Колыбельная для Валар (Пасынки Илуватара-3)

Лето разливало покой под горячим небом с плывущими по нему облаками. Спускавшийся к реке склон пах земляникой, дымом костра и потревоженными травами. В сосновых кронах пел ветер, налетавший с голых скалистых вершин Эред Луин. Редкий день, когда можно оставить дела на потом. Подобрав подол юбки, Галвэн присела на расстеленное покрывало, держа на руках младшего из сыновей, и Один, глядя на нее, подумал, насколько же ему, все же, повезло и продолжает везти так, как он и предположить не мог, когда говорил, что ему всю жизнь фартить будет, предлагая рыжей ведьме из Сонной лощины идти за него замуж... - Ой, вот вы где! Папа, подержи мою лютню, я сейчас… - Дженни, в голубом платье, с серебристой шелковой лентой, прихватившей через лоб пышную волну золотых, словно цветки троллин, волос, помчалась к дому. - Ты куда? Дженни остановилась и оглянулась, а Один, глядя на приемную дочь, подумал, что она здорово выросла - еще несколько лет, и угловатый подросток превратится в очаровательную девушку. - Новую мелодию Веления подобрала, а чем и на чем записать - не взяла. Сейчас сбегаю, запишу, пока не забыла! А потом мы с Каринто ее всем на празднике покажем. Папа! Почему в брошенном Валар мире столько мелодий Веления, если там совсем нет магии? - и, не дожидаясь ответа, убежала. - Что это она? - улыбнулась Галвэн. - Похоже, снова у Огнеслава чем-то разжилась, - Один обнял жену и сына, вдохнув запахи молока, цветущего вереска, меда и можжевеловых ягод.- Помнится, прошлый раз это было “Мы знавали”... Руки проверили настройку лютни и Галвэн вспомнила, как когда-то заглядывала в сны супруга. Теперь сон сбывался наяву - день, пахнущий примятой травой, дымом и земляникой, лютня и музыка, способная изменить мир... Ломион как раз проснулся и собрался спуститься с талана, чтобы отправиться в лабораторию к Огнеславу, за обещанной Гэльмиром картой Эльдамара, когда услышал. Нет, скорее сначала почувствовал, а потом услышал негромкое пение. Голос Бребенэль он бы ни с чьим другим не спутал. Песня журчала, как негромкий лесной ручей, переплеталась с шумом старых сосен, что росли на самом обрыве, уцепившись корнями за каменистый берег, с дыханием ночного ветра, даже сверчок, устроившийся где-то в трещине коры, пел ей в такт, будто подыгрывал. Бребенэль, босая, с распущенными косами - волосы лежали на ее плечах плащом, почти до земли, медленно шла вдоль края поляны, подняв над головой фонарь и пела, приветствуя наступление ночи. Ходили под лиственным потолком летнего древесного жилища тени-видения, колыхались под ногами Бребенэль неведомые колдовские травы, глядел меж ветвей молодой серебряный месяц. Так, в видениях и песне шла она, будто не замечая никого. Ломион вдруг понял, что она идет по кругу, будто опоясывая дом невидимым кольцом. Кольцо замкнулось, песня закончилась - только запах свежескошенной травы остался, будто на июльском лугу. Фьюриэль, проснувшаяся с заходом солнца, ступила в лужицу лунного света, затеяв игру с толстым мохнатым бражником и пытаясь напевать песню про бумажный самолетик, подхваченную, не иначе, от Дженни, а бражник кружился около, словно танцуя, и его крылья издавали гудение, действительно напоминавшее гул пролетающего в отдалении самолета. Ломион знал странную мечту дочери взлететь в небо, чтобы парить там свободно, как птица. А если… Сосредоточившись, Ломион попытался заглянуть в будущее малышки Фьюри. Привычный уже холодок. И что-то невероятно громадное, припавшее к земле, серебристо-зеленое, куда крупнее орлов Манвэ. Чешуя. Тонкая, изящной формы… Нет, не чешуя. Жесткие, плотные перья. Не броня, но оперение, дающее свободно и стремительно скользить в небе. Красные и белые отметины на упругой коже развернутого крыла. Тонкие пальцы храбро ложатся на перья, похожие на чешую: - У Люка уже есть Эле, а ты будешь моим! Как тебя зовут? - и мыслеобраз, в котором не то лауме, не то человек со светлыми, будто выгоревшая на солнце сухая трава волосами бежал к развернутому крылу с алой отметиной, похожей на звезду на циферблате часов напарника. Сложный мыслеобраз в ответ. Лед. И вторым слоем - лось. Но не живой, а как картинка из книги. И какие-то буквы и цифры. Это и есть имя… Ломион тряхнул головой, обрывая видение. Нет, ничего не понятно. Ясно только, что в будущем дочь найдет себе необычного друга, чьей стихией будет небо… По стенам и полу бродили тени, порожденные светом луны за окном. Дети в соседней комнате видели десятый сон. Бывший кавалерийский сотник, а ныне золотоискатель, притворил дверь, стараясь не слишком шуметь подошел к постели и погладил разметавшиеся по подушке волосы цвета смеси сливок и меда. Мыслей коснулось не разделенное на слова узнавание и Талион почувствовал неловкость, ставшую уже почти привычной - значит, Грейс, уложив вечером детей, легла в постель, но не спала, дожидаясь его… Пользоваться мысленной речью было все еще непривычно, а вспоминать прошлое - стыдно. Тем более стыдно, что Грейс, после всего, что было, не отказалась от него, не отвернулась, да еще и подарила дочь и двух сыновей. Только вот дочь, которую он увидел уже почти взрослой, признавать не желает, чуть что жестко заявляя “лучше бы с нами Огонь остался”, а отцом называет только если совсем уж сонная или усталая. Иногда Талион был благодарен тому, кого дочь называла Огнем, за спасение семьи, но куда чаще готов был лично убить этого незнакомого ему эльфа, забравшего привязанность Хоуп. Но ладно, что есть - то есть, а чего нет - того нет. Стянув с себя пропахшую дымом старательского костра одежду, он обтерся мокрым полотенцем, смывая дневной пот и грязь. Ночь словно только того и ждала, немедленно дав почувствовать острую разницу между теплом и холодом. Вздрогнув, Талион скользнул под одеяло и Грейс не отстранилась, а прильнула к нему всем телом, обвила руками, изгоняя холод ночи. Запах черной полыни, шалфея и ромашки. И нежной, шелковистой кожи. Его Грейс. Его ведьма, дождавшаяся его вопреки всему. Его удача и горькое счастье, оказавшееся слаще вина из погребов лорда. Его желание. Бывший сотник улыбнулся в темноте ночи. Ладонь скользнула по мягкому шелку волос, по теплой коже… “Я опять пришел поздно…” “Но ты пришел…” “Не сердишься на меня?” “Нет…” Не разделенное на слова ощущение вины от краешка ведьминого воспоминания о ночах безнадежного ожидания, растянувшихся на годы . “Я был глуп… Прости…” “Может быть… Но не зол. Ты не знал. Просто так поступали все. Я простила.” Ночь улыбнулась темнотой. Губы коснулись губ, а после тела слились и слова стали не нужны... Фонарь, освещавший паромную пристань, качался под порывами речного ветра на своем крюке, время от времени издавая унылый скрип. В его скудном свете вода Гэлиона казалась черной и маслянистой, беззвучно обтекая бревна привязанного к пристани плота, что с рассветом должен был отплыть вниз по течению. Бревна и товары предназначались корабелам в низовьях Сириона. Негромко, словно нехотя, подала голос из темноты на восточном берегу какая-то пичуга. Со стороны деревни на эстоладском берегу ей ответил хриплый со сна петушиный крик - до рассвета оставалось всего-ничего. - Ну что, так и не раздумал? - плотогон выбил трубку, набил ее заново и раскурил от уголька, вынутого из кучки таких же, тихо дотлевающих на железном листе очага перед установленным на плоту шалашом, - Ты же, вроде, собирался с нами в низовья Андуина уходить? - Билли, идем с нами! - из шалаша выглянула круглолицая дева, - Ты же сам говорил, что здесь оставаться нельзя, потому что война… - Нет, сестренка Мэри-Энн. Нет, Элам. Идите без меня. - Билли, стоявший под фонарем, покачал головой. - Я без Хоуп никуда не пойду. И родители ее не против… Трубка вывалилась из пальцев Элама и, радостно пшикнув, плюхнулась в воду. - Да она же оборотень! - Она же в медведицу превращается! - поддержала Элама Мэри-Энн, опасливо прижимая кулаки к подбородку, - Вся деревня видела, Хромая Пенни рассказывала! - Да знаю я… Пусть превращается. Люба она мне, хоть девица, хоть медведица. Пусть кто хочет что хочет говорит и думает. Вот, Элам, держи. Это вам на обзаведение на новом месте, а я себе еще намою. На восточном берегу золото почти без надобности, его там только гномы ценят, а эльфы и лауме особого проку в нем не видят, - Билли передал в руки плотогона мешочек с золотым песком. - Мы с Мэри и так у тебя в долгу… - Элам задумчиво взвесил мешочек на ладони, - Наша свадьба, мне вступление в гильдию… - Давайте уж, плывите! - оборвал его Билли. - Может, еще встретимся, тогда и рассчитаемся. Конунг говорил, наши тоже на ту сторону гор будут уходить… - Вот что я тебе скажу. Ты нас выручил и мы тебя и твоих друзей не оставим. Если что - дай только знать, и сам приеду, и других плотогонов приведу. Все реки, как одна, поднимутся и пусть только кто-нибудь попробует помешать. Элам отвязал веревку и оттолкнул плот от причала. Ни Билли, ни он не знали, что встретиться будет суждено лишь их далеким потомкам в чужой битве за драконье золото у развалин еще не построенного города Дэйл...