Переправа

Nature, nurture heaven and home Sum of all, and by them, driven To conquer every mountain shown But I've never crossed the river

1. Иногда кажется, что в жизни банально чего-то не хватает. Офисные клерки ищут способа проникнуть в богатую жизнь, где нет места нервным мыслям о счетах, расходах, налогах, или гоняются за драйвом, который они просиживают в своём маленьком офисе. Мафиози ищут что-то нежное и домашнее, чтобы не проверять каждый раз свой чай на всевозможные яды, а ещё простых друзей, которые не приставят нож к горлу, когда это будет совсем не к месту. Скалл сама не могла понять, что ей было нужно после снятия Проклятия. Наверное, драйва. Хотя и друзья тоже бы не помешали. Но было в груди что-то… маленькое и щемящее. Или скорее что-то большое, но спрятанное. Ей не сиделось на месте. Или сиделось даже слишком хорошо. Но чего-то не хватало. Чего-то возможно большого, или как раз маленького. Иногда ей казалось, что она заблудилась, хотя куда чаще возникала мысль просто найти себе хорошего парня и успокоиться. (Хотя что-то подсказывало ей, что дело вовсе не в этом). — Мне не хватает… стабильности и приключений, — пожаловалась она Вайпер. Над их пикниковой скатертью пролетел нож с дальнего гамака, где дремал Бельфегор, пригвоздив к дереву неподалёку здоровенную осу. Туман Аркобалено спокойно отпила чай и потянулась к клубничному пирожному. — Даже не знаю, — констатировала она безразличным голосом. — Заведи собаку, что ли. Со стороны варийского особняка ветер донёс громкую словесную перепалку между Сквало и Занзасом в стиле «опять ты пидорас выпил моё пойло, я тебе эту бутылку в жопу засуну». Послышался дребезг стекла. Вайпер тихо вздохнула. — Когда тебя здесь нет, такого не происходит. — Э-э-э… я мотивирую на агрессию? — Не, — она быстрым движением засунула себе в рот пирожное и принялась его педантично пережёвывать. Минуты две спустя, уже запив лакомство чаем, Туман объяснила. — Сама посуди, приезжает красивая девушка с очень большими… банковскими счетами на лимитированном Харлее Дэвидсон. Ещё она Аркобалено. И у неё есть личный авианосец со всем прилагающимся. — Авианосец — не самое крутое, что у меня есть, — буркнула Скалл. — Например? — Как насчёт моего пылкого сердца? Вайпер фыркнула: — В нашем возрасте партнёров подбирают уже по другим качествам. — Деньги, пушки, клёвые тачки. — И влияние. — Да, и влияние, — Скалл задумалась. — А я разве влиятельная? Вайпер чуть чаем не поперхнулась. Затем из окна выпал пылающий Занзас, и разговор как-то сам собой закончился, потому что Сквало прыгнул следом, ехидно активируя огнетушитель. 2. Ощущение странности не покидало её ровно до того момента, как ей не прилетело в голову… весло. Причём не где-нибудь, а во Флоренции, где лодками никто особо не занимается, и в переулках, где вёслам уж точно делать нечего. — Блять, — прошипела Скалл, потирая шишку. — Какая мразь?.. Подняла весло. Оно выглядело натурально гондольным. (По голове прилетело очень больно, между прочим). Если какой-то турист вместо монетки в море решил кинуть сучье весло с крыши, Скалл мысленно пообещала гарантировать ему мгновенную карму. И в порыве чувств швырнула весло куда-то за угол. После долгих совещаний с благородной Семьёй Строцци, Скалл только и хотелось, что выпить чашечку каппучино, потерявшись в вязи улочек, и опрокинуть рюмку граппы — это называется «кофе по-флорентийски». С недавних пор какие-либо дипломатические взаимодействия со старой аристократией вгоняли её в едва ли объяснимое уныние. По крайне мере, на территории этого самого дворянства. Даже фрески из Ренессанса и запах рукописных библиотечных книг перестали вызывать привычное восхищение. Она смотрела на старый камень поместий, увитый плющом, на колоннаду и фонтан внутреннего дворика — хозяева любезно говорили и говорили о семистах годах истории своего рода, — а ей только и мерещилась кровь, и крики, и пламя, и бесконечные похороны. Отравленное вино, ядовитые цветы, «фальшивые» самоубийцы в петлях, мертвее мертвых. Тень очередного негодяя в ветвях оливы и блеск холодного кинжала, тихие слёзы женщин от совокупления с мужьями-насильниками, душераздирающие вопли по ненаглядным любовникам. И в ушах стоял «Реквием» Верди. Прикосновение смерти от божественных рук Госта что-то в ней изменило. … она едва вышла на людную улицу, как весло грохнулось куда-то ей под ноги. — Да сука! — рассвирепела Скалл. Потянулась, чтобы поднять его и опять швырнуть куда подальше, но ... Лёгким прикосновением на её плечо опустилась мужская рука. Аркобалено нервно дёрнулась, но сдержала порыв сломать невинному незнакомцу челюсть. Обернулась, всё ещё полыхая злостью на абсурдность происходящего. Перед ней стоял тощий блондин со смешным пшеничным каре и азиатским прищуром. Для японца он был слишком высок. Для китайца слишком хорошо пах, (Скалл слышала его дорогой, но не тяжелый одеколон). Для корейца — одет недостаточно модно. Оранжевая рубашка, галстук, свободные офисные брюки, кожаные ботинки: достаточно, чтобы выделиться на фоне других и одновременно слиться с толпой. Он убрал руку с её плеча и улыбнулся ровной голливудской улыбкой. — Daijobudesuka? Едва Скалл робко приписала его к тайцам, мозг переварил высказывание и определил язык как японский. Она прищурилась. У настоящих японцев обычно ёпт-твою-мать какие страшные зубы, Реборн ей сто лет на это жаловался. А у этого, видимо, антинациональная тяга к хорошим стоматологам. — У меня всё в порядке, — ответила Скалл на итальянском. — Просто ударилась веслом. Японец моргнул и тоже прищурился, но без подозрительности, а с лицом человека, который не понимает, что ему говорят. Скалл показала пальцем на валяющийся объект своих страданий: — Весло, — сказала. Потом постучала себя по голове, — на меня упало. Бо-бо. Больно. Японец приобрёл вид глубокой задумчивости. И вдруг заявил, просияв: — Menos! Скалл, которая говорила по-испански ровно столько, сколько знала Верде, то есть долго и хорошо, недоумевающе спросила: — ¿Menos qué? Он сказал «меньше». «Меньше» чего? Или это переводится как «исключение» или «минус»? Как это вообще связано с тем, что ей на голову свалилось какая-то неведомая херня, а потом, когда её выкинули, прилетела обратно? Минус мозги, плюс весло? — Menos, — повторил блондин и улыбнулся ещё шире, хотя казалось, куда уж там. Заметил чистейшее недоумение на лице Скалл, скорчил страшную гримасу и изобразил, как сносит кому-то голову. Наверное, мечом. И что-то протараторил по-японски. Скалл не относилась к людям, считавшим Японию центром всего мира, поэтому язык знала на уровне мемов и редкого аниме с субтитрами. — Omae wa mo shindeiru? — брякнула она. Блондин вытаращился. — Э-э-э, ramen? Rasengan? —  мозг почему-то усердно не захотел вспоминать японский. — Taskete? Sugoi? Onigiri? Konichiwa? Onegai?.. Hentai?! Выражение лица блондина из ошарашенного переросло в бесценное. Спустя о-о-очень долгую минуту молчания он наконец кашлянул, вернул себе улыбку и продолжил: — Menos. — Хуэнос, — честно ответила Скалл. Вообще, разговор стоило бы уже свернуть и закончить, потому что обсуждать было нечего, и они друг друга не понимали. Но что-то не давало Скалл двинуться с места. Наверное, природное любопытство. Или запах чужого одеколона. Блондин задумался, почесал голову. Видимо понял, что его объяснения не доходят. Затем показал на себя и сказал: —  Hirako Shinji. —  Херако Шинджи. —  Chigauu, — отрицание, — Hi-ra-ko. —  I understand, Hirako. Вдруг он дёрнулся, вытащив глаза: —  Вейт, ю спик ингуришу? Скалл пожала плечами: —  Who doesn’t? Они неловко помолчали. Скалл пнула весло, по вине которого у неё на затылке теперь росла шишка. Спросила, не рассчитывая услышать ответ: — Yours? По крайней мере, ему можно было бы отдать эту чёртову хреновину. Или, может, он видел на улице того негодяя, кто веслами швырялся. Хирако Шинджи покачал головой и, вопреки логике, ответил: — Ноу. Итс ёрз. Скалл растерянно моргнула. Мысли в голове совсем запутались. А может ей действительно сильно по голове прилетело. — It’s… not, — неуверенно заявила она. Японец замотал головой как болванчик. Улыбка на его лице из благожелательной переросла в настоящую чеширскую. — Ай свэр итс ёрз. — What the hell are talking about?! Of course it's not mine! I was just minding my own business, when this, — она подняла весло с земли, — just fell on me! Когда она встала с корточек, подозрительный блондин уже исчез. Скалл осталась одна. Потоки людей обходили её стороной, как потоки воды обходят скалу или камень. Никто не обращал на неё ни малейшего внимания, словно Скалл являлась частью чего-то настолько обыденного, к чему не приглядываешься. Никто не задерживал взгляда, несмотря на фиолетовый мотоциклетный костюм, такие же фиолетовые волосы и некоторый пирсинг. Никто не принюхивался ни к оставшимся в воздухе духам незнакомца — Хирако Шинджи, — ни к её духам. Толпы туристов обходили её за пару шагов, наступая на ноги своим товарищам. Она чувствовала себя невидимой, неприкасаемой и всевидящей. Древко весла в руках было прохладным и приятным на ощупь. Солнечный свет скользил по нему серебряным блеском. Скалл охватило невнятное чувство дежавю, словно кто-то, как тот незнакомец, мягко коснулся самой её души. В ушах стояла тишина, а сквозь неё играла давно знакомая песня, всплывшая из недр памяти. Что-то про реку… Проморгавшись из оцепенения, Скалл оставила весло у ближайшей скамейки и поспешила по своим делам. В конце концов, зачем оно ей? Для какого-нибудь байдарочного корпоратива? И его уж точно к мотоциклу не прицепишь. А вот от песни в ушах избавиться не получилось. 3. Венеция стояла потопленная, словно не до конца умершая Атлантида. Лабиринт узеньких улочек с чистой лазурной водой. Занавески, вырвавшиеся из окон в лёгком танце под неслышный человеческому уху вальс. Тихий звук воды, бьющий о стены. Не было привычного запаха гниющих моллюсков на стенах города. Не было городских голубей на площади Сан-Марко — и её затопило. Были чайки, с демоническим хохотом летавшие над водой. В этих птицах не осталось ничего от их побратима Джонатана Ливингстона. Скалл смотрела на Венецию с высоты кирпичной крыши и не находила ни слов, ни мыслей. Небо висело серое и низкое, пряча влагу воздуха между водой и облаками. Утренняя дымка заставляла волосы виться крупными кольцами и щекотала нос, наполняя ароматом солёной воды и почему-то арбузов. Скалл прыгала с крыши на крышу, чуть не поскальзываясь на черепице, медленно двигаясь в сторону собора, чьи колокола звучно окатывали пустынный город. Это был единственный ориентир, которого стоило держаться. По правде говоря, Скалл плохо знала Венецию. Мир мафии любил и ненавидел этот город в равной степени. Любил за красоту и историю, за символику; ненавидел за вечный запах разложения и тысячи туристов, с которыми улицы задыхались, но без которых не могли прокормиться. Чья-то белая занавеска задралась от внезапного дуновения ветра и ласково скользнула по голове Скалл, словно рука матери, когда она прыгнула на чей-то балкон, чтобы перебраться на противоположный дом. Кованые железки оставили на ладонях ржавый след, и Скалл, скорчив гримасу, потёрла руки об штаны. Окинула взглядом горшки цветов на тёмных соседних окнах. Дома выглядели неаккуратно, как брошенные голодные дети или последние пристанища бессильных одиноких стариков. Город мог бы сквозить отчаянием, но вместо этого он отдавал ничем, словно часовой. Скалл смотрела на него свысока, прыгая с крыши на крышу, как повзрослевший Малыш в погоне за призрачным Карлсоном, и в её сознании словно стелилась та же дымка, что стояла над водой. После долгого пути нашлось место, которое было не перепрыгнуть и не перелезть. И ведь как обидно, башня колокольни виднелась так отчётливо и близко, до неё оставалось едва ли больше километра. Скалл, поджав губы, забегала глазами по воде, простиравшейся понизу. Ей была нужна гондола… Почему-то голова отвергала всякие мысли о том, чтобы отправиться вплавь, но у Облака никогда ещё не возникало нужды сомневаться в собственной интуиции. Реборн говорил ей иногда со своими привычными нотками сарказма, отдающими горечью, что она слишком часто полагалась на эмпирическое. Точнее, на своё чувственно-субъективное восприятие мира. Но она же не была виновата, что её интуиция всегда оказывалась права? Что даже когда факты констатировали реальность, шёпот в ушах неизменно эту реальность углублял и расширял? Реборн на её ответы качал головой и говорил, что Скалл просто дурочка. Но его глаза говорили иначе, даже когда лицо и тело отвечали лишь собственной гордостью. Наверное, едва ли существовал мир, где Реборн не был бы её первой мафиозной любовью. И едва ли существовала жизнь, где чувство было бы взаимно. Но, с другой стороны, на человека больше всего влияют возлюбленные: особенно те, с кем ничего не получилось. А Реборн сам нехотя признавал, что несмотря на все фамильные деньги Каваллоне и Вонголы, лучшей его ученицей была Скалл, создавшая Каркассу случайно, будто играючи. Лодка, точнее гондола, обнаружилась в тех же улицах, не возникло нужды куда-то идти. Видимо, её по неосторожности забыли привязать, или, может, верёвка порвалась. Она мирно и неторопливо рассекала затопленные улицы, словно молчаливый патрульный. Скалл умела управлять многими средствами передвижения, всё-таки талант есть талант, но с гондолой ей ещё ни разу не приходилось сталкиваться. Хотя та, что оказалась в поле зрения, оказалась меньше её ожиданий. На ней поместилось бы только два человека: гондольер и пассажир. Скалл внезапно не без грусти вспомнила, что даже ни разу не покаталась на гондоле, и поперёк горла встал ком. Когда-то, она помнила, ей очень хотелось надеть вечернее платье, маленькое чёрное, и отправиться с кавалером на причал к дорогому ресторану, петляя по венецианским каналам. Кавалер смотрел бы на неё восхищенными глазами, пряча поцелуи в лебединой шее, а она смотрела бы на огни города, уверенная в его любви, и держала бы его за руку. А на тыльной стороне ладони могло бы блестеть кольцо на безымянном пальце. Но для этого пришлось бы сначала смыть с себя всю клоунаду, делавшую её Скалл де Морт. Слишком дорога цена у таких изменений, даже если на этом можно выиграть счастье или большие деньги. Мир мафии строг к женщинам, её легко могли бы заманить в брак с собственным убийцей. … хорошо, можно приманить лодку верёвкой. Или даже шторой. Но где взять весло? Гондола, чуть покачиваясь, медленно плыла по бирюзовой воде, потемневшей от облаков, ведомая течением и лёгким ветром. Тёмное дерево, обитое старым потертым бархатом благородного бордового, притягивало неведомым уютом. Она казалась нестерпимо красивой в своём одиночестве, была в её плавном движении ностальгия и некоторая нежность. Невольно вспоминалась режиссёрская версия «Властелина Колец», где мимо Фарамира в скорбной тишине проплыла эльфийская лодка с телом его старшего брата. Но в гондоле не было ничьего тела. Туман в голове сгустился. Скалл почувствовала, как взгляд её глаз стал стеклянным. Где же весло?! Мимо проплывает единственный шанс добраться до башни. Где же весло?! Туман закрался в её лёгкие, и Скалл захлебнулась воздухом, согнулась в три погибели, зашлась кашлем и… … проснулась. 4. — Мадам, вы потеряли весло. — Сеньор, я ничего не теряла. — Мадам, я вынужден настаивать, что вы потеряли весло. — Да ничего я не теряла, и нахер оно мне сдалось?! — взорвалась Скалл. Ещё один японец-блондин с весьма благожелательным итальянским (всё равно с акцентом) поправил свою весёлую шляпу в полосочку и улыбнулся. Видимо, улыбка должна была выглядеть обнадёживающей, но она скорее казалась доброй и хитренькой. — Не переживайте, мадам. У вас, вот, весло. А у нас, то есть у меня, вот… палочка-выручалочка, — и доверительно потряс перед ней тростью. От движения его юката соотвествующие всколыхнулась, и Скалл услышала сладковатый запах лимона и мяты. — Вы — кондитер? — невпопад спросила она. — Если бы, — немного деланно, но артистично, вздохнул незнакомец. — Я… — он задумался, подбирая нужные слова, — всего лишь торговец сладостями. Дилетант, если угодно. — Откуда тогда у вас весло? — прищурилась Скалл. — И почему вы знаете, что оно моё, хотя оно не моё? И вообще… Оставался один вопрос поважнее. Она сделала вдох поглубже. — КАК ВЫ ОКАЗАЛИСЬ В ОСОБНЯКЕ КАРКАССЫ?! Идентифицированный торговец сладостями растерянно моргнул. — Я… постучался. Меня впустили. Разве не должны были? Скалл спрятала лицо в руках и страдальчески застонала. — Прибью, всех прибью. Всех на Мафия Лэнд отправлю, чтобы Колонелло их научил родину любить методом пинка, кнута и итальянской армии. Когда она отняла ладони от лица, торговца уже не было. А весло было. Наверное, это говорит о ней что-то как о человеке, если она даже не удивилась тому, что абсолютный чужак просто исчез в воздухе. Скалл осторожно коснулась тёмного древка: оно всё ещё было прохладным и идеальным для её ладоней. — Чертовщина какая-то, — пробормотала Облако. — И ведь между прочим, в Сверхъестественном так всё и начиналось. Сначала всякие непонятные люди, потом непонятые артефакты. Между делом что-то японское. А потом что? Вся небесная и подземельная братия? Мимо неё шмыгнула полненькая бойкая секретарша Джулия, на которую всегда можно было положиться в плане головомойки. — ДЖУ-У-УЛИ-И-И-Я! — командирским тоном рявкнула Скалл. — Скажи этим оболтусам, чтобы они даже папу римского сюда не впускали! А то я им вкачу по самое анальное! — Мы не впускаем, мадам! — отрапортовала секретарша. — А этого как впустили?! — Кого «этого»? — Торговца сладостями! Джулия растерянно заморгала. — Кого?.. Скалл схватилась за голову и решительным образом не взвыла.