Колыбельная для Валар (Пасынки Илуватара-3)

Ломион, оставив дочь на попечение Бребенэль и оседлав Инея, ехал в сторону Дориата и владений феанорингов. Слишком много было вопросов об успехе или провале экспедиции, а заглянуть в будущее не удавалось, словно кто-то или что-то каждый раз отводило то в прошлое, то в будущее его мысленный взгляд. У наставников тоже ничего не получалось. Пришлось, скрепя сердце, отправиться в Нан Дунгорфеб, чтобы узнать будущее у Линдумиэн, самой сильной из провидцев по эту сторону гор, а может быть, и во всей Арде. Если только она согласится дать ответ… День за днем разматывалась дорога под копытами белого, голубоглазого лесного коня. Промелькнул и исчез Сарн Атрад с его бродом через Гэлион и осиновыми рощами, спорные земли, занятые вастаками, развилка, где Древний тракт сливался с Северным, сгинули позади темные чащи давно опустевшего Нан Эльмота, где ныне можно было встретить разве что онодрим да хуорнов… Когда солнце в очередной раз приготовилось подняться в небо из-за Синих гор и раскрасило небо на востоке жиденькими красками рассвета, под копытами Инея глухо загремели поросшие мхом каменные плиты моста Йант-Йаур, построенного гномами в незапамятные времена, когда тракт только прокладывался, и Ломион свернул по берегу зачарованного Эсгалдуина на север, к зловещим, курящимся дымами холмам Нан Дунгорфеб. Земля спала, вздрагивая во сне. Это была Нан Дунгорфеб, Долина Ужасной Смерти, край под жемчужным небом - странный, исковерканный немыслимыми силами, угрюмый, жуткий, зловещий ландшафт, пустынная область в предгорьях Эред Горгороф, Гор Ужаса. Здесь даже запахи были другими. От голой каменистой земли исходила острая вонь серы и нашатыря. То там, то здесь поднимались гладкие и острые, словно огромные клыки, прозрачно-черные Поющие Камни и высокие дюны белого и черного песка, нагонявшие холодную жуть даже тогда, когда прекращали на время свое неслышимое ухом живых пение. Такую жуть Ломион испытывал лишь однажды - угодив в мир людей. Когда копыта Инея ступали по склонам дюн, песок выл и визжал. Трещины курились паром и оттуда тянуло тухлыми яйцами. Их Ломион объезжал особенно осторожно - иногда из таких трещин с воем и ревом вырывались фонтаны кипятка. Не заезжал он и на привлекательные на вид лужайки, поросшие зеленой травкой, ровной как ковер - под травой и тонким слоем земли скрывались бездонные провалы, наполненные горячей жидкой грязью. Горячая грязь образовывала здесь целые озера - около одного из них Ломион остановил испуганно фыркавшего и всхрапывавшего Инея, чтобы поглядеть, как в скальной чаше кипит, вздыхая и булькая, розовая и зеленая грязь. Кипит - но не смешивается. По мере того, как Ломион все дальше заезжал в огороженные страхом земли, пейзаж менялся. Куда-то исчезли кипящие фонтаны и грязевые озера, предательские зеленые лужайки сменились папоротниками, мхами и вереском на каменистой земле. Появились рощицы низкорослых, перекрученных и корявых деревьев, каких Ломиону видеть еще не доводилось - они походили но тот же вереск - но исполинский, и были усыпаны кистями мелких цветов, словно созданных из перламутрового бисера. А иные, с гладкими, словно полированная кожа, зеленовато-серыми стволами, были покрыты крупными, белыми и розовыми не пахнущими цветами, чьи лепестки были плотными, словно вылепленными из воска. Их становилось все больше. Отдельные рощи постепенно превращались в лес. Иногда попадались источники, окруженные причудливыми разноцветными каменными натеками - словно белые и розовые, пурпурные и голубоватые, зеленые и черные исполинские свечи, сначала расплавившиеся, а потом застывшие причудливыми, ни на что не похожими формами. Острая вонь серы и тухлятины, исходившая от земли, постепенно сменялась привычными запахами травы, мха и прелой листвы. Это были земли, где жила Поющая-в-Ночи, которую необходимо было отыскать. Ломион привычно раскинул мысленную сеть: “Я здесь! Кто еще здесь?”. Долина Ужасной Смерти, как оказалось, была полна жизни. Живущие-на-земле не показывались на глаза, словно невидимое за облачным слоем солнце приказывало всем “Замри!”, но воздух едва не дрожал от безмолвных голосов чувств и мыслей. Натянутая между скал паутина, толстая, словно тетива лука, навела Ломиона на мысль - местные пауки наверняка знают, где кого можно найти. Поиски завели в самое сердце заповедного края. Здесь, под низким пологом никогда не расходящихся облаков, все еще жил забытый всеми осколок древнейших дней, не менявшийся со времен Весны Арды, когда Валар беспечно пировали на зеленой траве острова Алмарен. Папоротники поднимали свои резные листья выше головы всадника. Плауны, обычно жмущиеся к земле, походили на деревья с губчатыми стволами и узкими длинными листьями, похожими на копны спутанных сизо-зеленых волос. Попадались и совершенно незнакомые, ни на что не похожие растения, названий которых Ломион не знал, плоды которых походили на кубки, выточенные гномьими мастерами из черного оникса. Над ними вились странные существа с длинными хоботками - не мухи, не бабочки - нечто среднее. Травы почти совсем исчезли, задавленные пышно разросшимися мхами и лишайниками. В теплых темных водах маленьких заболоченных озер с топкими берегами и илистым вязким дном нашли себе приют странные существа, скользкие и пупырчатые, с первого взгляда похожие на утонувшие, почерневшие от времени бревна. Они поджидали добычу на мелководье, выставив на поверхность сияющие золотой филигранью глаза. Стоило кому-нибудь неосторожному забрести сюда, как навстречу ему, разинув широкую, усеянную мелкими острыми зубами пасть, буквально выстреливало массивное тело,влекомое ударами могучего, отороченного кожистым плавником хвоста. Разум их едва отличался от лягушачьего, желания не шли дальше желания есть и размножаться, и пытаться говорить с ними было бессмысленно, да и не о чем. Пару раз Ломиону пришлось уносить ноги от странной полуптицы-полуящерицы размером с корову. Крыльев она не имела, летать не умела, хоть и была покрыта бронзово блестевшими перьями вместо чешуи, зато весьма быстро бегала, и, хоть и питалась листьями, пригибая ветви к зубастой пасти костлявыми передними лапами с длинными серповидными когтями, явно недружелюбный нрав отбивал всякое желание знакомиться с ней поближе. И вот, наконец, в склоне горы обнаружился темный провал входа в пещеру. Гроздья светящихся грибов торчали из трещин в стенах, гирляндами свешивались с неровных сводов и причудливыми хороводами располагались на полу среди валяющихся то здесь то там костей, освещая подземный лабиринт тусклым сине-зеленым светом. Где-то капала вода и звук падающих капель отражался от стен причудливым многократным эхом. Оставив Инея пастись недалеко от входа, Ломион шел все дальше по залам и запутанным коридорам, чувствуя себя до крайности неуютно - он, конечно, Видящий, но заклинателем пауков-то не является! Это Моркелеб, наверно, чувствовал бы себя здесь, как дома. Из под ног поспешно расползались, шурша лапками, мелкие обитатели пещеры. Мысленно Ломион уже дюжину раз успел пожалеть, что сунулся в логово Наибольшей, но отступать было уже поздно. Оставалось лишь надеяться, что подстреленная в зарослях гигантского хвоща в качестве дара странная птицеподобная тварь, напоминающая общим видом и размерами ворону, но с зубастым клювом и крыльями летучей мыши, придется старой паучихе по вкусу. Наибольшая походила на порождение досолнечных времен, да им, скорее всего, и была. Огромная и грузная, с жеребца высотой, она была черна, как сама тьма, а блекло светящиеся пятна на раздутом чудовищном брюхе, косматая шерсть и лес длинных ног с кривыми когтями и узловатыми суставами придавали ей устрашающий вид. На Ломиона смотрели восемь внимательных, неподвижных, бездонно-черных глаз. Не зря ее называли Наибольшей - таких огромных пауков Ломиону видеть еще не доводилось. Но встреча с ней явно стоила шестиночья поисков в огражденных ужасом землях Нан Дунгорфеб. Как выяснилось, Наибольшая была хорошо знакома с Тинти и Муйнаком, да и Моркелеба тоже знала. - О тебе мне сообщила маленькая Аиша, когда принесла свою первую большую добычу, - проскрипела Наибольшая, закатывая задними ногами в паутину принесенную Ломионом помесь птицы с летучей мышью. - Хорошую, жирную добычу - того, кто убивал не ради еды, а ради удовольствия. Ты - родич шамана, что друг всему нашему роду. Поющую-в-Ночи ищи на восток отсюда, на берегу притока зачарованного Эсгалдуина, там, где явившиеся со звезд держали оборону против Охотника и его подручных, прежде, чем сюда заглянула Великая Бессмертная Мать, с которой началось все, и к которой возвращается все, что есть, было и будет. И да услышишь ты ее смех, когда она будет довольна. Покинув пещеру Наибольшей, Ломион направился на восток. Тропа, которой, возможно, ходили на поклонение Наибольшей пауки, петлявшая по холмам и долинам края под жемчужным небом, через пару ночей вывела на луговину, ступенями гигантской лестницы спускавшуюся к речному берегу и другой берег, на сколько хватал глаз, уходил вдаль поросшими лесом, залитыми вечерним светом увалами. Где-то там, юго-восточнее едва видимых на горизонте отрогов Эред Горгороф, лежали владения феанорингов. Ветер, налетевший к вечеру от далекого моря, разогнал вековечную облачную пелену, и над землей, уже погрузившейся в синие сумерки, пылал оттенками золота и пурпура закат, пересеченный по всему небосводу протянувшимися ссевера на юг ровными полосами облаков, сияющих чистым серебряным блеском. И, словно отражение этого небесного серебра, на луговине покачивались, трепеща на ветру тонкими, почти полупрозрачными лепестками цветущие белые маки, наполняя воздух ароматом сновидений. Или наоборот - это белые маки отражались в багрянце неба и музыка, голоса скрипки и флейты, доносившиеся с речного берега, были частью этого отражения? Прислушавшись, Ломион направил Инея к речному берегу, туда, откуда слышалась музыка. Река, приток Эсгалдуина, была порожистой и мелкой. Скаля среди белой пены черные изломаные зубы камней, она сердито ревела на перекатах, словно злилась на тесноту своего ложа. Выехав на обрывистый берег, Ломион огляделся - музыка слышалась отсюда, но где те, кто исполнял ее? - Ты искал меня, целитель душ? Я знала, что ты придешь, - голос, произнесший эти слова, был и похож и не похож на голос дочери Мелиан. Только сейчас Ломион увидел говорившую. Обрывистые берега злого притока Эсгалдуина обманули его слух, заставив музыку, а затем и речь, звучать совсем не с той стороны. Она сидела на мшистом валуне. Темне-синее, почти черное платье с широкими верхними рукавами и вышитыми на подоле золотыми болотными ирисами, айяте, переливающееся сиреневым и золотисто-зеленым, нижние рукава закатно-розовые, струящиеся темные волосы с таящимся в них отблеском далекого огня и вплетенными цветами с плотными, словно из белого и розового воска вылепленными лепестками, множество браслетов, набранных из мелких разноцветных бусин на тонких запястьях, лицо, неотличимо похожее на лицо Лутиэн из Дориата - такова была Линдумиэн, Поющая-в-Ночи, Хранительница Нан Дунгорфеб, края под жемчужным небом. В руках ее была скрипка и перламутровая инкрустация на ее верхней деке изображала белые маки, чей аромат был ароматом сновидений. Тот, кто стоял рядом с ней, опустил черную флейту. - Как говорят, лучше ошибиться, чем обмануться. Мы ждали тебя, друг.