Лес

— Спасибо за заговор, кстати. — Уайт постукивает ложечкой по краю чашки прежде, чем отпить из неё чай и улыбается, когда Блу чуть морщит нос. Конечно, она не любит, когда чай «портят» сахаром. — Я словно научилась новой магии. Давно такого ощущения не было. Приятно, а главное-полезно.       Младшая посмеивается, слушая такие пышные похвалы в ответ на листочек с текстом в кармане. Белая всегда была такой… Немного приторной и нарочито нежной, как суфле засыпанное сахарной пудрой. Сладко-сладко, аж зубы сводит, но с горьким чёрным чаем ты продолжаешь это есть. Потому что они дополняют друг друга слишком хорошо. Может, её щебетание тоже необходимо в их рутине, поэтому и не так противно? — Технически, ты научилась. — Веки прикрывают глубоко-голубые глаза, когда девушка склоняется к своей чашке, а после отвлекается ненадолго на домашнее печенье. — Я заметила, что так можно, когда перечерчивала с учебника алхимические круги. Если магию можно запечатать в символы, то… Значит, её можно и передать.       Старшая смотрит на неё с каким-то горделивым выражением, протягивает руку и поглаживает белоснежные кудри ученицы, что так недавно выпустилась из-под её крыла и теперь действовала самостоятельно. К тому же находчиво. — Моя умница… — Хватит сюсюкать. — Она вздыхает и откачивается чуть в сторону, отстраняя голову от ласки альбиноса. — Какие вы все… — Уайт наигранно фыркает от обиды и складывает руки на груди. — Привереды.       Забавно, что стоит им встретиться взглядами после этой фразы, как почти сразу лёгкое напряжение сменяется смехом и весёлыми выражениями лиц, медленно переходящими в радостное тёплое спокойствие. Адепт немного доливает в свою чашку кипятка и отвлекается на окно, которое в комнате младшей, ещё не получившей прозвище, всегда было открыто самую малость, от чего комната была в положении прохладных вечерних сумерек в любую погоду и сезон. — И всё же, дорогая, это очень важный эксперимент. Нам стоит попробовать ещё пару способов и при удаче рассказать Грэй. — Думаешь… Это настолько важно? — Конечно! Так мы, в теории, сможем снять ограничение по типажу способностей. Сколько новых способов работы это может породить… Считать устанешь. — Если так… Я бы хотела попробовать записать текст на вещи. — На поверхности? — Да. Посмотреть, что будет, если выгравировать заговор, например, на кольце?       Камень образовался на лице. Сначала переживали, что он что-то повредит, например, глаз, ведь формирование началось ниже глазницы. На скуле, но всё обошлось и грани расположились более компактно. Только… Саша испугалась. Плакала не только от боли, но и от того, что тело становится каким-то странным. Когда голову и шею пронзает болью, а из черепа буквально что-то пытается вылезти под шум голосов в голове и пляску образов перед глазами. Когда не можешь понять, что перед тобой: реальность или сон? Когда кажется, что завтра ты уже не очнешься, но жуткая лихорадка повторяется снова и снова, не давая забыться даже после приёма лекарств. Что тогда ещё делать? О чём думать? Вот и Кауц просто растерянно плакала, поджав колени.       Старшая могла бы назвать эту картину до странного обворожительной и милой: большие карие глаза казались ещё крупнее и темнее из-за того, сколько блестящих слёз их наполняло, а все крохотные черты вроде кончика носа, кромки ушных раковин и щёк, всё это не краснело, но розовело, как поздноспелые маленькие яблочки на диких деревьях. Ещё и шмыгает, как ежонок, но не кричит. Стесняется шуметь по такому поводу. — Извини… Я не спросила. — Старшая вздыхает, рассматривая фронтальную грань, которая начала пробиваться сквозь кожу, от чего теперь приходилось накладывать повязку на лицо. — Теперь, наверное, поздно, да и ответ будет не тот… — Чего тебе? — Девочка шмыгает носом снова, а потом отводит взгляд, но от белоснежных рук не отстраняется. — Я должна была спросить, но как-то… Заигралась с тобой и забыла. Хочешь… Жить здесь? — З… Здесь?.. — Да. — Кивает, когда заканчивает с бинтами и гладит пушистые прядки на макушке. — Здесь. Со мной. Хочешь? — Со мной что-то не так… — Ребёнок смотрит на неё со своего места немного скептически и потирает пальцем под носом, а после переводит взгляд на игрушку, лежашую в немного странной позе. — Это ты сделала?       Вопрос тяжёлый. Ответ простой и короткий, можно сказать даже жестом, но женщина почему-то колеблется. Самой от этого так странно, ведь раньше её подобные мелочи не волновали, не было никакой важности в том, что там могут подумать смертные, но вот Саша. Почему-то её реакция вдруг стала важной, желанной и вместе с тем пугающей. Что малышка подумает о ней? Наконец Адепт вздыхает и кивает с коротким «угу», теперь с ещё большим интересом всматриваясь в смугловатое лицо, примерно по середине которого красовалась горизонтальная повязка. — Но мне больно… — Я знаю. Так всегда. — И… И мне страшно. — Кауц хмурится немного растерянно от того, что до этого нежной няне её вдруг стало совсем не жалко. Может, раньше тоже жалко не было? Может, притворялась? Это… Почему-то вдруг зазвучало так пугающе правдоподобно. «Конечно. Зачем ей меня жалеть? Она красивая и умная и вон в каком маленьком замке живёт. Я ей не нужна. Уж если я папе не нужна и никому другому, то и волшебнице этой тоже». Её лицо принимает более тоскливое выражение и с губ слетает очередной вздох. — Зачем же ты это сделала, тётушка? — Затем, чтобы у тебя было больше причин оставаться. — Альбинос улыбается ей немного неуверенно и тискает за здоровую щёку, посмеиваясь с растерянного выражения мимики у собеседницы. — Процесс не из приятных, но после ты будешь совсем как мы. Как я. — А я вам зачем? — Как же зачем? — Бледная рука идёт дальше и начинает гладить ребёнка по голове, слегка почесывая ногтями и играя с круглыми кудряшками, чем-то отдалённо напоминающими вафельные завитки в кондитерских изделиях. — Любить тебя, Сашенька. — Меня? — Глаза моргают несколько раз, а после начинают мокнуть от совсем мелких слезинок. — М-меня не за что любить… Скажи лучше правду. Я обещаю, что убегать не буду. Ты — злая колдунья? — И как же ты догадалась, умница моя? — Живёшь в лесу, колдуешь, тебя оборотень слушается… И вот теперь со мной что-то делаешь. Я… Я должна, наверное, бояться тебя… Драться или пытаться убежать, как в сказках делают. — Но ты не будешь, правда же? — Угу. Папа всегда говорит, что я неправильная. Наверное, для меня действовать неправильно- это нормально. — Ох, это просто замечательно, Сашенька. Значит, ты хочешь остаться? — Уайт улыбается ей с каким-то слащавым прищуром и наигранно «подбирается когтями» к хрупким плечам, чтобы притянуть к себе и прижать, укутывая одеялом. Дитя же только кивает и сама льнёт щекой к груди старшей, в усталом расслаблении прикрывая глаза. — Моя дорогая Сашенька… — Ты звучишь жутко, когда говоришь таким образом, если честно. — Спасибо за признание моего театрального таланта, я старалась. Правда жутко? — Очень! Но что теперь? — Теперь мне нужно приступать к хитроумному ведьминскому плану… О том как влюбить твоё сердце в мою заботу.       Саша смеётся совсем тихо и жмётся к старшей сильнее, чувствуя нарастающую боль в голове из-за процесса роста. О возвращении домой мысль приходила редко, а если такое и случалось, то она быстро перекрывалась таким вот дискомфортом или желанием спать, а может и есть. Да, есть теперь хотелось гораздо больше и чаще, но внешне это никак не отражалось и вся пища словно бы сгорала внутри маленького тела. Кауц даже забыла, когда последний раз хотела по нужде, потому что той просто не было. Организм впитывал абсолютно всё, даже то, что в обычном человеке усваиваться не должно. Длилось же это всё необыкновенно долго, когда у остальных уходило по паре недель, у неё потребовался месяц с половиной. Быть может, дело в том, что и сама процедура немного отличалась. Уайт это не беспокоило и даже радовало немного, ведь это было шансом поняньчить долгожданное Дитя ещё подольше.       Сны становились продолжительнее, словно бы крепче и после них вспоминать что-то было крайне сложно, как собирать воду вилкой. Не то чтобы совсем невозможно, ведь на зубчиках так или иначе останутся капли, но это настолько выматывает, что легче будет просто сдаться и заняться чем-то другим.       Одним ранним летним утром, когда небо ещё было сладко-розовым, на тёмно-зелёной траве собирались хрустальные росинки, а прохладный ветерок раскачивал тюль в объятиях тёмных зановесок комнаты, в которой сейчас свет был погашен… В такое приятное шелестящее утро голова показалась совсем пустой. Вездесущая боль наконец полностью прекратилась, но без неё мысли тоже замолчали. Девочка попыталась создать новые, потому как внутренняя тишина-это совсем неприятно.       В этой спальне она, кажется, живёт. Да, сколько помнит, всегда была здесь. Тут уютно- это хорошо, но одиноко- это плохо. Она вздыхает и садится ровно, осматривая свою пижаму и игрушку рядом. Милые вещи. Только голова немного кружится. Уже было хочет вылезти из постели, как дверь открывается и высокая белая женщина с какой-то радостью идёт к ней скользящей походкой чтобы удержать в тепле и укрыть одеялом. — Нет-нет, ещё рано выходить. Побудь тут ещё денёк. — Пальцы касаются камня на щеке и щекотка от него почему-то ощущается во всём теле, заставляя смеяться. — Доброе утро, дорогая. — Доброе утро… — Младшая осматривает её лицо более внимательно и робко улыбается. — Доброе утро, мамуль.       Бледное лицо на несколько секунд краснеет на уровне скул и старшая часто моргает перед тем, как прижать к себе ещё немного и наконец заулыбаться. — Моё Дитя… Дитя Леса. — Леса? — Она удивлённо искривляет брови и голова в вопросе наклоняется на бок. — Причём тут лес? — Такая традиция. Давать детям имя по тому, что помогло им… Появиться на свет. Для тебя это был наш лес, понимаешь? — Странно это всё… Сложно, но ладно. Мне нравится. — Лес посмеивается и прикрывает глаза, но вздрагивает, когда радостная мать роется в тумбе и достаёт что-то звенящее из ящика. — М? — О, не беспокойся, это всего лишь мой маленький подарок… Я ждала тебя так долго… Для меня твой приход — это праздник. — Но я совсем не помню, как я… Шла. — Это не плохо. — Уайт возвращается к ней с медальоном. На золотой цепочке висит кольцо, а в нем механизм чтобы вращать маленькую часовую стрелку без циферблата. — Ой, что это? — Девочка перенимает подарок и внимательно наблюдает за бегом стрелки, нажимает кнопку и Адепт замирает на своём месте. Кажется, замирает вообще всё. Лес пугается и нажимает снова, цепляясь за руку матери, как только та опять подаёт признаки жизни. — Моя частичка. Она поможет защитить тебя, если вдруг будет какая-то опасность.       Пайпер отшатывается на пару шагов и в растерянности смотрит на застывшую фигуру блондинки, что сейчас как-то неестественно для человека оскалила зубы. — Что за чёрт? — Не называй мою матушку так. — Малявка на её руках усмехается, держа медальон в кулаке особенно крепко. — Лучше продолжим идти, я не хочу чтобы она с тобой подралась. Ты мне слишком сильно нравишься.