За закрытой дверью

Неужели всё, что осталось от человека — горстка пепла? Облик, привычки, мечты утекут сквозь пальцы, унесутся по ветру. Даже не тень, не фантом — тающее воспоминание. И от любого останется то же самое, смерть сожрёт всех. Эллиот крепче сжал урну. Заточённая в керамический сосуд, смерть казалась далёкой, нереальной, да и жизнь тоже. Миг, который пролетит, оставив после себя кучку ничего не значащей пыли. Прощальное тепло — в печи крематория. Огонь сожжёт всё без разбора — таков конец истории. Последняя ступень неизвестности, только за ней уже ничего. А перед этим — дышать, изо дня в день гнаться за призраками. Как никчёмно, как жалко. Люди копошатся, словно опарыши, придумывают себе смыслы, тянутся к свету, ищут тепла. Да и что есть жизнь, как не мельчайшая крупица тепла? Что, кроме него, вообще реально? Ведь только это дозволено: чувствовать. Вбирать, проникаться, а потом только и делать, что пытаться удержать, повторить, зациклить. — Прощай, Анжела, — произнёс он одними губами, передав урну дальше. Руки тряслись. Он жалел, что не уехал утром. А ведь мог быть уже далеко, с каждой минутой всё дальше от ужасающе-белых домиков, от бездны, от Тайрелла. Эллиот не хотел слушать его речь. Избитые «будем помнить», «поможем друг другу пережить» и «любого из вас я приму с открытым сердцем» резали слух. Не хотел он и смотреть на Тайрелла. Призрак прошлой ночи дышал ему в спину. Ночь клокотала в его венах, въедалась под кожу, даже не думала рассеяться, как туман. Он хотел забыть, но не мог. Хотел вернуть время и не открывать дверь, но и тут был бессилен. Это было на самом деле, хотя и слилось в обрывочное марево: тяжесть чужого тела, стук чужого сердца, обескураживающий момент единения — не верилось, но он пережил это. И каким-то чудом выжил, не разорвался от переизбытка чувств, не распался на атомы. Каким-то чудом он помнил даже запах, даже ритм дыхания, даже то, насколько тёплой была кожа. Эллиот будто ото сна очнулся, увидев воззрившихся на него людей. Он вслушался в слова Тайрелла и едва удержался на ногах: он бредил, как этой ночью. Говорил, что больше не может вести их за собой. Что обнаружил того, кто обладает истинным даром. — Хватит, — удивляясь громкости своего голоса, прокричал Эллиот. Он подскочил к Тайреллу и, забыв про страх, взглянул в его горящие одержимостью глаза. Дело было плохо. — Почему? Ты ведь сам так хотел узнать правду. — Не здесь, — Эллиот смягчил голос. — Не сейчас. — Отчего же? — не унимался Тайрелл. — Пусть все узнают… Чувствуя, что нельзя медлить, Эллиот крикнул: — Уходите! Похоронная процессия стояла на месте, его и не думали слушать. Эллиот умоляюще посмотрел на Тайрелла. В глазах падшего бога блеснула необъяснимая теплота, и он завопил: — Слышали? Прочь! Непонимающие и подавленные, последователи «Открытой двери» начали расходиться. И вот уже вокруг не осталось никого. На краю бездны стояли только они — Эллиот и Тайрелл. Всматривались друг в друга, как в непослушные отражения. Безумец и безумец. Приумножив силы друг друга, они удвоили и жажду. — Что ты делаешь? — тихо спросил Эллиот, смотря в истошно-голубое, под стать всей утопии, небо. — Говорю им правду. Ты же этого хотел? — Не этого. — А чего? Они ведь считают меня почти богом. Пора им узнать… — Что? — Эллиот негодовал. — Что всё напрасно? Что жизнь каждого под угрозой и некуда бежать? Как думаешь, им полегчает? Может, мне сказать им, что меня трахнул их бог? Тайрелл ухмыльнулся. — Борец за правду недоволен? А ночью, кажется, тебе всё нравилось… Он взял Эллиота за запястье, но тот тут же вырвался. Осознание пришло как гром среди ясного неба: Тайрелл его использовал. Подбирался ближе, чтобы воспользоваться его слабостью. Он был нужен ему, чтобы замести следы и выйти из игры. Только этого он хотел: уйти. По крайней мере, он не одинок в своём желании. Эллиот пошёл прочь. Всё так просто. Тайрелла не волновала его боль. Как и Анжелы. Как и любая другая, кроме его собственной. Ей он и захлебнулся. Тайрелл не пытался его остановить. В глубине души Эллиот даже хотел этого, хотел уцепиться за возможность ошибки, но цепляться было не за что. Не из-за чего было и плакать — всего лишь ещё одно падение, каких были сотни. Только слишком щемит сердце. Эллиот ненавидел себя и своё глупое, внезапное, слепое доверие. Хотелось исчезнуть без следа. Чтобы не было и малейшего намёка на то, что он когда-то существовал. Чтобы даже пыли не осталось. Было и другое желание: чтобы пришла спасительная тьма и зажглись звёзды. Чтобы напоминание о том, как ничтожна земная жизнь на фоне безжалостной бесконечности, стало ярче. Но до темноты было далеко. Он опустился на скамью — ту самую, где Тайрелл шепнул ему на ухо слова, тень которых ещё летала над садом. На него он злился не так, как на себя. Обвинять в чём-то других, как и полагаться на них — последнее дело. На кого следовало полагаться, так это на себя. Но он не мог. Не мог доверять себе и раньше, а теперь и подавно. Он не был готов с кем-то сблизиться, это просто произошло, просто разрушило его и без того хрупкий мир. Вычеркнуть Тайрелла, перекрыть пути, не поддаться снова — вот что было нужно. К тому же, он обезопасит не только себя — всех, кто гниёт вместе с его надеждой, всех, кто из-за его лжи может не дожить до завтра, тоже. Эллиот достал из рюкзака ноутбук. Хранить его в домике теперь было безумием. Всё было безумием. Конечно, он оставил путь отступления. Один клик — и маленький секрет Тайрелла окажется в руках Тёмной армии. И пути назад не будет. Эллиот вспомнил тиски надежды, сдавившей его тогда. Наверное, нечто похожее чувствовала и Анжела, а потом тоже поняла, что это обман. Нет никакой надежды. Отправить. Кровь застучала в горле, в ушах, в висках. Вот и всё. Занавес. Он закрыл глаза. Казалось, рядом с ним присела Анжела. Бледная, как привидение — а, может, и вправду привидение — она смотрела на него и грустно улыбалась. Он слишком мало знал о ней. Он слишком мало знал. Он слишком много молчал, когда она говорила. Он слишком много молчал. — Привет. Хотя бы раз он счёл нужным поздороваться первым, но она ничего не ответила, только продолжила на него смотреть. — Теперь ты не можешь говорить, да? — спросил он. Но она даже не кивнула. Словно не могла не только говорить, но и слышать. Будто там, по ту сторону, в реальность которой он ни на миг не верил, можно было лишь видеть. Смотреть, но не касаться, не слушать, не быть услышанным. Не чувствовать тепла, не читать по губам, лишь по выражению лица догадываться, что на душе у тех, с кем когда-то ты жил в одно время. Дышал и чувствовал где-то рядом. На миг Эллиоту показалось, что в глазах Анжелы застыли слёзы, но нет. Наверное, она и плакать не могла. Наверное, всё, что она могла — задаваться вопросами, на которые никогда уже не найдёт ответа. — Я скучаю, — прошептал Эллиот. Я хочу, чтобы ты надоедала мне с разговорами за завтраком. Хочу узнать, почему тебе больно. Хочу вместе с тобой искать что-то настоящее, не призрачное, не лживое. — Слышишь? Но кроме него на скамейке никого не было. В глупом порыве Эллиот поднял руку, шаря по пространству рядом с собой, словно Анжела действительно могла быть там, словно он мог ощутить её присутствие. Но рука просто прошла сквозь пустоту. Эллиот вцепился в скамейку — нужно было держаться хоть за что-то. Из глаз хлынули слёзы — застилающие, горячие, как это бывает, когда держишь их внутри слишком долго. Они прокладывали тропы по его щекам, по шее, стекали за ворот худи, словно тоже тянулись к теплу. Словно их как магнитом тянуло к себе его живое, ритмично сокращающееся сердце. Будто все дороги вели туда, и только так было правильно. Сложно было представить, как там, внутри, уместилось всё — утраты, радости, порванная в клочья надежда — всему нашлось место в этом бездонном тайнике. Он плакал, но легче не становилось. Боль рвалась наружу, но не уменьшалась. — Эй… Из-за дурацких слёз он не слышал приближения человека. — Я могу присесть рядом? Криста. Готова спасать утопающих даже на прогулке. Интересно, каково это — вечно слушать чужие проблемы, днём и ночью чувствовать ответственность за кучку заблудших умов? Эллиот кивнул. — Это из-за Анжелы, да? Он снова кивнул. — Я знаю, как тебе тяжело. Он знал, что она скажет, но был готов выслушать всё до конца. Пусть это будут слова о том, как больно переживать утрату, пусть даже будет «отрицание-гнев-торг». Пусть слова банальны, нелепы и неспособны выразить хотя бы часть мысли, иногда они — это всё, что есть. Пусть Криста поведает, что со временем боль утихнет, что у него впереди ещё целая жизнь, и он должен распорядиться ей правильно. Даже тогда он скажет ей: — Спасибо. И на её лице промелькнёт искренняя улыбка.

*

Когда Криста ушла, Эллиот решил, что ему пригрезилась и она. Но нет — в воздухе витал аромат духов — лёгкий, цветочный, сливающийся с садом. Уходить не хотелось. Эллиот не знал, куда идти. И — тем более — зачем. Он застрял здесь, замер вместе со временем и больше не должен был решать, куда, зачем, почему. Он просидел бы тут хоть вечность. Тут же и принял бы свою смерть — с распростёртыми объятьями, но и естественным, присущим каждому страхом. А до того смотрел бы на закаты и рассветы, между которыми звёзды полыхали бы ярко, как могли — раз за разом, и каждый раз краски были бы чуть иными. Не было бы ни единого повторения. «Хорошо, что ты здесь», — донеслось до него будто с другого края Вселенной. Он вновь не услышал шагов, а следовало бы слышать. Подошедший не спросил разрешения, просто сел рядом. Наверное, такой была его сущность — делать всё, что вздумается, без позволения. Брать всё. Разрушать всё, если потребуется. — Извини за то, что сказал на церемонии, — Тайрелл опустил голову. — Я правда думаю, что на моём месте должен быть ты. Я правда верю, но… Не стоило говорить это, не спросив тебя. На этот раз Эллиот нашёл в себе силы взглянуть на Тайрелла. Куда делась его уверенность? Рядом с ним сидел нерешительный, снявший маску человек. «Ты псих», — чуть не выдохнул Эллиот. Что-то не дало словам сорваться с губ. Что-то не дало сорваться. Очевидно, у Тайрелла поехала крыша. Или он так далеко зашёл с ложью, что уже и сам не знал, где правда. А он — Эллиот — знал? А разве он не псих? Разве не застрял в паутине так крепко, что не надеется выпутаться?.. — Знаешь, я… — Тайрелл смотрел сквозь него. — Кажется, только и делал, что ждал твоего приезда. Ждал, что появится кто-то, кто заставит меня… поверить. Поверить, что ещё есть смысл бороться. Даже если почти всё потеряно. Если есть хоть малейший шанс, крошечный, нереальный — всё равно… Эллиот не мог слушать. Слова ранили. Он чувствовал, что за ними кроется что-то большее. То, что Тайрелл тоже не может выразить, но пытается. Шатко, неуместно, неловко, но он хотя бы пробует. — Я тебя сдал, — просто выдохнул Эллиот. — Когда? — так же просто спросил Тайрелл. Спокойно, словно в глубине души этого и ждал. Словно был даже рад, потому что слишком устал. Потому что сам не мог решиться выйти из игры, а Эллиот не оставил ему выбора. Будто то, чего он слишком боялся, было и тем, чего он хотел — быть загнанным в угол, когда не останется ничего, кроме как забраться на подоконник и шагнуть в свободный полёт. В полную неизвестность. — Где-то полчаса назад. — Скоро они будут здесь, — протянул Тайрелл, смотря на уходящее за горизонт солнце. — Может, кто-то уже следит. Значит, самое время… — вдруг он проникновенно, на грани блаженного счастья улыбнулся. Эллиот не понимал. Он только что сказал ему о своём предательстве, но тому было словно бы всё равно. — Почему ты… не злишься? — глупо пробормотал он. Что-то разрасталось внутри ядовитыми цветами. — Я знаю, почему ты сделал это. Что-то душило. — Я тебя понимаю. Что-то исчезало вместе с солнцем. — Я чувствую то же самое. Слова падали, как листья, но не увядали. Слова бились, как стекло, впивались под кожу, но не убивали. Звёзды ещё не зажглись, но казалось, в глазах Тайрелла отражаются именно они, эти горящие пятна — так они блестели. — Ты только что доказал, что не бог, а человек, — он перешёл на полушёпот и наклонился ближе к Эллиоту. — И это нравится мне ещё больше. Эллиот хотел отстраниться, но замер. Он так боялся, что цеплялся за любую возможность очернить Тайрелла. Он пытался оттолкнуть, но каким-то чудом тот оказался лишь ближе. Он и сейчас не знал, кто он, лжёт ли он, стоит ли ему доверять, но отчего-то эти вопросы вдруг отошли на второй план. В саду, который стремительно пленили сумерки, остались лишь они — двое над бездной. Казалось, что и в целом мире остались только они. И не нужно больше бояться. Страх уйдёт ко дну вместе с сотнями осиротевших кораблей. — У нас мало времени, — полушёпотом продолжал Тайрелл. — Может, его совсем нет. Эллиот… — он произнёс его имя так, будто только оно отделяло его от края. — Я так много хочу сказать тебе, но сейчас не успею. Тайрелл не знал, куда деть руки. Эллиот задержал на них взгляд — пальцы подрагивали. А прошлой ночью они касались его, не зная запретов. Прошлой ночью всё, что виделось невозможным, претворилось в жизнь. Прошлой ночью не осталось вопроса, живы ли они. — Бежим со мной? — выдохнул Тайрелл. До сих пор живы?.. Мир пошатнулся. Эллиот подумал, что ослышался, но ещё один несмелый взгляд на Тайрелла рассеял сомнения. В глазах напротив полыхала — не тлела, не едва теплилась — надежда. Та самая, что обожгла Эллиота тогда. Не лживая хотя бы потому, что Тайрелл сам в неё верил. Сам не боялся сгореть. Бежать с ним? Это уже слишком. Слишком заоблачно. — Я не… — Ты не можешь дать ответ сейчас. И не нужно, — перебил его Тайрелл. Словно на случай, если тот собирался сказать «я не могу», хотел оставить себе её. Надежду. Хотел уйти, зная, что ничего ещё не решено. — Нам больше нельзя видеться на территории. Если ты решишься… — Тайрелл рвано вдохнул. — До полуночи я дам тебе знать, что делать дальше. Эллиот еле заметно кивнул. Он до боли сдавил руки, но всё равно подумал, что спит. Тайреллу пора было уходить, но он продолжал сидеть рядом с Эллиотом. Просто молчал и смотрел в меркнущее небо. Казалось, это так много — всего лишь находиться рядом. Перевести дух, слыша чужое — хотя уже и вовсе не такое чужое — дыхание и стрекот сверчков. Казалось, это так безумно — два человека, едва знающие друг друга, в антураже криминального триллера. Куда уж безумнее?.. Но было, куда. — Если бы мне удалось забрать сына, мы могли бы… — Тайрелл говорил совсем тихо, словно боялся, что его услышит кто-то ещё. — Убраться подальше отсюда и жить… Звучало до того абсурдно, что Эллиот не смог промолчать. — Ещё скажи, у моря. Очнись, Тайрелл. Ты знаешь, так не бывает. …Но подсознание схватилось за соломинку и рисовало картинки. Трое на пляже, вечер, замок из песка — красивый, но хрупкий, обречённый на разрушение с первым же прибоем. — Ты знаешь нашу реальность, — проговорил Эллиот, прощаясь с тающим видением. — Может, и знаю, — произнёс Тайрелл. — Может, и она тоже не так уж плоха. Представь: мы в бегах, — он мечтательно прикрыл глаза. — Прокатные машины, долгие часы езды, придорожные мотели. Тишина, только кондиционер шумит и ты дышишь. И я обнимаю тебя во сне. Знаешь, всегда есть идеальная картина. Но, может, для счастья хватит и крошечной её части?.. Повернувшись к Эллиоту, Тайрелл сделал то, что должен был сделать уже давно — поднял руки и осторожно снял его капюшон. Сжал ладонями его шею, приблизился, поцеловал. Тайрелл мог лгать. Его губы — нет. Поцелуй обещал сотни ночей, тысячи прикосновений, вереницу несказанных слов, миллион чашек утреннего кофе, бесконечность Вселенной. Нежность. Тепло. Это было самое безумное бессловесное обещание, которое когда-либо давали Эллиоту. Это было первое обещание, в которое он просто, иррационально, безнадёжно поверил.

*

Тайрелл ушёл, а Эллиот не мог сдвинуться с места. Где он? Во сне? В чьём-то воспалённом сознании? Плевать. Где бы он ни был, он останется здесь. Дождётся первых звёзд, по ним же убедится, что это — всё ещё тот же мир, та же Земля. А потом сделает так, как подскажет глупое, но бесстрашное сердце.

*

…Но сердце металось в страхе. Ответ не приходил сам собой, звёзды путали, темнота нагнетала. Эллиот не знал, что делать. События последних дней смешались, закрутились. Пытаясь что-то понять, он запутывался лишь больше. Пытаясь разглядеть верный путь, он видел лишь тьму. Ничего не выйдет. Только это и остаётся — двигаться в никуда, будучи тенью самого себя. Ни к чему хвататься за призрачные проблески. Бежать? Некуда. Верить? Нечему. Но отчего-то он торопился, шагая по ровным дорожкам. Отчего-то спешил вернуться в домик, пока не пробьёт полночь. Почему-то чувствовал, как через боль, прорывая кости и кожу, окропляя кровью сомнения и страх, за спиной вырастают крылья.

*

Вбегая в домик, он говорил себе, что ничего ещё не решил. Так было проще унять тревогу. Так было проще дышать и разбивать хоровод мыслей. Так было проще. Эллиот замер у потухшего камина. Он провёл здесь так мало времени, но, казалось, пережил, осознал, почувствовал — больше, чем за всю жизнь до. Можно было закрыть глаза и дать воспоминаниям волю — тогда огонь бы горел, по стенам скользили бы тени, а по его коже — руки Тайрелла. Но не было времени вспоминать. Он посмотрел на часы — почти полночь. Открыл сообщения — ничего. Ещё раз оглядел комнату — пусто. Нужно было что-то делать; кинув немногочисленные вещи в рюкзак, он вышел на улицу. Звёзды стали ярче, будто нарочно лишая ночь возможности укрыть беглеца. Накатывала паника. Эллиот вертел головой из стороны в сторону в надежде за что-то зацепиться. Его бросило в пот. Почтовый ящик на двери. Иногда проще написать, чем сказать. Дрожащей рукой он открыл ящик и извлёк оттуда конверт — винтажный, перевязанный шнуром. Боже, этот психопат даже в такой ситуации не может без своего антуража. Даже почерк выдержан, буковка к буковке, хотя наверняка писал второпях. Наверное, он и под дулом пистолета старался бы соблюсти каллиграфию. Дело осталось за малым. «В лесу, за поселением, я разведу костёр и буду ждать тебя, сколько смогу. Сожжём ноутбуки и начнём новый отсчёт? Как в первый раз — просто иди на свет. Ничего не бойся. На краю я закрою глаза и вспомню, как держал тебя за руку. А ты?..».

*

Хотелось сорваться на бег, но он лишь ускорял шаг. Если за территорией следят, нельзя привлекать лишнее внимание. Конечно, он понимал, что и так, идя непонятно куда в ночи, он уже его привлекал. Но выбора не было. Точнее, был, но не для него, не сейчас — он не собирался останавливаться. Он собирался оставить позади белые домики, идеальные газоны, редкие блики огней, а вместе с ними — колкое, холодное «зачем?». Он собирался оставить позади всё и отправиться в опасную, зыбучую неизвестность. Страх никуда не делся, не испарился словно по волшебству, просто что-то помогло взглянуть ему в глаза: Эллиот знал, что там, в сердце неизвестности, его ждут.

*

Наконец он добрался до места. Костёр, разведённый Тайреллом, ещё горел. Языки пламени не думали униматься, озаряя ночь манящим, обнадёживающим светом. Но никого не было рядом. Эллиот шагнул к огню, чувствуя контраст холода и тепла. Он не заметил, как открыл для себя много новых граней, сам побывал на грани — чересчур шаткой — но тепло так и осталось тем, в чём он мог быть уверен. В руке он сжимал ноутбук. Свою жизнь — невзрачную, несуразную, со всеми её лагами. Он не знал, где Тайрелл, но чувствовал, что тот жив, что его сердце ещё бьётся, что их история ещё не закончена. И если так, он обязательно найдёт его. Однажды ночью они расскажут друг другу всё, пока за окнами стучит дождь, а по стенам скользят блики фар несущихся куда-то машин. Призраки не оставляют следов, но Тайрелл — не призрак. Примятая трава, шёпот ветра, зов сердца — что-то подскажет дорогу. Даже в самом тёмном лесу найдётся источник света. А если это — всего лишь крошечная, обманчиво полыхающая в конце туннеля надежда, всё равно. Он уже не боится обжечься. Даже если на некоторые вопросы, кажется, никогда не найти ответов — это не повод прекратить искать. Он вспомнил слова Тайрелла и представил пыль дорог, эстетику полумёртвых мотелей, руки, сжавшие его в объятьях как самое важное, как он этот ноутбук сейчас, но чуть нежнее; представил старые арендованные машины, магазинчики при заправочных станциях и то, от чего — на миг, лишь на короткое мгновение — сделалось теплее, чем от огня. Сделалось тепло по-настоящему. Сердце забилось быстрее. Не вся его жизнь была в этой груде железа. Кое-что не уместилось туда: что-то важное, пусть и не такое приметное, понятное, подвластное. Закрыв глаза и ощутив фантом прикосновения, способного пробиться сквозь стены, Эллиот доверил тишине ответ. «Я тоже». В небе блеснула и угасла падающая звезда. Он бросил ноутбук в огонь, откинул капюшон и бегло — чтобы видела только тьма — улыбнулся. Путь предстоял долгий.

***