С 13 до 18 часов по субботам и средам

— Знаешь, как все эти видосы на ютубе, типа «Песня Ланы дел Рей играет на вечеринке, но ты плачешь в туалете»? И вот я в этом туалете всё время. Всё приглушённо и едва различимо. И действительно хочется плакать. Хотя кому бы, блять, вообще пришла идея включить Лану на вечеринке?.. Под неё же, блин, только вешаться можно. В аккурат к возвращению Дел в школе наконец-то появился штатный психолог, совершенно отъехавшая баба. Она просила называть себя Алексис, курила в форточку своего кабинета и никогда не морщилась услышав мат, как это делали остальные придурки-взрослые в попытках строить из себя невинных святош. При всём при этом Алексис была тупой как пробка, но тем не менее она помогала, когда никто другой рядом помочь не мог — хотя бы выслушать, не корчась в деланом сочувствии, которого по всей видимости испытывать просто не могла. Иногда Дел думала, что скоро разучится говорить, ведь было попросту не с кем. Она чувствовала себя застрявшей: сначала в искорёженном "Понтиаке", потом в проводах вентиляции лёгких и капельницах, потом за запертой дверью своей тесной и мрачной комнаты, а потом наконец в коридорах школы, где все на неё озирались как на прокажённую. Одинаковые, одинокие дни стали ещё тяжелее, чем были до того, как она познакомились с Уэйном. Когда-то к Дел в школе относились по-разному, как правило — как к пустому месту, но теперь всё изменилось, она больше не была безликой, микроскопической частью красивой картинки, она выпала из неё навсегда и стала большой. Точно как Уэйн: если раньше её просто не замечали, то теперь сторонились, и правильно делали: кажется, Бетти только что увезли на скорой. Красавица Бетти, это она ещё не получила своё за то, что назвала маму метовой наркоманкой. Разбивать ей лицо было настолько приятно и просто, что Дел совсем не чувствовала угрызений совести сидя в кабинете директора Коула и уже привычным движением стирая капли крови с лица. Он, кажется, так и не запомнил её имени, и говорил какой-то бессвязный бред, списанный с первой страницы гугла, но это всё было совершенно неважно. Ещё никогда Дел не чувствовала себя такой сильной. Она смотрела на свои ладони, которые про себя презрительно называла кукольными, и не верила тому что смогла постоять за себя, по-настоящему надрать жопу этой грудастой курице. Уэйн бы посмотрел на это с любопытством и, наверное, с маленькой толикой скромной гордости: это он её научил. В конце концов, надо же было когда-то дать выход всей этой злобе, накопившейся внутри, обиде, отчаянию — привет школе Колумбайн. Папаша совсем слетел с катушек после суда, за ним следом окончательно отъехали идиоты-братья: забрали телефон, комп и ключи, поставили замок на дверь её комнаты, следили за ней круглые сутки. Дел восприняла это всё намного спокойнее, чем ожидала, но занося кулак над милой Бетти Прайс, она представляла совсем другое лицо. Наверное это просто была очередь Дел окончательно ебануться по славной семейной традиции. Нет, Уэйн не был бы горд. После яркой вспышки гнева наступил жесточайший отходняк, и когда Жопоголовый Коул отправил Дел к Алексис, она не сопротивляясь пошла к ней, первым же делом вывалив ей на стол вонючий и склизкий клубок своих переживаний. Стало стыдно и неловко. Алексис с озабоченным загадочным видом стояла у окна и рассматривала издали содранные костяшки на правой руке Дел. — Вот что, милая: за это мнение твой горе-папаша расквасит мне лицо, но я всё-таки его озвучу. Тебе нужно его увидеть. Дел дёрнулась от слова «расквасить» — этому учат в хитрожопых колледжах на психоанализе? Или чтобы напроситься в школу слушать подростковое нытьё достаточно осилить сто пятьдесят серий «Менталиста»? — Пиздец, вот ты открыла мне глаза, — сказала она настолько ядовито, насколько смогла, — как это вы там называете, ин… — Инсайт! — тут же охотно подсказала ей Алексис. — Да, инсайт! — продолжала разыгрывать восторг Дел. — Боже мой, Алексис, кажется я поняла, кем хочу стать, когда вырасту! Пиздецкое спасибо, надеюсь не забуду упомянуть тебя в речи выпускника! К достоинствам Алексис также стоило бы отнести граничащую с комой флегматичность и невосприимчивость к сарказму. Она медленно потянулась к своей сумке, висящей на стуле, и достала оттуда сигареты, и делала это настолько медленно, что Дел готова была в ярости выскочить из своего туалета и избить ещё и диджея, который додумался включить Лану на вечеринке. — О, милая, — Алексис о чём-то задумалась, сделав первую затяжку, — я бы на твоём месте не грубила бы так человеку с водительскими правами и машиной. — Чё, типа отвезёшь меня туда? — Почему нет? В какие дни центр открыт для посещений? — С 13 до 18 часов по субботам и средам, — выпалила Дел, не раздумывая над ответом. Она знала расписание этого центра в мельчайших подробностях, прошерстила все соцсети, выучила наизусть этот их стоковый зелёненький сайт с убогими фотками счастливых постояльцев на прогулках, и ни за что не могла поверить, что Уэйн вместе с ними где-то там пасётся сейчас на этих сраных лужайках, подстриженных по верёвке. — А сегодня какой день?.. — рассеяно спросила Алексис в пустоту. — Среда, мать твою, десять ёбаных часов утра! Прикинь, как удобно? Давай мигом в твою тачку, захватим с собой сэндвичей и погнали навстречу приключениям как Тельма и Луиза! — Ну, наверное, — с явным сомнением протянула Алексис, глядя на скривившееся в злобе лицо Дел, — почему нет?.. Наверное, Дел могла кинуться и на Алексис после этого идиотского диалога, предлагающего сомнительную надежду, но рука, которой она заехала по лицу Бетти, как-то странно болела, а другой она бить не умела. — Почему нет? — передразнила Дел, — я, конечно, не экстрасенс, но давай-ка расскажу тебе в общих чертах о том, что будет дальше. Мы выйдем с тобой из школы и я сяду в твою тачку, мои тупицы-братья тут же это спалят и позвонят папаше, а он на своём новом пикапе разхуярит твою игрушечную «Хонду» из секонд-хенда не позднее чем мы свернём на I-495! Но и это, милая моя Алексис, ещё не всё: нас обоих вытащат из тачки, и поверь, я не знаю кому из нас будет хуже. Знаешь, что мой любимый папаша сделал с… Дел наконец запнулась, не хватило воздуха в лёгких. Последний раз она упоминала вслух имя Уэйна во время дачи показаний, и с тех пор не могла себя заставить произнести его снова. Это казалось кощунством: говорить об Уэйне с кем бы то ни было, ведь эти придурки вокруг попросту ничего не понимали. Она не видела его ни разу с того дня, только какие-то размытые фотографии в газетах и репортажи с местного ТВ, может быть, на первых порах, в больнице, это было к лучшему, потому что лежать там и так было слишком больно, сил переварить что-то ещё сверху попросту не было. Мир, ещё недавно казавшийся бескрайним, схлопнулся до точки. — С кем?.. — переспросила Алексис. Дел захотелось броситься в окно вслед за окурком, который та выкинула в форточку. Она мысленно обозвала Алексис тупой сукой, а потом досчитала до десяти и сказала: — Дай-ка сигаретку. — Ты несовершеннолетняя. — А ты, мать твою, школьный психолог, и в твоём кабинете из-за дыма видимость меньше метра! Дел не стала дожидаться, пока Алексис протянет ей пачку и сама встала со своего кресла и потянулась за сигаретами и зажигалкой, которые лежали на столе. Курить она начала недавно, курила редко, с большими перерывами: только когда её ставили в одну смену с Крис в той тупой кофейне на Парк-роуд, где она некоторое время пыталась подрабатывать после школы. Дел быстро поняла, что сфера обслуживания совсем не её тема, а вот сигареты — её, на все сто процентов, только как было их достать девчонке, которая в свои шестнадцать до сих пор выглядела на десять. Сделав первую затяжку, она задумалась. Как много было в её голове планов побега, но все как один — без единого шанса на успех. Без Уэйна всё было обречено, и сама Дел тоже: всё было так просто, когда они были вдвоём, всё было так невыносимо, когда их разлучили. — Вот что. Моего папашу надо припугнуть. В следующую среду будет поездка в бостонский океанариум, но он уже отказал. Позвони ему, скажи мол негоже меня огораживать от социальной жизни и друзяшек, а то дело по родительским правам могут влёгкую отправить на пересмотр. — Не знаю, как можно провести время более тупо, чем смотреть на рыб несколько часов, — заметила Алексис, закуривая вторую сигарету. — Я тоже, — Дел равнодушно пожала плечами, — нахуй океанариум. Мы с тобой поедем в Уэстфилд, если уж ты так хочешь помочь. Неделю спустя, поднимаясь по ступенькам в школьный автобус, Дел обернулась чтобы показать два средних пальца своим братьям, которые стояли за забором, а потом вышла в дверь с другой стороны, где стояла серебристая «Хонда» Алексис. Её тачка была похожа на свалку, но устроившись лёжа на заднем сидении, между вонявшей коробкой «Хэппи Мила» и пакетами из «Волмарта», Дел впервые за долгое время почувствовала что снова может дышать свободно, как дышалось ей раньше, когда она сидела на мотоцикле и прижималась щекой к спине Уэйна, наверное крепче чем стоило. Она помнила наощупь эту дурацкую акулу, вышитую на спине парки, которую он носил почти не снимая. Она помнила его запах. Алексис подпевала Брюсу Спрингстину, кажется, она намеренно поставила его песню со своего телефона. «Baby, we were born to run!» Кажется, эта же песня играла в одной из кафешек по пути во Флориду: таких, старых, где ремонта не было с восьмидесятых, хоть забегай и снимай новый фильм Тарантино, где кофе наливают бесплатно в неограниченных количествах, и он по цвету как нефть. В тех одинаковых дайнерах Дел особо не думала о том, что их с Уэйном ждёт впереди, а сейчас мысли о будущем были единственным, о чём можно было думать без трясучки в коленях. Сознание изредка, как редчайший деликатес, подавало размытые образы какой-то непонятной жизни, где тепло и светло, и рядом Уэйн. Типа там отмечать вместе праздники, жрать какую-нибудь хрень на кухне в три часа ночи, завести собаку или кошку, чем чёрт не шутит, может и пару друзей чтобы звать их играть в приставку на выходных. Но только ничего сопливого, чтобы было не сахарно, без всяких этих идиотских клише: пересмотреть все ромкомы нулевых и делать с точностью да наоборот. Делать, что хочется. За окном «Хонды» Дел видела только монотонное серое небо, иногда разрезаемое деревьями и линиями электропередач. До невозможности унылый пейзаж заставил её улыбнуться: если в Уэстфилде не светит солнце, она завалит дизлайками геолокацию коррекционного центра в «Гугл-картах». На их сайте нет ни одной настоящей фотки, какого хрена?! В Массачусетсе не бывает так солнечно, никогда. Чем ближе они подбирались к Уэстфилду, тем сильнее колотилось сердце, отпустило только в комнате для свиданий, где Дел оказалась совсем одна, не считая охранника. Он пояснил, что суббота всегда более ходовой день, всё-таки большая часть родителей работает или делает вид что отчаянно ищет работу, получая пособие. Дел едва понимала, о чём он, тупо кивая головой невпопад. Она даже не придумала, что скажет Уэйну, когда наконец увидит его, и только сейчас поняла, что из-за этого стекла даже не сможет прикоснуться к нему, и не сможет вообще ничего — только разрыдаться, когда наконец, после всех этих долгих месяцев, увидит его. Уэйн вышел из-за двери за стеклом вслед за рыжим охранником, похожим на шкаф. Уэйн сел перед ней как ни в чём не бывало и снял трубку, а потом чуть наклонил голову и неловко ей улыбнулся, глядя исподлобья в своей обычной манере. Такой родной, и в то же время практически неузнаваемый: волосы стали короче, все синяки сошли, и появилось странное новое выражение во взгляде, полное нежности, которую он уже не пытался скрывать как раньше. Дел смотрела на Уэйна, и её губы начали дрожать, а в груди стало чудовищно больно. Уэйн жестом указал Дел на трубку, которую она тут же подхватила ослабевшими руками, и, до того, как он успел что-то сказать, крикнула в динамик: — Заткнись! Быстро вытерев занявшиеся слёзы рукавом, она сделала несколько резких вдохов и выдохов, чтобы набраться сил. — Мы… мы не договорили тогда. Я сейчас кое-что скажу, а ты давай сделаешь вид, как будто это так и надо и всё это было пол чёртовых года назад. Просто кивни мне. Уэйн послушно кивнул, пододвинувшись к стеклу. Дел показалось, что она слышит в трубке его дыхание. — Я люблю тебя! — выпалила она, понимая, что из груди у неё вот-вот вырвется настоящая истерика. — Я тоже тебя люблю, Дел, — в своей привычной манере чуть протупив с ответом, сказал Уэйн. На этом Дел не выдержала. Она понимала, насколько ужасно это выглядит, какая она дура, слабачка, но это было выше всех её сил — смотреть вот так на Уэйна, из-за стекла, зная, что он сидит здесь уже так чертовски долго и любит её, а она появилась только сейчас. О, нет, у неё были возможности приехать раньше, в конце концов, можно было просто сжечь свой дом дотла, просто угнать новый папочкин пикап, подсыпав конскую дозу валиума ему в пиво, чтобы он наконец-то сдох, захлебнувшись собственной блевотиной. — Дебил! — еле смогла выговорить она сквозь рыдания. — Ты сказал мне это ещё тогда, в машине, зачем ты это повторяешь! Теперь и мне надо сказать ещё раз, или что? Кровь стучала в висках, голова от напряжения начинала болеть. Уэйн за стеклом всё так же сидел и смотрел счастливыми, влюблёнными глазами на то, как её лицо начинает покрываться красными пятнами от слёз. Она не знала, как успокоиться, и от этого незнания лишь проваливалась ещё глубже, опустив голову, потому что в глаза Уэйну смотреть было попросту стыдно. — Всё хорошо, — сказал ей Уэйн, и приложил руку к стеклу, но она не смогла повторить этот жест в ответ, потому что одной рукой держала трубку, а другой вытирала слёзы с лица. — Привет, дурилка, — немного погодя выдавила она из себя. — Привет. — Чего новенького? — Внутричерепное давление на фоне черепно-мозговой травмы, - отчеканил Уэйн. — У меня тоже, прикинь. Дел нервно рассмеялась. Она немного успокоилась, но дышать всё равно было очень трудно. Уэйн был невозмутим, и она задумалась, не пичкают ли здесь людей наркотой, как в психушке. Ей вот сейчас точно не помешала бы пара таблеток и смирительная рубашка. — Смотри, что у меня есть, — сказал Уэйн, — только тихо. С этими словами он открыл рот и высунул язык — на нём блестело золотом имя Дел. Она смотрела на подвеску, которую считала безвозвратно утерянной, и не могла произнести ни слова, снова к горлу подкатил ком. — Как твои дела? — спросил Уэйн, не дождавшись реакции. Дел вздохнула. Что она могла рассказать? Как тяжело слезать с анестезии, когда в интенсивной терапии у тебя к ней бесконтрольный доступ по кнопке? Как подстригала волосы под мальчика чтобы папуле было труднее за них схватиться своей жирной рукой? Как она ночью закапывала во дворе коробку с розовым костюмом, которую Триш и Дженни отдали ей?.. Дела были всяко, к слову «хуёво» можно было подобрать миллион синонимов, а Дел была начитанная, умная девочка. Не разрыдайся она так глупо, ещё можно было бы попытаться соврать и, может быть, Уэйн бы ей даже поверил. Она наконец прижала свою кукольную ладонь к стеклу, в аккурат напротив руки Уэйна. — Мне охуительно плохо, но это не значит, что я с этим не справлюсь, пока ты здесь, даже если сейчас я веду себя как конченная размазня. Поэтому не волнуйся и занимайся своим дерьмом, хорошо? Дальнейший разговор Дел почти не запомнила: она лишь смотрела на Уэйна, который был в полном порядке, в отличие от неё: такой спокойный, он не прекращал улыбаться ни на секунду, как будто теперь его жизнь наконец стала нормальной. Может быть, они и вовсе просидели молча эту пару часов. Дел очнулась только когда её дёрнула за руку Алексис, сказав, что пора возвращаться назад — это было около пятнадцати часов. Экскурсионная группа в Бостоне отчаливала назад в родную дыру. Напоследок Дел сказала Уэйну: — Я терпеливая, правда. Я буду ждать сколько нужно, потому что я тебя люблю. Стекло под их руками успело согреться. Дел больше не плакала. — Ты сказала это ещё раз, — заметил Уэйн, убирая свою ладонь. — Наслаждайся моментом, мой десятилетний лимит на эти слова исчерпан.

***

С идиотскими телефонами в коррекционном центре было трудно совладать. На каждом из них заедала какая-нибудь цифра, которая была непременно нужна Уэйну, и он едва сдерживался, чтобы не доломать их окончательно. Он теребил в руках измятый листок бумаги, хотя уже успел запомнить номер наизусть. Уэйн готов был разбить свою голову о стену за то, что начал сомневаться, о, за это преступление его следовало бы запечь на пару пожизненных сроков, особенно после такого. Он никогда не видел, чтобы Дел плакала — плакала вот так. Даже когда она везла его, едва держащегося за сознание, куда-то в неизвестность, она плакала совсем по-другому. В этом не было безысходности, было лишь бесконечное чувство любви, от которого становилось больно и его невозможно было удержать в себе. Когда наконец Уэйн услышал долгие гудки, то сжал трубку так, что она хрустнула. — Сержант Джеллер у телефона, — произнёс голос из динамика. — Сержант? — переспросил Уэйн. — Уэйн, это ты? — Да. Хорошо. — Что хорошо? — Вы что-то там говорили про Брюса Спрингстина, когда приезжали. Помогите мне. Пожалуйста.