Королевство из слез: Как в старом эпосе

Я был тогда горд, и скажу тебе ныне: Сестра, это путь величайшей гордыни! Не так уж смиренны, не так уж просты Такие, как я, такие, как ты! …Смиренье не в том, чтоб искать в людях благость, А в том, чтоб признать их порочность и слабость. Вот пастыря мудрость, и избран лишь тот, Кто твёрдой рукой свою паству ведёт. Пусть мирно и слепо пасутся народы, Нет дара для них тяжелее свободы, И пусть эту тяжесть берут на себя Такие, как ты. Такие, как я… («Испытание состраданием», мюзикл «Последнее испытание») В зал вошла красивейшая молодая женщина, в которой Софья с трудом узнала свою дочь. Низкий вырез черного платья открывал на всеобщее обозрение очертания груди. Широкий пояс стягивал расходящуюся ткань прямо под грудью, подчеркивая тонкую талию, а сквозь вырезы на бедрах можно было рассмотреть стройные ноги. Длинные волосы прикрывали обнаженные плечи и руки лучше всякой шали. И чего внезапно случилось с модой… Жара жарой, но приличия… Видимо, для столицы — а вернее, королевы Тартара, они не существовали. Софья никогда не видела, чтобы в одном человеке так сочетались безумная красота, порочность, отстраненность, холодная невозмутимость и величие. «Хозяйка замка» прошествовала в центр зала и несколько раз громко хлопнула руками. Музыканты с готовностью затянули торжественную, несколько злую мелодию… Татьяна присела в почтительном реверансе. Ее муж спустился с возвышения и отвесил ей церемонный поклон. Подняв голову, рыжеволосая красавица окинула его долгим взором, — а потом императорская чета закружилась в танце. Движения супругов были грациозны, выверены и отточены. Танец представлял собой этакое противостояние, в котором причудливо соседствовали страсть, ненависть и… компромисс. Софья осторожно взглянула на Леопольда — тот наблюдал за дочерью с тщательно скрываемой гордостью. Без всякого сомнения, он был доволен — но консервативная повелительница Севера все думала, насколько величественным и утонченным может быть разврат. Эти взгляды, которыми обменивались первые лица Тартара… Эти объятия, когда они «встречались» в танце… Все перечисленное слишком отдавало половым актом, совершаемым на виду у всего королевства. Лео усмехнулся. Подобное выражение и подобные мысли, помнится, были и на лице покойной королевы Настурции. Что уж говорить — так думал каждый, кто впервые видел императорскую пару. Завершающий обмен изящными поклонами — и Некрома повел жену к месту за столом. Он произносил короткое приветствие к подданным и иноземным гостям, а Татьяна, меж тем, смотрела на присутствующих взором, одновременно невидящим и обращенным к каждому. Внезапно она заметила Софью. — Матушка, — с некоторым удивлением отметила королева, и почтительно наклонила голову. Женщина приехала перед самым приемом. Ее прибытие стало сюрпризом даже для самого Леопольда: Северная леди терпеть не могла выезжать из их замка. И не выезжала бы еще, но ее второй внучке исполнился уже год — а она ее так ни разу и не видела. Заиграло что-то размеренное. Встав, Леопольд протянул руку Татьяне. — Думаю, Вы не будете против, если я приглашу на танец Вашу супругу и собственную дочь, — произнес он, обращаясь к императору. — Ты не предупреждал меня о визите мамы, — заметила королева, совершая медленный поворот. — Она прибыла час назад. Попросту не успел. — Да уж, мама любит сюрпризы… Она что-нибудь рассказывала тебе о… моем давнем визите на Север? Лео покачал головой. — Только то, что северные лорды от тебя в восторге и Ярояру ваше общение пошло на пользу. А разве в тот раз случилось что-то из ряда выходящее? Королева покачала головой. — Только то, что мама во мне разочаровалась. Образ королевы Тартара в ее голове не сошелся с образом розовой принцессы, которую она рассчитывала увидеть. Десница императора усмехнулся. — Она привыкнет, Таня. — Не стоит. Не пускай ее сюда больше — того и гляди, удар хватит. У нее всегда было слабое здоровье. — Не хватит. Поволнуется, успокоится, — возразил Лео, — играй ту роль, которая от тебя требуется. — Роль ли? — Все в порядке, дочь. Ты королева и несешь тяжкую ношу — никто не вправе тебя судить. Леопольд отвел дочь на место подле супруга. К королеве тут же подскочил косяк очередных восторженных почитателей… Татьяна была похожа на совершенную, выточенную из мрамора статую или куклу. Софье внезапно стало противно. Сославшись на духоту, она покинула зал и забежала в ближайшее помещение, оказавшееся огромной библиотекой… Наклонившись к уху мужа, Таня тихо прошептала: — Я хочу. Сейчас. Мужчина недоуменно приподнял брови. Затем он подозвал распорядителя, отдал необходимый приказ, и буквально через минуту герольд объявил о начале игры для всех присутствующих… Зал оживился, и супруги незаметно вышли. Софья вздрогнула. Дверь в библиотеку приоткрылась и тут же захлопнулась: в помещение вошла императорская чета… Женщина, зажав рот, спряталась за колонну. Как же хорошо, что буквально за мгновение до появления супругов она поднялась на высокий балкон… Таня подошла к длинному резному столу и оперлась на него. Мужчина пристроился сзади, резким движением сдвинул ткань черного платья и без каких-либо прелюдий вошел в супругу. Девушка издала хриплый стон; ее шумное дыхание разносилось по всему помещению… В этом акте не было никакой нежности — лишь животная страсть и грубое, деловитое удовлетворение потребностей. И обоих это вполне устраивало. Смущенная, Северная леди камнем застыла в укрытии. Она не знала, сколько продолжалось это соитие — но ее дочь вдруг еле слышно вскрикнула и бессильно опустилась на мраморную поверхность. А вскоре шумно выдохнул и мужчина. — Что тебя задело в этот раз? — поинтересовался монарх, помогая ей поправить одеяние и привести в порядок волосы. Он уже успел застегнуть брюки, и ничего в его облике не выдавало их прежнего занятия. — Что? — Ты просишь взять тебя во время приемов только, когда страдает твое душевное равновесие. Что случилось, Гроттер? — Моя мать, — помедлив, ответила рыжеволосая. — Вы лишь поздоровались. — Она не одобряет. Того, во что я превратилась. — Вот как? И во что же? — В дрянь и бессовестную блудницу, — с усмешкой пояснила королева Тартара, — я читаю это в ее взгляде. — Полагаю, она знала, что власть меняет, — в тон ей ответил император. — Но надеялась, что ее дочери эта участь минует. Люди любят верить в лучшее, когда дело касается их. — Ты могла бы вести себя с ней поаккуратнее. Притворись, соври — все, как ты умеешь. Татьяна покачала головой. — Не хочу врать собственной матери. — Дорогая, с каких пор ты задумываешься о морали? Когда ты разбивала потенциально счастливый брак Пуппера с Петушковой, то мало смущалась. А уж то, в чем ты с удовольствием участвовала… — Я выполняла твои пожелания, как любая послушная жена. — Да. Твое любимое оправдание. Королева, наконец, закончила с прической. — Платье снова впитает запах, — констатировала она. — Ничего не сделаешь, Гроттер. Запах семени не так-то просто скрыть. Его слова вызвали у нее очередную циничную усмешку. — Никого в этот раз очаровать не надо? Мужчин отчего-то привлекает запах другого… самца. Таня присела на стол. Отодвинув ткань у высокого выреза, она беззастенчиво провела рукой между ног — и задумчиво облизала длинные тонкие пальцы. — Не люблю, когда течет по бедрам, — пояснила она, — прямо во время приема. — Продолжим после, — хрипло отозвался ее супруг, — я зайду к тебе. Император и его жена покинули помещение. Софья судорожно вздохнула и привалилась к колонне… Пытаясь привести мысли в порядок, она еще с полчаса бродила по замку, и сама не заметила, как ноги привели ее в Южную галерею — всю в портретах императорского рода. Ее внимание привлекла картина, висевшая на самом «почетном месте» — в центре огромной стены, еще не увешанной работами. Произведение плохо подходило для этого «священного» места — слишком много в нем было… непотребства. Приглядевшись, Северная леди узнала в женщине Татьяну. Ни удивления, ни презрения уже не ощущалось. Когда Софья вернулась в зал, Татьяна развалилась на тахте у стены. Она вела неспешную беседу с подданными, небольшой толпой расположившихся рядом: на нее смотрели с обожанием и бесконечным восхищением — и женщина только подивилась, как легко ее дочь меняла маски… Она казалась самим очарованием. Гордая, царственная, кокетливая. Из груди рыжеволосой королевы вырвался приятный низкий смех — и какой-то дворянин, мучительно покраснев, торопливо побежал за вином, только чтобы скрыть свое смущение. — Ваше Величество, — когда восторженные поклонники удалились танцевать, рядом с Таней возникла Пипа. — Присаживайся… Что ж, поздравляю с помолвкой, — произнесла Гроттер. — Я хотела сказать «спасибо» за помощь. В рыбьих глазках читалась искренняя благодарность — и Таня позволила себе приспустить маску холодного величия. — Будь счастливой, Пипенция. Такой благодарности будет достаточно. — Да. Мне жаль, что так вышло с твоим первым ребенком, — внезапно выдала Пипа. — Прости? — Бульон рассказывал. Там, на войне с Древнелесьем… Это его отправляли за лекарем. — Если твой Бульон и дальше будет рассказывать всякие сплетни, — Таня склонилась к самому уху сестры, — боюсь, от гнева Глеба его не спасут ни ублажения, ни сотни моих картин. Надеюсь, ты все понимаешь, Пипа. Дурнева кивнула. — Я пришлю подарок к свадьбе, — произнесла Таня уже вслух. — Я могу посмотреть на внуков? — спросила Софья, усаживаясь рядом с мужем. — Дети уже спят. Может, хочешь поговорить с дочерью? Она сейчас свободна. Пенелопа вернулась к своему жениху. — Это не моя дочь, — убежденно ответила Софья, — у нее лицо Тани, но это не она. Как ты это допустил, Лео?! — На все есть цена. — Цена?! За какую цену можно продать душу собственного ребенка? — Прекрати истерику, Софи, — устало возразил десницу, — наша дочь отлично справляется с ролью и обязанностями королевы. Ей восхищаются. Ее любят. Ее желают. А в том, что она стала соответствующей двору, твоей вины не меньше: помнится, когда я объявил о браке, ты радовалась больше всех… Но намного проще свалить общие ошибки на меня одного, не так ли? Софья молчала. — Пожалуй, я зря запер тебя на Севере — ты стала слепой и наивной. В свои годы Татьяна куда более зрелая, чем ты сейчас. Прижми свои обидки и пообщайся с дочерью хотя бы из чистой вежливости. — У меня… нет дочери. Леопольд был прав, и женщина отлично об этом знала. Тогда, несколько лет назад, ей казалось, что нет лучшей судьбы, чем стать королевой — и потому она с такой легкостью согласилась на брак Татьяны с Красным принцем Скальелесья. На тот момент это прозвище еще не стало вторым именем будущего императора Тартара; а ведь следовало задуматься… К сожалению, даже встань Софья в штыки, ее бы попросту проигнорировали: решение о браке было принято десницей и его королем. Весь грех Татьяны заключался в том, что она подстроилась под обстоятельства, чтобы выжить — и преуспела в этом. Софье следовало винить себя и Леопольда — но инстинкт самосохранения есть инстинкт самосохранения. Проще было обвинить Лео, саму Таню и ее царственного супруга.