Лес

      Блэк всерьёз занялась обучением дочери Альберта, вообще избегая любого компромисса с его женой. — Госпожа, я всё понимаю, но… Это… Ребёнку? — Я научу её этим пользоваться. Сколько ей лет? — Пятнадцать… Но разве… — Медведь заставляет женщину замолчать одним взглядом. — В четырнадцать уже обычно выходят замуж. Ева не ребёнок и умение стрелять из пистолета ей ещё понадобится. Для самозащиты как минимум. К тому же, вы не особо были против кортика.       Шотенка совсем затихает и отводит взгляд, а младшая Кауц наблюдает за этим со стороны и хмурится, давая понять новому учителю, что с таким отношением к маме, она с ней никуда не пойдёт.       Великанша молчит какое-то время, потом вздыхает и пытается как-то смягчить последствия своего достаточно грубого и прямого удара в лоб. Хотя он и был вполне оправданный. Ева давно не ребёнок и лишь отношение матери держит её в доме. По всем правилам она, подобно сверстницам, должна быть либо замужем либо усердно к этому готовиться. Но девчонке это не интересно, а заботливая мама только рада чуть дольше ухаживать за своим чадом. — Ева… Птенчик мой, пожалуйста, будь осторожнее, ладно? — Да не волнуйся ты так, мам! Всё будет хорошо. Вот увидишь, я скоро буду совсем как отец и смогу защищать нас… Хватит быть такой печальной, я умоляю тебя. — Ева, нам нужно идти.       Девчонка нехотя отрывается и уходит с учителем из дома. Снова обе они движутся прочь от леса, но на этот раз по течению реки. С Блэк Еве стало как-то легче, словно папа и не уходил. Только Медведь не ждёт, не оглядывается и не сбавляет шаг. В этом плане она тоже отличается от беловолосой колдуньи. Терпения нет вообще, как и снисхождения к детскому мировозрению или физическим ограничениями юного тела.       Наконец они приходят на пустырь у берега, где старшая уже подготовила простые мешени, представляющие собой просто сухие полые брёвна, чуть закопанные в землю.        Ева задерживает дыхание, когда показывается обещанный подарок.       Большие руки отдают лакированную дубовую шкатулку в маленькие и те с робостью откидывают крышку футляра. Длинный блестящий ствол, кремневый замок и резная ручка с изображением заморского короля, держащего изящный меч. Кавалерийский пистолет лежит в специальном углублении в бархатной чёрной подушечке, а рядом с ним достаточно тяжёлый мешочек с пулями.        Блондинка осторожно вытаскивает предмет за рукоять и примеряется пальцем к курку, после чего делает несколько пустых нажатий, проверяя кремень. — Ого… Спасибо огромное… И… Ты научишь меня из него стрелять? — Это необходимо.        Старшая опускается на одно колено для удобства и, ведя ученицу за руки, показывает как засыпать порох и загружать шарики пуль. После заставляет правильно вытянуть руку вперёд, показывает как целиться. — Вот так. Поняла? — Да, это правда очень просто. — Хорошо. Теперь… Выстрел.       Кауц нажимает на курок и улыбается, когда слышит знакомый щелчок кремня. Мелькает искорка и пуля со свистом вылетает в направлении цели, оставляя за собой похучее пороховое облако.        Следующим приятным звуком стал треск мешени, буквально разлетевшейся в труху на добрую половину. — Неплохо-неплохо. — Правда? — Да. Особенно, для первой в жизни попытки.       Ева сияет улыбкой, пока тяжёлая рука проходит по мягким волосам. Великанша умеет быть нежной и внимательной, но просто часто об этом забывает.        После младшая перезаряжает оружие и стреляет в другую деревяшку и снова… И снова… И так пока все цели не становятся почти прозрачными.       Старшая даёт советы, говорит об ошибках и отпускает помогать дома.       Пистолет не всегда можно взять с собой, да и заряжать его достаточно долго, а вот уже ставший родным кортик теперь висит на поясе постоянно и, похоже, совсем не напрасно.        Ева шла на вечерний урок в церкви, когда это случилось.        Группа младших детей копошилась у подножия кладбищенского холма, а блондинка двигалась по его горбу, совсем медленно, наблюдая за бредовыми малышовскими обрядами, которые даже она уже не понимала.       Неуклюжие и забавные в своих рубашках, похожих на платья, они, искажая слова рассматривали мир вокруг, пока матери отошли к воде ещё ниже по склону, чтобы заняться стиркой.        Отвлекает от картины внезапный шорох в кустах. Зелёные глаза концентрируется на растениях и замечают жёсткую серую шерсть, тощие плечи и горящий янтарь глаз. Странная собака тоже наблюдает за человеческими детенышами, медленно продвигаясь вперёд. Вот её спина изгибается, лапы взрывают землю и…       До Кауц доходит достаточно быстро, она спрыгивает вниз, кувырком сваливается на траекторию рванувшего к цели волка и тут же кричит от хрустящей боли в левом локте.        Острые клыки легко входят в плоть и добираются до сустава, начиная сминать его словно восковую свечу. После пасть с треском юных костей чуть движется назад, оставляя тёмно-алые борозды.       Шум и хлынувшая кровь пугают детей и те отбегают к домам, уже заливаясь плачем.       Хищник впился жёлтыми зубами в руку и начал мотать головой из стороны в сторону, пытаясь оторвать кусок от недоделанного защитника, что уже целится в него кортиком, поминутно взвизгивая и жмурясь.        Первый удар оказался скользящим и лишь вскрыл шкуру, не добираясь до кровотака, лишь делая животное злее и быстрее, пока ногу разрывают когти, стаскивая полосочки кожи. — Ублюдок… — Крехтит Ева и снова атакует на этот раз протыкая серую щеку и упираясь целой ногой в рельефные рёбра. — Отвали!        Очередной удар, но на этот раз в переносицу, произошёл одновременно с тем, как крючковатые когти попытались вскрыть живот, разрывая пока лишь рубаху.       Девчонка взрывается хрипящим криком, с усилием вонзает лезвие в крепкую шею и тащит оружие по кругу. Кажется, что рукоять сейчас оторвётся, а металлическая часть останется между волчьих мышц, но противник захлёбывается первее, на удивление всё же сжимая кость левой руки всё так же крепко.       Всплеск адреналина не позволил остановить атаку и, когда наконец приближаются взрослые, их глазам предстала тяжело дышащая Ева, покрытая по пояс богровой кровью и с отрезаной волчьей головой висящей за загривок в полностью грязном кулаке.       Варин и Жанна взяли её под руки, следом почти понеся к дому. Берингар вытащил из грязных пальцев перекошенную злостью и смертью морду, что-то говоря ободряющим тоном.       Младшей было ничего не слышно из-за барабанящего в ушах пульса и ничего не видно из-за закрывших обзор кровавых сосулек чёлки.       Воздуха не хватало и на всё было плевать. На мамины возгласы, на то, что почти не чувствовалась рука и на то, что кортик совсем немного начал гнуться вправо.       Проснулась она только через пару дней. Видимо, на печке. Это девчонка узнала по ощущениям спины. Каменный холодок, отдающийся в позвоночнике она не спутает с мягкостью грязноватого пола. Крови уже не было, а рука и нога почти полностью обмотаны чистым тряпьём. Хотелось пить, даже сильнее, чем есть.        Опираясь на здоровый локоть, Ева приподнялась и увидела пустую комнату. В солнечных лучах танцевала пыль, под потолком собрались запахи завтрака, ещё больше разжигая голод.        Слезть аккуратно не получится. На полу зелёные глаза замечают свежую звериную шкуру.       За окном привычный шум животных и людей. Сколько сейчас времени? Наверное, середина дня уже… Ну, раз дома никого нет. На секунду кажется, что звуки куда-то утянуло, так спокойно сейчас было в доме. — Волкодав хочет пить?       От неожиданности появления женщины в комнате девчонка резко отстраняется назад, опирается на левый локоть и завывает, перебирая все бранные слова, что она успела услышать от взрослых. — Я конечно слышала, что брань помогает против нечестивых так же, как это делает молитва… — Уайт морщится и прочищает ухо пальцем. — Но зачем вопить так истошно? Если уж моему воину так больно, то просто перенеси вес на правую часть тела. Право слово, всему тебя надо учить. — Проклятая ведьма… — Блондинка сипит осевшим голосом, вымучено возвращаясь в исходное лежачее положение. — Убирайся. Я не хочу даже видеть твою наглую физианомию.       Беловолосая улыбается и спокойно набирает в ковш холодной воды из открытой бочки. Надо же, хозяйничает в чужом доме. Неслыханная наглость! — Тебе нужно попить. Иначе умрёшь от жажды. — Я сказала тебе убираться. — Эй, я вообще-то о твоей жизни пекусь, гордый волкодав.       Кауц решает не отвечать и отползает ближе к стене. — Я трачу на тебя время, а ведь ты почти разбила мне сердце… — Старшая слегка тянет последнее слово, совершенно не волнуясь о том, что единственный зритель её театра ни капли не впечатлён. — Ну же. Иначе, получается, что мы тут застрянем надолго. — Я тебя не держу. Убирайся! — Ева, дымящийся ты мой дракончик… Неужели так говорят с добрым доктором?       Младшая затихает, не ожидав такого и даже немного поддвигается обратно, проявляя любопытство. — К чему такое удивление? Блохастый почти разорвал тебя и народный волшебный листик тут точно не поможет. Я поражена, что они смогли не дать тебе истечь кровью.       Ева только обрадовалась хоть чему-то светлому со стороны беловолосой и тут же споткнулась о любовь Колдуньи критиковать вообще всё, что делают люди. Неужели она без этого совсем не может? Ей, что, жизненно необходимо язвить через фразу?        Блондинка вздыхает и снова отходит назад. — Можно подумать, что у тебя есть листк по-лучше. — Не совсем листик, но да. Это лекарство. Оно уймёт боль и поможет ранам зажить. У тебя даже не будет шрамов. — Какая-нибудь колдовская отрава, которая потом превратит меня в нечисть? — Ну, для такого чертёнка, как ты это проблемой не станет. — Не нужна мне твоя помощь. Может, мне нравятся шрамы? Они же выглядят поразительно привлекательно. — Ну-ну. Посмотрим на «лечение» от твоих родственичков. Ещё больше тебе крови выпустят, натолкают в раны одуванчиков и не будут давать отдыха, постоянно молясь. — Зато они не заставят меня заниматься культизмом! — Это как раз таки и будет самый настоящий обряд культа.       Старшая не выдерживает и вытаскивает подростка за правую руку, не обращая внимания на проклятья и возгласы боли. — Пей. Это для твоего же блага, твердолобый баран! — Убей, не буду! — Мне что тебя по-птичьи поить? Рот в рот? — Фу, боже, нет, мерзость! — Тогда заткнись и пей.       Беловолосая надавливает на больную ногу и дожидается, пока её пациент откроет рот, чтобы выплеснуть туда сероватую воду.        По языку в глотку проходит жжение, и Ева заходится кашлем, сваливаясь на пол.        Жар вместе с колючими мурашками расходится по телу, до слёз щипет в глазах и скручивает живот. — Что ты туда подмешала, тварь?! — Рычит девчонка и снова проигрывает приступу кашля.       Уайт не отвечает. Её здесь больше нет, а с улицы на шум спешит дедушка. Дверь резко открывается и старец торопится помочь внучке, поднимает с пола, усаживает на старенькую лавочку и даёт обычной воды. — Чего же ты так… Сама пыталась слезть, дурочка? Да? Позвала бы, право слово…