарпия. Она уже ощущала запах крови. — Я не могу разглашать нюансы расследования, но уверяю вас, что полиция Детройта делает все, что в ее силах, — сержант прикрыл глаза, выглядя при этом безумно уставшим, хотя, вроде-как, не должен был. — Я лично занимаюсь этими исчезновениями и делаю все, что от меня зависит…       Хэнк поставил трансляцию на паузу, вглядываясь в лицо первого в США сержанта-андроида, отмечая, как поднимается давление тириума.       «Что случилось?» — билась в висках загнанная мысль, то и дело ускользая от алгоритмов анализа. — «Почему ты выглядишь таким усталым, мой милый Коннор? Почему в твоих глазах меньше жизни, чем было до твоей девиации? Я знаю этот взгляд. Мое отражение смотрело точно так же до проклятого тридцать восьмого года. Что же случилось с тобой, Коннор?»       В тот день он понял, что просто не сможет больше сидеть на месте.       И, в конце концов, Элайджа сдался. Уж что-что, а скандалить Андерсон умел знатно, а уж будучи практически неутомимым андроидом, он мог взять измором кого угодно, включая братца Гэвина, столь же мерзопакостно очаровательного, как и вся семейка Ридов.       Загвоздка была только в том, что эксперимент с Хэнком был до безумия неэтичен. Если бы кто-то узнал, что генеральный директор Киберлайф заделался доктором Франкенштейном и, без ведома самого Хэнка, вернул к жизни погибшего лейтенанта, используя запрещенные методики, то на Киберлайф свалилось бы куча судебных исков. Да и такое пятно на репутации могло бы сильно навредить не только Элайдже, но и сообществу андроидов, поскольку именно влияние Киберлайф было буфером между правительством и особо агрессивными — не будем тыкать в Норт пальцем — представителями синтетической расы.       Так что Хэнк подписал документы о неразглашении всех нюансов эксперимента, по официальной версии становясь тестовым образцом андроида-детектива, сделанного в память о Хэнке Андерсоне, который погиб на задании. Так как он имел уникальную внешность, то клеймо на щеке не было обязательным условием для «введения в эксплуатацию».       И все-таки он с небывалым воодушевлением смотрел на проносящиеся мимо небоскребы и серые высотки. А знакомое крыльцо Полицейского Департамента чуть не выбило из глаз Хэнка скупую слезу, но мужчина понимал, что ему предстояло еще уламывать Фаулера, если тот сразу не скопытится от шока, узрев на пороге «аквариума» старого друга, которого на кладбище должны дожевывать черви.       Что ж, он боялся за Фаулера, а коротнуло Коннора… — Сержант Андерсон, — в глазах Андерсона плясали смешинки, а голос был механически вкрадчивым. — Мое имя Хэнк. Я андроид, присланный из «Киберлайф». Два месяца назад вы получили дело, касающееся странных исчезновений андроидов. По протоколу в таких случаях компания направляет специальную модель в помощь расследованию, — улыбка на лице мужчины стала шире. — А вот этот говнюк, — он кивнул на Элайджу, — может доказать, что я модель, специальнее некуда. Ну так что, сержант, не откажетесь от манекена из пластмассы в качестве напарника?       Но вместо улыбки лицо Коннора перекосило от настоящего ужаса. Он попятился назад, врезаясь спиной в стеклянную дверь. Из носа у сержанта потек тириум, что могло свидетельствовать о перегреве. Джеффри тяжело вздохнул и перехватил Хэнка за руку, когда тот дернулся было к андроиду. — Коннор, кивни, если слышишь, — шеф полиции старался говорить четко и медленно.       Андроид кивнул, сверля Хэнка тяжелым взглядом. — Отлично. Так, тебя никто не заставляет с ним работать. Я даю тебе отгул. Сегодня хорошо все обдумай, а завтра дай ответ, понял меня?       Сержант снова кивнул, не обращая внимания на то, что уже весь его подбородок залит синим. С трудом нащупав ручку двери, Коннор, как ошпаренный, вылетел из кабинета Джеффри Фаулера и кинулся прочь из Департамента, провожаемый охреневшим взглядом Гэвина. — Ну что ж, — Элайджа задумчиво почесал подбородок, — отрицательная реакция, это тоже реакция.       Фаулер тогда лишь вздохнул и отправил Хэнка на регистрацию, буркнув, что если Коннор откажется, то Андерсону придется соответствовать виду и, как в старые добрые, свалить в отдел по борьбе с наркотиками. И Хэнк был не против. Наверное, он был бы не против даже уйти сортировать книжную пыль в архиве, поскольку боль от реакции Коннора была впервые столь человечески-ощутимой.       Впервые ему пришла в голову логичная мысль — он больше не нужен RK800. И ведь в этом не было ничего странного. Коннор под действием какой-нибудь срани, вроде импринтинга, как маленький цыплёнок видел в Андерсоне защитника и, видимо, считал себя обязанным старому лейтенанту за помощь в осознании себя, а оттого и принял благодарность за любовь. Но сейчас, пожив какое-то время для себя, переосмыслив место Хэнка в своей жизни, андроид стал свободнее и появление старого, во всех смыслах, любовника не принесло ему ничего, кроме боли и чувства вины.       С чего Хэнк вообще решил, что раз его чувства не смогло убить даже перерождение, то Коннор обязательно будет чувствовать что-то похожее? Скорее всего, парень был просто в ужасе от перспективы получить практически бессмертного напарника, с которым у него «что-то было». Никто не любит работать со своими бывшими, пусть и бывшими они стали, исполнив правило «пока смерть не разлучит нас».       Мужчина откинул голову назад, прижимаясь затылком к кафелю. Легкая улыбка коснулась его губ, а в голове стало блаженно пусто. Как говорится, даже если тебя съели, у тебя есть два выхода. Так что, как только Элайджа закончит его тестировать и представит уже миру свой проект, можно будет со спокойной совестью выдрать из груди тириумный насос.

***

      Бум и Сумо носились по парку, распугивая жирных голубей. Собаки весело лаяли, прыгая и валяясь в траве. Слепота не мешала ретриверу сбивать с ног здоровяка сенбернара, который забавно пыхтел на своего хвостатого друга, но совершенно не сердился и рад был поддержать игру в догонялки.       Коннор сидел на лавочке, кутаясь в пальто, что делало его практически неотличимым от обычного человека, уставшего от жизни и собственных волнений. Никто не присматривался к нему, в попытке разглядеть на щеке код, отличающий андроидов от людей. Сержант полиции пытался систематизировать собственные мысли, касательно утреннего происшествия, но те разбредались по нейросети и собираться в кучу никак не желали.       Фаулер отослал сильно урезанные данные по новому прототипу Элайджи, в которых не было ничего нового и в тоже время было непонятно, зачем машине столько ограничений. Андроид НА017 был сделан из нового ультрапрочного пластика, схожего с тем, что был в корпусе Дэймона. Но начинка машины, по какой-то причине, была строго засекреченной. А так же, в отличие от обычных андроидов, у семнадцатого почему-то не было внутреннего реактора, и ему, даже больше, чем дефектному Коннору, нужна была перезарядка и перезагрузка чуть ли не каждый день. И это уже не говоря о том, что в особенностях модели шли: непредсказуемость, спонтанность, излишняя эмоциональность и триггеры человеческих вредных привычек.       Наверное, Элайджа действительно попытался сделать свою машину максимально похожей на ее прототип, за что Коннор его от всей своей механической души ненавидел.       НА017 выглядел максимально неправильно, начиная от слишком молодого скина, на котором хмурый и хитрый взгляд оригинала смотрелся совершенно неестественно, заканчивая отточенной хрипотцой в голосе, от которой все системы сержанта сходили с ума. Хотя именно «неправильность» не дала полицейскому уйти в перезагрузку прямо в кабинете начальника, именно она буквально кричала о том, что это не воскресший мертвец, а его посмертная маска. Искусная копия, пытающаяся повторить оригинал.       Но разве этот андроид был виноват в том, что его больной на голову создатель сделал его именно таким? Разве этот «Хэнк» был истинной причиной разрывающей напополам боли там, где бьется тириумный насос?       Вовсе нет.       Коннор обхватил себя руками, чувствуя себя беспомощным и загнанным в угол. Да, Фаулер сказал, что он может отказаться от работы с новым детективом, вот только ему действительно нужна была помощь в расследовании, потому что общественность начинала волноваться, а результатов все не было. Да и по отношению к самому «Хэнку» отказ был бы неправилен. Они ведь профессионалы, и чувства не должны мешать работе.       И никогда, ни за что на свете Коннор не признался бы в том, что его зависимость орала благим матом, чтобы он не отдавал семнадцатого никому другому, ведь злость и раздражения — тоже эмоции, которых ему в последний год не хватало. Может, хоть они ненадолго выдернут его из состояния холодной апатии.       Подозвав собак к себе, андроид встал со скамейки и отправил Фаулеру официальное согласие на работу в паре с прототипом Элайджи.       Что-то подсказывало ему, что добром это все не кончится.