Все дороги ведут в Рим

— Как — не женишься?  — Ну-у, — протянул Марсель и замолчал. Судя по глазам возлюбленной — надолго, и дай Боже, чтоб не навсегда. Интригующий опыт в виде секса в поезде прервался, толком не начавшись, ну и зачем было тратиться на купе? Роскошное такое, между прочим, купе, в отдельном вагоне поезда, где все ехали с закрытыми дверями, расширенным меню обедов и баром в двух шагах. Поезд легонечко качнуло — распахнувший пасть рюкзак, оставленный на краю диванного сиденья в порыве страсти, едва-едва сдвинулся на волосок. Чего не скажешь о настроении любовницы. Эта крошка, без сомнения, была прекрасна не только внешне, но и внутренне — во всяком случае, Марселю раньше не попадались такие экспонаты, выкрикивавшие в постели цитаты Ницше. В первый раз он обалдел настолько, что не решался перезвонить ей ещё неделю, а потом это восьмое чудо света со слезами смеха на глазах объяснило, что это у неё особенность такая. Фишка. Фишки фишками, но один у милой был серьёзный недостаток — некоторая несдержанность в эмоциях. Что и можно будет пронаблюдать через три, два, один…  — Не любишь меня, значит, — она слезла и одёрнула короткую кофточку, едва закрывающую пупок. — Понятно.  — Почему же, люблю, — осторожно отозвался Марсель и сразу же за этим совершил огромную ошибку: — Только не плачь. Ошибкой это было по двум причинам. Первая — в глазах напротив уже бурлили эдакие соляные озёра, готовые вот-вот излиться прямо на него. Вторая — тон, которым было сказано сие. Чего б ему стоило чуть-чуть убавить обречённость в голосе?  — Ах так…  — Я ничего не обещал! Мы ни о чём не договаривались, — нервничать перед отступлением — тоже не лучший ход, но подружка, познакомившая их месяцем ранее, предупредила Марселя о том, что кареглазая жертва философии может в расстройстве чувств «слегка психануть». Марсель запомнил. — Ну, хорошая моя, поверь — муж из меня так себе… Договорить он не успел — первая затрещина была слабой, потому что сопровождалась рыданием. Пока любовница собиралась с духом перед новой тирадой и, вероятно, пощёчиной, Марсель успел весьма оперативно скатиться с раздвижной кровати на пол, подскочить, натянуть брюки и морально приготовиться к бою. В его опыте случалось всякое, например, выпрыгивание из окна со второго этажа, так как к даме сердца внезапно пришёл старший брат. Прыгать с поезда он пока не собирался.  — Все-е вы такие, — завывала милая, хлюпая носом и неспешно опуская ноги на качающийся пол. — Сначала — одно, потом — дру… другое…  — Не было такого, зая, сама подумай! — Хуже не придумал — назвать интеллигентную красотку заей. Чтобы как-то сгладить неловкость, Марсель продолжил маршировать по граблям и опустился на колени перед краем кровати, чтобы заглянуть в глаза любовнице. — Мы как хотели? Свободные отношения? Свободные отношения. Ты сама это предложила… И вообще, кто первый заметил, что я, гм…  — Кобель? — очаровательно улыбнулась плачущая возлюбленная.  — Немного, — не стал отпираться Марсель.  — Я думала, мы построили здоровые семейные отношения, — если б не слёзы, можно было бы решить, что она читает с листа. Однако листа не было. — Всё так хорошо складывалось…  — Да, замечательно, не спорю, но я пока не… Вслед за этим поклонница Ницше издала какой-то странный высокий звук сродни визгу бешеной птицы и в ответ на попытку объятия царапнула его по руке. Отпрянув, Марсель пожалел, что не расспросил получше её подругу — в каком там смысле милая собралась психовать? Неважно, сейчас определённо пора драпать. Собирать манатки, уносить ноги и всякое такое. Каким-то образом милая это почуяла, и Марселю стало не до рюкзака. Получив ещё пару боевых ссадин, на сей раз — на щеке, он отбросил попытки примирительно обняться и, убедившись, что ширинка застёгнута, выскочил в тесный коридор. Подлые двери не хотели закрываться, пока в них прорывалась воющая, рыдающая и царапающаяся леди, а Марсель ещё и не хотел ей ничего прищемить (поэтому мужественно прищемил себе ногу). В общем, сцена побега не удалась, а ещё он, кажется, не очень вежливо врезался в проводницу.  — Простите, — сказал он, с третьего раза ставя на поднос уроненный кувшин — хорошо, что пустой. — Семейная сцена. То есть, не семейная, но…  — Понятно, — равнодушно отметила проводница. — Не прищемите ногу дверью, сэр.  — Спасибо. О, да, конечно… Я уже. Неважно, — пробормотал Марсель, видя, как двери ме-едленно раздвигаются в стороны. — И вам не хворать! В элитных вагонах персонал ко всему привыкший: Марселю доводилось ездить в таких, и чаще всего он был среднестатистическим богатым пассажиром, который, впрочем, никому не мешал за пределами своей территории. И вот, пожалуйста, разгар скандала. Его это не смущало, извиняться перед всем поездом не тянуло тем более, а вот очутиться в безопасном месте очень даже хотелось. Подумать как следует он не успел — смертоносная плачущая любовница уже стояла напротив, намереваясь вытрясти из него хоть какое-то подобие раскаяния. Марсель сделал шаг назад, уткнулся спиной в двери соседнего купе, молниеносно раздвинул их и прыгнул внутрь.  — Трус несчастный! — взвыло в коридоре, и на хлипкие раздвижные двери обрушился град женских ударов, то ногтями, то кулаками. О нет, они же не выдержат! Разумеется, речь о дверях — за ногтями «зая» следила очень хорошо. Стальные оказались ногти… Марселю пришлось навалиться на дверцы изнутри, чтобы они уж точно никого не подставили и не оторвались заодно. — Мне же говорили, с самого начала!.. Ошибалась я, понятно тебе?! Не за глаза красивые… а за кошелёк!.. Так ты ж ещё, падла эдакая, интеллигент!  — Спасибо, милая, — пробормотал Марсель, сдерживая напор любви и ненависти, от чего уже начинало болеть плечо. — И образцовый семьянин.  — Оттуда ничего не слышно, в глаза скажи!  — Хватит кричать, здесь люди спят! — рявкнул он в ответ и наконец добился тишины. С одной стороны, орать о том, чтоб не орали, не самый умный поступок за сегодняшний день. С другой, врываться без спроса в чужое купе — тоже не фонтан. Нервозность скандала была какой-то жаркой, то ли из-за незадавшегося секса, то ли из-за неожиданных скачек по коридору. Теперь внутри зашевелился неприятный холодок: ситуация, прямо скажем, не в пользу Марселя, но ногти по ту сторону двери всё ещё царапали поверхность, пусть и слабее… Нет, сначала она прорыдается и вообще подумает о своём поведении. Марсель обречённо обернулся через плечо, чувствуя себя застуканным с поличным домушником. Правда, домушники не оправдываются.  — Здравствуйте, — он натянуто улыбнулся, морально готовясь получить дубинкой по голове. Как-никак, неприлично так вторгаться, а в элитном вагоне кто попало не ездит, и дубинка вполне могла оказаться автоматом. Но его ничем не треснули: в купе был только один мужчина, примерно его возраста, и, имелось у него оружие или нет, по стечению звёзд и обстоятельств решил не стрелять. Только положил книгу на колени и разглядывал вошедшего, причём от этого взгляда Марселю почему-то захотелось провалиться сквозь землю. — Извините, — искренне добавил он, ощутив неуместное желание покаяться на этом же месте во всех смертных грехах. — Гм, я вам помешал. Это было несколько… грубо. И нагло.  — Есть такое, — неожиданно улыбнулся пассажир и перевёл взгляд на двери. — Кажется, выбора у вас не было?  — О, конечно, был. Позволить ей снять с себя скальп, — оказалось, «она» ещё не ушла, а Марсель сказал слишком громко, поэтому в дверь снова заколотили. Простонав что-то невнятное, Марсель с новыми силами прижался к хлипкой раздвижной стеночке, надеясь, что маникюр любовницы её не пробьёт насквозь. — Я бы вышел через окно, — продолжил оправдываться он, не совсем понимая, почему — сосед по купе пока не собирался жаловаться проводнику, если вообще собирался, просто наблюдал. Пристально так… — Обычно это удаётся, ну, знаете, соседние балконы, пожарные лестницы. Первые этажи… С поезда я бы так не сошёл.  — Ну почему же, сошли бы. Один раз, — любезно подсказал пассажир, и они рассмеялись, что, правда, было максимально неуместно со всех сторон; особенно со стороны коридора, но что ж поделаешь теперь.  — Выйдешь — точно сниму! — крикнула дама сердца и, судя по звуку, отошла. Марсель нервно сглотнул и приоткрыл дверцы на щёлочку. Ничего не произошло, и он оттянул правую створку на максимум, а потом получил в лицо своим рюкзаком и ветровкой. — Но лучше даже этого не делай! Скотина! С громким безобразным лязгом дверцы схлопнулись. От возмущения Марсель не нашёлся с ответом — одно дело, выпихивать любовника в коридор, другое — совать его шмотки в соседнее купе. Допустим, в купе он прыгнул сам, но…  — Я понимаю, если вам захочется меня убить, — как можно вежливее сказал Марсель, прижимая к груди вещи, — но можно я тут ещё немного посижу? Если, конечно, не отвлекаю… Незнакомец молча кивнул на незанятую скамью, как ни в чём не бывало возвращаясь к книге. Что он обо всём этом думает, понять было сложно, но Марсель надеялся, что минуток через двадцать возлюбленная наконец одумается и к ней хотя бы можно будет войти. Он спешно покидал вещи и какое-то время рассматривал свои царапины, за исключением тех, что на лице, потом не выдержал — ну не было в жизни такой ситуации, чтобы промолчать.  — Скорее всего, она скоро успокоится, и я вас покину, — счёл своим долгом сообщить Марсель, не совсем уверенный в том, что его слушают. Останавливало ли его это когда-нибудь? Нет. — Вообще-то, спокойная девушка, но с заскоками… Не думал, что её выбесит такая ерунда, тем более — заранее оговоренная. Забыла, наверное. Но что ж, у каждого свои недостатки. Нет прекрасной поверхности без ужасной глубины, и всё такое…  — Ницше, — рассеянно заметил попутчик, переворачивая страницу. На Марселя он больше не смотрел, вероятно, насмотревшись на сцену ранее.  — Ницше. Кто бы мог подумать, что это милое создание, цитирующее Ницше, расцарапает мне лицо.  — Значит, у ужасной глубины оказались когти.  — Ага, — вздохнул Марсель и откинулся на спинку раскладного диванчика, вытягивая ноги. — Хорошенькие, кстати… С французским маникюром. Помолчав немного, он продолжил болтать:  — Ведь должен же быть в женщине какой-то баланс. Не это устаревшее «глупая, зато красивая» и наоборот, а что-то более глубокое… Какое-нибудь внутреннее равновесие, которое не позволяет эмоциям бить через край, особенно когда не надо. Знаю, звучит как сексизм, но я о конкретных истеричных примерах… Между прочим, есть у меня одна знакомая, идеальный пример этого равновесия. Если уж и даст подносом по голове, то осознанно и за дело. Вот это уже баланс.  — Воистину, — поддержал попутчик, не отрываясь, впрочем, от книги. Марсель извернулся, проявив чудеса гибкости, и смог прочитать: «Титан». — Но вот небезызвестный Драйзер считает, что, прежде чем прийти в равновесие, чаши весов должны колебаться, что вполне логично. Так что не удивляйтесь, если вы сначала получите удар подносом и лишь потом узнаете, за что.  — И то верно, — повеселел Марсель, ничуть не беспокоясь о поджидающих за дверьми когтях. Хотя они, кажется, уже втянулись. — Почему бы нам не поболтать немного о равновесии, скажем, за ужином в вагоне-ресторане? Я угощаю. Я виноват… Сегодня, например?  — Не стоит, — не было никаких сомнений в том, что незнакомец читал, но прямо сейчас Марсель был готов поклясться, что он смотрит в одну точку выше книжных страниц.  — Но почему?.. Ладно, давайте хотя бы обменяемся контактами, я бы с радостью…  — И это тоже лишнее. Я выхожу через полчаса. Марсель хотел было сказать, что через полчаса остановки нет, и вообще поезд только тронулся, но станцию и впрямь объявили — через двадцать минут, а из окна было видно, как рельсы за дальним поворотом ведут прямо к незнакомому вокзалу. Ну что ж за день такой! По каким-то необъяснимым, но мощным причинам Марселю не хотелось разрывать это знакомство, и он не столько собирался заглаживать вину, сколько жаждал почесать языком о Драйзере — не каждый день встретишь интересного спутника, да ещё и таким интересным способом. Увы, другая сторона этого самого интереса не проявляла, скорее наоборот. Марсель надеялся, что он просто спешит и инцидент с нарушением приватности ни на что не повлиял. Когда дверцы с шорохом приоткрылись, он едва не свалился со скамьи от неожиданности.  — Простите, — в щёлочке виднелась очень виноватая мордашка с красными от слёз глазами, но всё ещё очень симпатичная. — Мне так стыдно, этого не должно было произойти. Мы, пожалуй, пойдём… да, родной?  — Разумеется, — с облегчением выдохнул снова родной Марсель. — Иди, я догоню. Всё в порядке. Ещё раз извините, — вещи из рюкзака вылетели в полёте, так что пришлось задержаться и подобрать их, чем он не преминул воспользоваться: — Если вы всё же передумаете, моя визитка… очень неудачно осталась в купе…  — Значит, вашей визитке так было суждено. — Загадочный пассажир захлопнул книгу, и этот жест определённо служил окончанием разговора. — Остерегайтесь когтей, берегите равновесие. И галстук не забудьте… Подобрав в последний момент выскользнувший галстук, Марсель выбрался в коридор с чувством полного провала. Так безжалостно его даже женщины не отшивали. Никогда! Впрочем, его утешили. Бурно и сполна. Отвлечься пришлось лишь раз, когда с верхней полки свалилась сумочка и любовница кинулась её подбирать, пока ничего не пролилось. Тогда же Марсель прислушался, валяясь с закрытыми глазами головой к коридору, к шагам и хлопанью дверей. Нет, правда вышел, не соврал, но что ж такое… И жаль, очень жаль, что визитку он профукал! В искусстве красиво навязаться Марселю не было равных. До этого дня.  — Продолжим? — мурлыкнула любовница, ловко забираясь под тонкое одеяло. Поезд тронулся, и их слегка качнуло друг к другу. Баланс…  — Конечно. Только не царапай меня больше, я не мазохист.  — Прости, — раскаяния в этих глазах было столько, что Марсель предпочёл не развивать тему садо-мазо, а вернуться к старым добрым нежностям. В конце концов, царапины, полученные в ходе любовных утех, куда приятнее тех, что тебе дарят в неравном бою. * Окна, выходящие на Пражский град, были одной из самых весомых причин любить этот уникальный дом — не каждое утро проснёшься с видом на великолепную крепость самых разных стилей, состоящую из потрясающих башен, замков, лестниц и прочей очаровательной старины. Конечно, не так уж и хорошо отсюда видно — деревья мешают и дорога, да и весь комплекс в один взгляд не поместится, но местечко замечательное. Правда, чтоб проснуться, надо для начала заснуть, а Марсель только вошёл, и сразу кидаться на подушку в его планы не попадало.  — Душа моя, при случае передай Констансу, что этот дом — лучший из его домов.  — Сам и передашь. Вечером семейный ужин, — Марианна обняла его со спины, уткнувшись подбородком в плечо и, вероятно, глядя в ту же сторону. — Ты представляешь, я только вчера узнала, что моя любимая башня называется Далиборка. Забавное слово… Ты сильно голоден? Можно накрыть на стол пораньше, сегодня я никого не принимаю.  — А как же я? — деланно возмутился Марсель и получил тычок в бок. — Ай. Голоден, как обычно, ты же меня знаешь. Но всё же…  — Будто я не знаю, что твоя подруга сошла в соседнем городе. Поживи какое-то время без женского внимания, друг мой.  — Зачахну и умру.  — Ой, как же… Марианна скрылась, оставив после себя лёгкий фиалковый аромат. Вообще-то она стоила куда дороже и башни Далиборки, и всех других башен, и, наверное, домов, содержащихся в разных городах Европы её покровителем Констансом, но для друзей всегда есть скидочка. Повезло, что сейчас они в Праге — Марсель приехал по делам, продвигать компанию отца, пустившую корни в Париже и разрастающуюся с пугающей скоростью, и останавливаться в гостинице ему почему-то не хотелось. Солнце садилось, тёплый вечер складывался очень приятно и предвещал вкусный домашний ужин. Пока было время, Марсель разобрал вещи — обычно он не тяготел к идеальному порядку, но рюкзак за последнее время настрадался, и всё внутри было кувырком. Принял душ, вернулся в спальню на втором этаже, переоделся, передвигаясь по знакомому дому практически с закрытыми глазами, выудил из тесного шкафчика подходящую под настроение рубашку. По ощущениям и не скажешь, что работать приехал — как в отпуске, разве что пара неприятных дел помимо переговоров (переговоры он любил: откровенно говоря, поэтому Марселя на такие встречи и отправляли в любой конец материка). Сколько там можно пуговиц расстегнуть? Парочку уж ему точно простят. Остановившись напротив зеркала, Марсель придирчиво окинул себя взглядом и остался доволен, лишь слегка задержался, рассматривая шрам на лбу. Незаметный, симпатичный, а главное — не болящий в дождь, он ему даже нравился, как нравился и многим девушкам. И в глаза на бросается, как пресловутая молния у Гарри Поттера — просто полоса над правой бровью, как символ того, что биться в автокатастрофе — больно. Ему повезло как выжить, так и оклематься, и все кругом твердили, что всё благодаря оптимизму и жизнелюбию. Склеивать ласты Марселю и впрямь не хотелось, но он не считал, что сделал что-то особенное, пока лечился. Рыдала у койки мать, но она всегда рыдает. Переживали друзья, но на то они и друзья. Что ж, пожалуй, пострадавший и впрямь держался лучше всех, а самые страшные моменты забылись, как их и не было — жизнь снова была прекрасна и замечательна, а главное, вернулась в прежнее русло. Поначалу и врачей, и его самого беспокоили некоторые провалы в памяти, но со временем они заполнились, и самый большой вклад вносила как раз Марианна. Давняя дружба — нечто вездесущее, да и забылось всего ничего — полгода, максимум — десять месяцев. Некоторые эпизоды выпали из школьных лет, но эту гадость Марсель вспоминать не собирался. Восстановить память о том, что он делал в настоящее время, было куда важнее, и с этим ему любезно помогли. Полгода спустя, если не меньше, он уже снова ездил по делам, подписывая контракты, договариваясь о сотрудничестве и пару раз давая интервью от имени отца. Батюшка, кстати, был доволен и не заикался о том, что наследнику надо беречь голову и валяться дома — наследник тоже так не считал, тем более что с головой у него всё было в полном порядке. Ну, а о том, что Марсель большую часть времени в Праге посвятит не переговорам, а развлечениям, отец и так прекрасно знал, так что обманутым не остался никто. * Ужин был великолепным, как и всё в доме Констанса. Хозяин, он же покровитель и официальный супруг Марианны (в каком-то смысле — спонсор, но не только её одной), при первой же встрече, произошедшей достаточно давно, показался Марселю воплощением гостеприимства, таким же он оставался и по сей день. Дрессированные птички пели в клетках по углам, и вместе с ними щебетал Констанс, пересказывая гостю последние новости.  — Но в ближайшее время никто посторонний к нам заходить не будет, — строго сказал Констанс. Вообще-то строгий тон — не его конёк, не сильно сочетается с безобидной внешностью, но куда деваться, даже невысокому и кругленькому Констансу приходится проявлять жёсткость. — Да, дорогая?  — Конечно, дорогой, я пока ни с кем не договаривалась, — заверила его Марианна, аккуратно разрезая ножом идеально прожаренный кусочек говядины. — Только два раза сама зайду в гости, и на этом всё.  — Вот и правильно. Когда в доме друзья, время должно уделяться друзьям, — назидательно произнёс Констанс, возвращаясь к беззаботной трапезе. — Марсель, друг мой, я давно хотел показать вам пару интересных мест по ту сторону реки. Так вышло, что не добрались туда в прошлый раз, если вы помните…  — Не помню, но охотно верю, — не соврал Марсель. — Вы не стесняйтесь, напоминайте. Как заметил мой старый друг по институту, можно заново шутить старые шутки… Впрочем, не так уж много я забыл, чтобы он за этот период превратился в мирового комика.  — Ваш оптимизм всегда поражал меня в самое сердце, поражает и теперь. Знаете ли, многие ломаются и от меньших травм, а вы угодили в страшную аварию, едва не потеряли память…  — Но ведь не потерял, — Марсель и впрямь всегда был дружелюбным и относительно (для своих) безобидным человеком, но некоторые вещи стали его раздражать, например — попытки родных и близких раздуть из мухи слона или стирать с него пыль, как с хрустальной вазы, по которой пошла трещина. К счастью, так делали немногие, нервная матушка да нервный Констанс. — Поверьте, я могу пересказать всё, чем занимался за это время, в чём мне немало помогла ваша супруга. Да и документы подтверждают, что я не только вас посетил, но и съездил в Рим…  — Вот именно, дорогой, — пропела Марианна и незаметно, под столом, положила Марселю руку на колено. Успокаивала? Да он даже голоса не повысил! Нет, всё-таки ещё один человек слишком уж переживает по пустякам. — Всё хорошо, и не будем возвращаться к прошлым печалям. Продолжили беседовать о ерунде, а потом о делах более серьёзных — о блюдах на ужин, которые и впрямь радовали и глаз, и сердце, и желудок. Примерно как на рабочих совещаниях, Марсель поддерживал разговор, а сам думал о Риме. Жаль, конечно, что он не помнит саму поездку, но остались билеты, чеки, фотографии достопримечательностей… Всё это не заменит личных впечатлений, но, опять же, ничто не мешает путешествие повторить. Дружелюбие дружелюбием, но Марселю никогда не нравилось, когда у него что-то отбирали — даже если этим чем-то были незначительные кусочки памяти, а воришкой — судьба и стечение обстоятельств. А смысл обижаться на судьбу? Видимо, мировому равновесию было угодно, чтобы так произошло…  — Идеально сбалансированный вкусовой букет, — проговорил Констанс, и эта фраза была похожа на камешек, брошенный в тихую-тихую воду. Бульк…  — Идеальный баланс, — повторил Марсель, пробуя вино. — И впрямь потрясающе. Друзья, я не люблю недоговорок… Мы уже об этом говорили за этим столом?  — О вине? Разумеется, много раз…  — Нет, о балансе. О равновесии, — пояснил Марсель, глядя на Констанса. Тот помолчал, пожевал губами, затем медленно кивнул.  — Да, дорогой мой, так оно и было. Мы беседовали о философии прямо здесь, о, если я не ошибаюсь, в тот же час. Принести вам экземпляр каких-нибудь сочинений?  — Нет-нет, просто вспоминаю. Не утруждайте себя. Вот так всё легко и просто: забыл — спроси, вспомнил — уточни, и никаких тебе драматических ночных кошмаров, полузнакомых силуэтов в толпе и прочих тоскливых шаблонов, которые Марсель самую малость ненавидел после того, как наслушался о них от матери. Жалко, конечно, матушку, но она драматизировала всегда по поводу и без, а он — в порядке, и никакая дрянь не нарушит это равновесие памяти и забытья.