I
(Дневник) Я приехала в Санкт-Петербург, вновь начиная жизнь «с чистого листа»; изредка ездила в Москву и начала работать в издательстве. За несколько лет я добилась признания и уже сделалась редактором. Через меня проходило множество произведений. От стихотворений и рассказов до полноценных произведений. Эта работа была мне по душе; я видела разных людей: от раскрывающихся талантливых людей до уже «бывалых». Была за границей на съезде творческих профессий. Участвовала в некоторых дискуссиях и нашла себе должного собеседника. Я продолжила свой дневник. Но теперь в нем покоятся мысли о книгах и прочем, все меньше о чувствах и переживаниях. Меньше времени я уделяю себе, свои мыслям, это меня очень беспокоило.но иногда удаётся, как сейчас, написать пару мыслей, но и те без глубокого смысла…/конец записи/ Дописав последние буквы, я слышу стук в дверь и откладываю дневник, пометив страницу закладкой. -Проходите! -Добрый день! -Михаил Юрьевич! Рада вас видеть. Может чаю? -Пожалуй. Мой день был свободен, так что мы достаточно долго говорили о разных вещах. Я узнала, что он был на Кавказе, и не поверил мне, когда узнал, что я тоже там была. -Я пришёл к вам не просто так. Прошу у вас помощи. Я объединил линию рассказов в один роман. Думаю назвать его «Один из героев нашего времени».- он протянул мне рукописи -С огромным удовольствием.- Я улыбнулась и взяла большую кипу бумаг. Я всегда была рада большим произведениям, а когда их несли мне такие люди, тогда в двойне приятно. -Когда мне ждать ответа? -Через неделю можете прийти ко мне. Считайте ответом на мой давний визит. Он откланялся и ушёл, а я с прекрасным настроением стала перебирать старые документы…II
Взяв бумаги я двинулась к дому, где меня ждал мой бигль- Шустрый, которого мне подарили на съезде. Вся любовь, что у меня была, направлялась к нему. Шустрый любил прижиматься к моим ногам, когда я читала или просто, сидя на кресле, смотрела в окно. Когда я только подходила к двери, я услышала шуршание лапок по полу. Как только вы проходите, его обязательно нужно почесать за ушком, вдруг обидится. Писала на Кавказ. Узнала, что Мери уже вышла замуж, а Анна Сергеевна, по всей видимости от скуки, начала разводить цветы. Стало грустно, что рядом со мной нет человека, как Мери. Писала лишь пару раз, ибо ни времени, ни тем не было. Чаще стала переписываться с Андреем Краевским, через него проходили все мои исправления и печати. Итак, отпустив прислугу и налив себе чаю, я зажигаю свечу. Я успела прочитать предисловие и пару страниц 1 главы, но из-за темноты почерк становился еще более неразборчивым, чем он есть на самом деле. Я решила отложить это до завтра…III
Просыпаюсь я от моего верного, но, видимо, заскучавшего четверолапого друга. Он привил мне привычку вставать раньше, точнее вынудил. Быстро одевшись, мы с Шустрым идем в кафе Вольфа и Беранже на Невском проспекте, где на отдельном столе всегда лежал новый выпуск газеты или книга, каждый раз другая. Отзавтракав и выпив кофе, мы проходим еще пару кварталов и возвращаемся обратно. Я начала перечитывать «Один из героев нашего времени», и тут натыкаюсь на/-А как его звали? -спросил я Максима Максимыча./-Его звали… Григорьем Александровичем Печориным…/Я замерла в иступлении. Лермонтов знает Максима Максимыча, который знает Печорина, с которым знакома я. Мир тесен. Я продолжила читать. Видела и про Бэлу, и про казбича, про них мне рассказывал дядюшка… прочитала 2 главу. Мне было обидно за дядю, я не понимала, почему Печлрин так поступил. Дочитав, я откладываю листы и устало тру виски, пытаясь переварить прочитанное. Прошу сделать мне кофе и начинаю ходить по комнате. Мой стол, который я купила на свои первые вырученные деньги, стеллажи с книгами, заказанные мной у одного известного столяра и диванчик на котором сейчас мирно сопит Шустрый- создают ту атмосферу, о которой я так давно грезила. Но что-то в сердце снова мешает. Я села читать дальше. «Недавно я узнал, что Печорин, возвращаясь из Персии, умер.» Служанка поставила чашку на стол и спешит спросить: -Ксения Павловна, у вас все хорошо? Вы побледнели. -Спасибо за кофе. Оставьте меня одну. Я подхожу к окну. На лице ничего не дернулось, лишь одинокая слеза успела просочиться сквозь бурю мыслей, но я ее не смахнула; слишком мизерна была для меня на тот момент. Я опустила голову, руки предательски дрожали. Почему? Зачем мое тело сдалось порыву… Для чего людские чувства столь непонятны, даже самому человеку? Вдох-выдох, не помогает. От чего меня настигла такая скорб? По этому ли человеку стоит скорбить? Выпив кофе и съев пряник, я, уже переварив или подавив грусть, сажусь читать. Несмотря на то, что я это уже читала у максима Максимыча, я вчитываюсь в каждую строчку. Закончила я ближе к вечеру, и настроение было, честно сказать, паршивое, но от лишней печали меня спасает Шустрик, с которым я и заканчиваю этот день...IV
Прошло пару дней; я написала Краевскому по поводу романа и предложила название «Герой нашего времени», но предупредила, что насчет этого я поговорю с Михаилом Юрьевичем сама. Отправила посыльного передать письмо Лермонтову, с известием об окончании работы. Уже на следующий день мы с жаром обсуждали этот роман. Я предложила ему немного другое название, на что он ответил, что подумает. Мы обсуждали и многое другое, от погоды в ближайшую неделю до граней человеческой души. Пообещав подпись в книге он прощается и уходит. Я снова пишу Андрею Александровичу с известием о том, что все готово для печати…***
Все шло своим чередом. Михаил Юрьевич сдержал своё слово и теперь на полке покоится такая ценная и близкая душе книга. Примерно через месяц он едет в ссылку на Кавказ, от него я не слышала более вестей. Жизнь снова стала похожа на карусель: прогулки, разьезды, письма и подписи. Нет, моя жизнь не однотонна, но теперь в ней нет определённой цели, меня это очень огорчало, но мне некогда было об этом думать. Так прошёл еще один год; полный работы и суеты. Все шло по своей колее, но тут- я узнаю о смерти Поэта. Знакомого мне поэта, чья подпись покоилась в книге, заложенной той самой закладкой…