Metamorfoze

      Кого он обманывал, говоря, что не собирается похищать у своего дядюшки его любовника? Эта здравая мысль прожила в голове недолго, бесследно улетучившись под влиянием винных паров.       С обреченностью приговорённого к смерти он в ту же ночь оказался у двери в келью Ивана…       Со сжимающейся от желания задницей, всхлипывая и скуля, словно течная кошка, вжался в восхитительное тело, чувствуя бедром, как твердеет чужой член…       А потом едва коснулся себя и кончил, заливая горячим семенем собственный живот…       Наутро, выслушав сбивчивое бормотание перепуганного стражника, он тут же приказал оседлать своего коня. Иван сбежал из монастыря, Лука помчался за ним вдогонку так быстро, словно за ним нёсся сам дьявол. И он не видел перед собой ничего, кроме зелёных глаз, смотрящих на него с ненавистью. Если бы кто-нибудь решился его остановить, он убил бы без сожаления.       — …а в соседней Славонии еретики нашли благодатную почву… — как будто издалека донёсся до Луки шепелявый голос.       Маленький согбенный старичок с чисто выбритыми морщинистыми щеками, облаченный в черную сутану, обшитую алым шнуром, беспрестанно вытирая выступающую на лбу испарину, держал речь перед королевским советом.       Украдкой зевнув, Лука обвёл глазами строгое убранство любимой комнаты Его Величества. Кабинет короля находился в уединенном восточном крыле дворца, подальше от жадных до сплетен ушей и глаз: мраморный пол в черно-белую клетку, на стенах тёмные панели с геометрическим орнаментом, под низким с лепниной потолком на массивной бронзовой цепи светильник из разноцветного венецианского стекла, стулья, обтянутые кордовской кожей и обитые декоративными гвоздями, начищенные рыцарские доспехи, мраморные статуэтки греческих богов, и, куда ни кинь взгляд, повсюду книги — на широких подоконниках, на столе, в застеклённых шкафах.       В углу комнаты стоял огромный глобус с картой Вальдземюллера (1), взглянув на который он в очередной раз припомнил, как не мог сдержать свой детский восторг от осознания того, что Земля круглая. Засмотревшись на него, он совершенно прослушал начало речи кардинала.       Поймав укоризненный взгляд Далича, он выпрямился, смахнул со лба волосы. Но сосредоточиться на проблемах государства почему-то не удавалось, и он, мысленно попросив у Златко прощения, вновь погрузился в собственные мысли.       ...Несколько дней он гнал коня, измучив его, да, чего греха таить, и себя, позволяя лишь краткий отдых. Когда он появился во дворце, от него несло потом так, что негодяй-лакей, распахнувший перед ним дверь в королевский кабинет, кажется, недовольно сморщился и задержал дыхание.       Его Величество не выказал никакого удивления от встречи, не спросил, выполнили ли они с Чачичем его приказ, не поинтересовался, как Лука добрался обратно, и почему не вместе с войском.       Оглядев его с ног до головы, король сухо задал ему лишь один вопрос:       — Привёз?       — Да… — Лука достал из-за пазухи сложенный вчетверо белый лист.       Король снова умолк, изучая написанные витиеватым почерком слова, дочитав, поднял на Луку удивленный взгляд:       — Что это?       — То, что Вы просили привезти, сир….       — Я понял, но что всё это значит? «Сова лисицу украдёт…» — пробормотал король. — Ерунда какая-то… Тебе так не кажется?       Лука невозмутимо пожал плечами. Ему, по большему счёту, было всё равно. Его Величество попросил его по пути в Венгрию заехать в монастырь на горе Якаб-хедь к преподобному Ласло, известному на всю Венгрию предсказателю, ученику Ивана Витеза (2) — воспитателя мадьярского короля Матьяша Корвина (3) и, по совместительству, почитателя оккультных наук. Король попросил — он сделал. А уж что означает тот бред, что понаписал пьяный монах после нескольких бутылей, которое они распили с ним на пару, одному лишь Богу ведомо. Ну, или Сатане…       Сейчас Луку больше интересовало другое. С самого раннего детства он, несмотря на внушённое матушкой глубочайшее уважение к Короне, привык видеть в Его Величестве дядюшку. Однако сейчас Славен стал для него соперником.       Лука, не задумываясь, отошёл бы сторону, если бы был уверен в том, что Ивану он безразличен. Но столь явственно упиравшийся в его бедро чужой стояк и произнесённое хриплым голосом его имя давали мало-мальскую надежду, за которую он с решимостью ухватился.       К тому же, если честно, его удивила странная реакция Ивана на своё положение королевского фаворита. И это-то в век, когда все спали со всеми, не таясь, жёны изменяли мужьям, а мужья — жёнам, когда никого не удивляло наличие любовницы или любовника, когда про любимую сестру Карлоса Элеонору (4) ходили слухи, что она находит утешение среди своих придворных дам, когда французский король жил одновременно с несколькими фаворитками, а на папском престоле еще недавно сидело «чудовище разврата»  — сожитель собственной дочери (5), по слухам, родившей ему сына. Он не знал, была ли это притворная стыдливость, или Иван вёл какую-то свою игру.       Луке было просто необходимо увидеть Ивана и понять его. По приезде он оббегал дворец, потом — город, поднял на ноги всех своих приятелей. Ивана никто не видел. Прошло две недели после его возвращения. Ему казалось, что прошёл уже месяц. Лука пребывал в полнейшем смятении. Бессильный гнев душил его, по мере того, как нарастал страх. Куда Иван мог запропаститься?       Он пристально взглянул на короля и заинтересованно хмыкнул. Казалось, Его Величество сосредоточенно обдумывал слова кардинала, делая краткие пометки на листе бумаги, внимательно вслушивался в возбуждённые голоса споривших друг с другом Шукера, Далича и Марио. Но Лука заметил, что король напряжён до предела. Славен выглядел сейчас по-другому, не так, как в первые дни после его приезда. Тогда он напоминал сытого довольного кота. Но сейчас на его лице кривилась странная холодная улыбка, больше смахивающая на гримасу. Он походил на человека, который сдерживается из последних сил.       Их взгляды встретились, и Лука замер, увидев появившееся на лице Славена странное выражение, словно тот боролся с мрачными предчувствиями. Совет вскоре закончился. Король отпустил министров. Лука было торопливо поднялся вместе со всеми, но негромкий глуховатый голос приказал ему остаться.       Его Величество некоторое время в задумчивости крутил глобус, явно не зная, с чего начать, тогда он нетерпеливо кашлянул, привлекая внимание.       Король вскинул голову, глубоко вздохнул.       — Иван пропал… — без предисловий начал он. — Он должен был вернуться два дня назад …       — Куда он уехал, сир?       — У его сестёр заканчивается период новициата… Одна из них, уж не знаю, как её зовут, прислала ему письмо из монастыря. Она хотела бы остаться в святой обители. Вторая категорически против. Он отпросился у меня на десять дней… И, как видишь, — король развёл руками, — его до сих пор нет…       Лука до боли впился ногтями в ладонь, заставляя себя успокоиться:       — Прошло-то всего ничего… Мало ли, что могло произойти…       — Вот именно… — с нажимом сказал король, — мало ли… Поэтому, ты сейчас найдешь Марио, возьмешь десяток солдат… Если будет надо, то объедешь всё королевство, но его отыщешь.       Противный холодок пополз по спине Луки: тревога Его Величества внезапно передалась и ему:       — Я поеду один… Так быстрее…       — Нет! Это не обсуждается, — резко отрезал король, помолчав, тихо добавил. — Вдруг он попал в беду… И ты один не справишься…       Светлые глаза короля, казалось, глянули ему прямо в душу, и Луке стало не по себе под этим пронизывающим взглядом. Он скрипнул зубами: кажется, Славен не на шутку одержим своим любовником.       Раздавшийся стук в дверь прервал их разговор. Гонец, одетый в цвета графа Здравко, привёз известие, что графиня Олентия преставилась.

***

      Иван пребывал в полной растерянности. В этом и заключалась проблема. Он безуспешно пытался выбить из головы воспоминания о поцелуе в монастырском клуатре, отчётливо понимая, что ему хотелось бы вновь ощутить жадные прикосновения обветренных губ Луки. Он был на грани помешательства, едва сдерживаясь от захлестнувшей его обиды на несправедливость жизни: лежа в постели короля, он желал Луку до зубовного скрежета.       — Какой же ты красивый, мой мальчик… — большие тёплые ладони Славена гладили его по спине, ягодицам, широко разводя длинные ноги в стороны. Ненасытный рот терзал губы, заставляя дышать чаще и быстрее и судорожно вздрагивать, невольно отзываясь на грубоватые ласки.       Иван отчаянно цеплялся за плечи короля, борясь с противоречивыми желаниями оттолкнуть его от себя и заставить себя расслабиться, принять большой член и сосредоточиться на его движениях внутри себя…       Он хотел Луку, но не мог позволить себе допустить повторения. У него не было выбора. Он просто должен был перестать думать о нём, понять, что поцелуй — всего лишь нелепая случайность. Проглотив комок в горле, он несколько раз мысленно повторил: я не позволю себе разрушить своё будущее.       Славен не выпускал его из своей опочивальни последующие два дня. Он выглядел так, словно не мог насытиться Иваном, словно он хотел его до безумия. Раньше это сильно бы польстило его самолюбию. Еще месяц назад, но не теперь.       Поэтому он, получив письмо от сестёр, так обрадовался возможности сбежать из дворца хотя бы на время. Для него, пожалуй, не стала большим откровением мечта Милицы принять постриг и стать невестой Христовой. Николь, страстно мечтавшая вырваться из мрачных монастырских стен, из письма в письмо писала про не менее горячее желание сестрёнки найти в них же убежище.       Вторая половина сентября на радость путешествующему выдалась теплой и безветренной. Под копытами гнедой кобылки похрустывали мелкие камешки. Дорога к монастырю вела вдоль морского берега. Слева от старого тракта тянулись зелёные поля озимых. Справа охристо-золотым светились на солнце осенние виноградники. Виднеющееся вдали море отливало тёмной спокойной лазурью. Королевское сочетание синего с золотом напомнило Ивану миниатюры из «Больших хроник Игниса», которые он с таким восторгом рассматривал в дворцовой библиотеке.       Всю дорогу его невольно охватывала радостная дрожь при мысли о том, что он сейчас, как вырвавшийся на волю из темницы, пусть немного, но свободен, и может не прятать под лицемерной маской чувства и мысли от посторонних глаз. Выполняя данное самому себе обещание, он запрещал себе думать о Луке. Но он также не думал и о Славене. Полной грудью вдыхая горьковатые ароматы осени, Иван чувствовал себя почти счастливым.       Через сутки дорога привела его воротам монастыря. Повинуясь королевской печати, распахнулись тяжелые дубовые створки ворот. Пожилая мать-настоятельница с тонкими приятными чертами лица проводила его в скудно обставленную комнатку, где из мебели были только две грубо сколоченные табуретки, да широкая скамья у голой стены. Николь, ураганом ворвавшись в комнату, сразу бросилась ему на шею.       — Куда вы теперь? — неслышно вошедшая следом Милица прислонилась к косяку, с легкой улыбкой глядя на них. Белый головной убор полностью скрыл её чудесные золотистые косы, и Иван, до последнего надеявшийся, что её блажь пройдёт, поневоле смирился с принятым решением.       — Мы едем домой… — улыбнулся он в ответ, мимолётно подумав, что фраза эта до сих пор звучит непривычно. Недалеко от подаренного королём поместья он купил дом, приказал обставить его мебелью, разыскал слуг, прежде преданно служивших его родителям, обзавёлся небольшой конюшней. Это было то, что он должен был иметь, чтобы чувствовать себя в безопасности. Он не желал больше рисковать, и он не собирался рассказывать Его Величеству об этом приобретении.       — Там красиво? — в голосе Николь прозвучали нотки детского любопытства.       Иван рассмеялся и щёлкнул её по носу:       — Да, очень… Ты скоро сама всё увидишь…       Николь умоляюще заглянула в лицо сестры:       — Поехали с нами…       Милица отрицательно качнула головой, пряча невольно навернувшиеся слезы, повернулась к висевшему на стене распятию:       — Вам пора…       Она всё-таки расплакалась. Прощаясь с ней, он коснулся губами мокрого лица, и тихо пробормотал на ухо:       — Ты всё-таки помни, что у тебя есть мы, сестрёнка…       Милица, всхлипнув, вытерла ладонями мокрые дорожки со щёк, кивнула и спросила:       — Братец, можно я напоследок попрошу тебя? Я знаю, что ты ненавидишь отчима… Я до сих пор, хотя прошло так много лет, помню твой взгляд, брошенный на него в день отъезда… Ты сейчас почти всемогущ… Король выполнит любое твое желание… Но, Иво, пожалуйста, пообещай мне, что ты не причинишь ему вреда…       Нахмурившись, он посмотрел на неё:       — Ты просишь о невозможном, сестрёнка… Кажется, ты забыла, по чьей милости вы тут оказались. И я не собираюсь ни о чём просить короля… А просто дождусь подходящего случая и сам с большим удовольствием сверну ему шею…       При этих словах Милица побледнела как полотно, но терпеливо продолжила:       — Скорее, это ты постарался всё забыть… Но, Иво, у него есть сын… И он — наш младший брат… Ты же не оставишь невинное дитя сиротой?       Иван вспыхнул и ничего не ответил.       Она молитвенно сложила руки и сказала тихим, но твёрдым голосом:       — Поклянись мне…       — Но я не… — попытался возразить Иван, но она остановила его движением руки:       — Поклянись мне перед распятием, что ты не навредишь ни отцу, ни ребёнку…       В комнате повисла такая тишина, что стало слышно громкое жужжание мухи, которая пыталась выбраться из паутины в углу.       — Клянусь… — перекрестившись, наконец, сердито пробормотал Иван, потом заглянул в полные ожидания глаза сестры, и вдруг усмехнулся. — Да не смотри на меня так… Сделаю, коли обещал.       Он взял её руки в свои, крепко сжал: она порывисто шагнула к нему и, рыдая, упала в его объятия.       Идя под руку с Николь по монастырскому двору, Иван всё ещё думал об обещании, данном Милице.       — Ты впрямь его хотел убить? — донёсся до него голос сестры.       Она смотрела на него растерянным взглядом. Он сухо кивнул, ожидая продолжения.       — А ты изменился… — совсем тихо ответила Николь.