Лес

      Раны прошли быстро. Уже на следующий день перестала идти кровь, к вечеру Ева смогла самостоятельно перемещаться по дому, а утром ран словно и не было. Семья обрадовалась, но Варин не переставал креститься.        Девчонке и самой это не нравилось. Проклятое «лекарство» осело в горле колючими крошками, мешая дышать, а в голове проскакивали неясные и тёмные мысли. Словно и не она думает, а черти шипят в оба уха.        Это она начала замечать ещё вечером, когда Ганс разлаялся на птиц. — Придушить бы тебя… — Блондинка еле слышно хрипит это и тут же закрывает рот рукой, совсем не понимая этой злости к верному другу. — Святая дева Мария… Что же это?        От вечерней молитвы мутило больше, чем от полуденного перегрева, так, что при третьем «аминь» младшую Кауц чуть ли не вырвало.        Проклятая ведьма. Помочь она хочет, конечно! Нечистого подселила, тварь.        Ночью Ева плакала. От страха, боли в груди и… Отвращения.        Впустила она эту силу в свою душу, сколько зарекалась не идти во грех и всё равно. И как глупо это получилось. Просто вслушалась, просто рискнула взглянуть, и вот уже гаснет в ней светлая любовь Лорда.        Затыкать надо было уши или хотя бы креститься, но нет! Ветреная голова!       Блондинка вцепилась в свои волосы, издавая тихий стон. Нет. Не уснёт она сегодня.        Медленно её фигура встаёт на ноги и подходит к окну. Худые руки осторожно открывают ставни, и ярко-зелёные глаза всматриваются в небо. — Орион сместился, скоро луна окажется в его ногах. Благоприятная ночь для вылупления василиска и изготовления печати на..... Ох! Господь милостивый, что же это?.. Откуда? Ведьма… Проклятущая стерва… Чтоб у неё глаза лопнули…        С первыми лучами солнца она рванула к церкви, да так быстро, что стало страшно, ведь только и успела моргнуть, как оказалась у святого порога, но взять ручку двери так и не смогла, хотя отлично знала, что отец не запирает её, дабы страждущий всегда мог найти убежище.        Священник выслушал сбивчивый рассказ о новых силах и знаниях, которые она никогда не слышала, и мыслях. Жестоких и кровавых. О страхе, о боли и ужасе, что сейчас роятся в детской голове. — Не бойся, дитя, Бог ещё с тобой, раз ты чувствуешь всё это. Решительно уверяю, что спасение ещё есть. Однако… — Что, отец? — Изгнание достаточно болезненно для тела, и я… — Я вынесу, если это очистит мою душу! Заявляю это всем христианским, что во мне осталось.        Закричала она почти сразу, как серебряный крест припал к её оголённой спине. Распятие въелось силуэтом в светловатую кожу, заставляя её покраснеть под собой и задымиться.        Остужалось святое клеймо такой же святой водой, пока мужичок перечислял известные ему молитвы. — Богородица, дева, радуйся… — Снова окропил и продолжил ходьбу по кругу. — Господь с тобой… Благословенна ты в женах и благословенен плод чрева твоего… Яко родила ты Спасителя еси душ наших. Во имя Отца и Сына и Святого духа… — Аминь! — Ева сжимается, рыча это, но всё больше и больше плачет, чувствуя всю безрезультатность. Стоило убрать крест, как раны затягивались, а в голове мелькали формулы лечебных зелий и названия целебных трав, которые девчонка и в жизни не слышала. — Ежеси на небеси…        Закончили они только к обеду, когда пришла пора уроков. Священник улыбался и утверждал, что над душой нечистого нет, ибо он его не видит и не чует, но блондинка знает правду. Правда, не скажет. Святой отец сейчас лишь смешил её своей уверенностью. Не стоит мешать его счастью и наживать себе повторный милый ритуальчик.       Учёба не давалась. Не умеет он увлечь. Его бубнёж с вставлением религии в каждую тему и спокойный, внятный тон Уайт… О-о-о… Небо и земля.        Блэк была тоже омрачена, когда услышала всю историю. Правда Кауц уже не чувствовала паники и лишь с лёгкой дрожью повторяла все обстоятельства. Да и дрожь была от стыда, от жгучего и горького стыда, давящего на плечи.       Великанша покачала головой, прикладывая руку к многострадальной спине: — Не нужно было. Уж если началось, то пусто всё… Ты не бойся. Доза слишком мала, чтобы одолеть тебя полностью. Считай, что это такая тренировка. — Что же… Что же она мне такое дала? — Нельзя мне этого говорить. — Но почему? — Правила. Чужим обряды не открывать. Что бы ни произошло. Так ещё Грэй наказала, до моего к ним присоединения. — А где она сейчас? — Далеко. Ушла ещё после разговора с Альбертом. Больше сказать не могу. Правила.        Шли двое от церковного холма молча, даже как-то угрюмо. Вот они взобрались на соседний земляной горб и с него же перешли на третий. Учитель не любил ни лес, ни деревню и всегда выбирал для урока место между. Не чёрное и не белое, а серое или же вовсе бесцветное в своей нечейности. — Ева, я сбилась. Сколько прошло со смерти твоего отца? — Месяц почти. Три общих похода в церковь прошло, значит, и три недели прошло. — Август близко, значит. Ясно-ясно… — протянула старшая задумчиво и опустилась на землю.       Ученица за ней. — Продуктивный у нас месяц вышел. Я обучила тебя всему самому необходимому. Но кое-что мы так и не сделали. — Что же? — Не поставили стену. Нужно будет построить. Крепкую такую, высокую и с защитными знаками. — Чего это ты вдруг тон сменила? — Сменила? — Голос звенит, я слышу отлично. Обычно он у тебя на панихиду похож. — Не знаю. Может, солнце меня опьянило. Знаешь, стену мы долго строить будем. Мне ведь больше двух деревьев в три дня срубить нельзя. Правила. До зимы растянется, а то и до весны. Я это к чему. Грэй обещала к зиме вернуться, так что… Ждать беды. Это Уайт привыкла подкапывать осторожно и с расчётом. Грэй не особо заботит ущерб, ей главное урвать то, что ей нужно. — Ты давай ближе к делу. Что от меня-то нужно? — Обереги на все дома сделать и каждый воскресный день их проверять на целостность и, если что, заменять. Наш ведь народ-то тёмный. Ему вся магия — нечестивая погань. Я тебя научу.       И она действительно научила всяким оберегам. Как чертить руну огня над дверью, как создавать фигурки духовных воинов и куда их прятать, а так же как заговаривать ставни.       Одна проблема. Свой дом не заколдовать, а то Еве жить в нём будет невозможно.       Великанша оказалась права: больше половины жителей категорически против всей этой защиты.       Но защитить-то надо. И Кауц пришла одна замечательная идея. Рассказать детям сказки.       Легче всего было придумать историю про «Огненный орден» доблестных рыцарей — духовных воинов, что ночами защищают свой дом, словно королевский замок.       Главный из них сказал им охранять смертных от тёмных духов, проклятий и сглазов. Конечно же орден создан церковью и к тёмному колдовству не имеет ни малейшего отношения. — Они должны быть спрятаны, чтобы духи не нашли их раньше времени. Лучше всего спустить их за печь или под доски пола. Ещё нужно нарисовать над дверью дома внутри их знак. Так они поймут, что это их новая крепость.       Ошеломительный успех и море энтузиазма. Чему Ева и научилась из разговоров с Уайт так это тому, что со всеми нужно говорить на понятном языке, чтобы тебя слушали. С детьми он сказочный, с взрослыми — простой, а с подростками — уважающий.       Блэк даже аплодировала, когда узнала о такой лазейке.       Заговорить окна и ставни было самым лёгким — прошептать заветные слова снаружи, пока хозяев рядом нет.       После стартовало строительство стены. Великанша объяснила всё старейшинам, причём каждый аспект. Что, зачем и почему. Мужчины почесали в затылках, плюнули и согласились. Какая-никакая, а защита. Уж если от тёмных сил не поможет, то хотя бы от диких животных. Раньше о стройке и речи не шло: пришлось бы покупать древесину или камень, а для этого нужно в город. За вход в город нужно платить пошлину и за выход тоже, а вырубку ведь торговцы тоже заказывают у местного князя, что лесами всеми владеет. Вернее, он думает, что всеми. Так от его мыслей цены на сырьё растут. Древесины нужно многовато, того и гляди несколько раз ездить придётся. В итоге получается большая такая сумма. Всей деревней не собрать, а тут на тебе! Бесплатно. Да, долго, но зато ни единого пфеннига не потратили.       Великанша делала большую часть работы сама: рубила деревья, обрабатывала их, приносила на место стройки и закапывала. От Евы требовалось следить за тем, чтобы разметка не слишком стиралась, выкапывать место для будущих частей частокола и чертить на брёвнах защитные руны. За тридцать дней получалось двадцать брёвен, а для того, чтобы опоясать деревню, их нужно несколько десятков десятков. Может, даже… Как её? Тысяча, а может и больше. Блэк даже смогла научить девчонку новым цифрам с помощью этой стройки. При добавлении новых столбов заставляла пересчитывать старые, потом называла новые цифры и заставляла считать уже с ними до появления новых. Это оказалось куда действеннее зубрёжки в церкви, ещё разминало ноги и тренировало язык к более чёткому и лёгкому произношению. Через пару недель даже чтение с таким подвижным языком стало легче. Дедушка даже пошутил, что его внучка скоро обгонит по красоте речи князя. Конечно же к бубнящей старшей пристали младшие.        Блондинка не особо хороший педагог… Вообще никакой, но метод брюнетки оказался настолько действенным, что даже малыши поняли, что такое двадцать, тридцать, сорок… сотня.       Один из них особо любопытный. Георг, загорелый и курносый, с растрёпанными короткими волосами и лисьим прищуром. Щурился он от того, что часто улыбался, при улыбке же было видно причину, по которой Ева звала его зайцем: два больших вечно белых, в отличие от других, зуба с просто умилительно-кроличьей тремой.       Девчонка как раз занималась пересчётом, когда кролик вытер рукавом нос, громко шмыгая, и начал тянуть её за рубашку. — Ева… Ай, Ева? — Двадцать девять, тридцать… Тридцать один… — Ева, эй. — Тридцать два, тридцать три… Что тебе, заяц? Я занята. — Чегось это у тебя с глазами-то? — Что?       Старшая теряется, но палец от бревна не убирает, чтобы с лёгкостью продолжить счёт после того, как надоеда уйдёт ковыряться палкой в земле. Или что там сопляки ещё делают? — С глазами у тя чо? — Не чокай. И куда ты из слова две буквы дел? В щель улетели? — Кривая речь, ранее незаметная, теперь скребла уши как бешенная кошка. — И что ты к глазам моим прикопался? — Они у тя… Тебя цвет меняют. Я эт ещё заметил в воскресный день, когда ты со священником говорила. Они же у тебя были, точно что клевер, зелёные и тёмные. С-час жёлтые, как мёд, и блестят монетки словно.       Ева морщит нос всё время, пока он говорит, а потом внезапно меняется в лице и хлопает пушистыми ресницами.       Тут же она срывается к воде, как к ближайшей отражающей поверхности, а Георг только пожал плечами, снова втянул сопли носом и поплёлся к своему отряду хоббитов и гномов.        Кауц же добирается до реки, падает на колени и всматривается в собственное лицо. Увиденное вызывает дрожь и хрусталики слёз в самых уголках глаз: лицо побледнело и как-то вытянулось, губы немного истончились. Веснушки же вместе с волосами, наоборот, стали ярче, правда не в правильном цвете рыжего и блондинистого, а в ярко-жёлтом, перекликаясь с золотыми глазами, в которых ещё и вытянулся зрачок.       Девчонка отползает прочь и лишь успевает зацепиться за подобные волчьи глаза в кустах, что ещё больше ускоряет сердце и заставляет бежать домой.