Ведьмак опешил и отпустил грудки одежды музыканта, позволяя ему сползти на своё колено.
— Ты же смелый, сильный не только духом, но и телом, умеешь сражаться и... Не женат, — тот нервно сглотнул, мало соображая, что говорит.
Геральт отстранился, недоверчиво смерив юношу взглядом. На его лице изобразилось удивление. Лютик был абсолютно прав. Сам того не осознавая, ведьмак перечислил чуть ли не все свои положительные качества.
— Ой, наговорил лишнего, кажется, это хмель в голову ударил... В общем, никакой сильной и обученной сражаться девушке не нужен бесполезный бард, который только и умеет, что рифмы плести и толпу развлекать. Я слишком... Дружелюбный и наивный для таких отношений. Я могу принести цветок, а не меч... Спеть балладу о любви, а не громогласно огласить всё войско боевым кличем. Ей рыцарь нужен, а не я. А я... Да никому я не нужен, — опустив глаза в пол, поэт попытался сползти ещё ниже, чтобы, наконец, ощутить пол ногами.
— Ты нужен мне, — Геральт мягко поднял лицо юноши за подбородок.
Тот смущённо посмотрел в яркие янтарные глаза, горящие тёплым, нисколько не обжигающим, а ласково согревающим огнём. Таким огнём и должна гореть... Любовь?
Недаром в народе ходит поверье, что противоположности притягиваются. Лютику нужен был защитник, готовый стоять за него горой, потому как длинный язык был его заклятым и злейшим врагом, а Геральт нуждался в капле нежности в своих суровых похождениях, хотя и старательно отрицал нужду в теплоте и доброте, пытаясь заглушить эту потребность подкупной страстью.
Но ведь правду говорят, что любят не за что-то. Любят, просто потому что любят. И ни за какие деньги эту любовь не купишь.
Юноша встал на носочки, аккуратно приблизившись вплотную к ведьмаку и не отводя взгляда от его глаз. Они были не такими глубокими, какие он обычно привык приписывать каждой девушке в своих балладах, зато честные и искренние. Поэт прижался к груди мужчины, даже сквозь его броню чувствуя, как медленно бьётся сильное сердце, и скользнул руками по широким плечам, скрытым чёрным доспехом. Не будучи отвергнутым, он осмелел, невесомо провёл мягкими ладонями по гладким щекам, очерчивая скулы, и повис на шее Геральта. Оторвавшись от янтарных глаз, он коротко пробежался взглядом по сжатым губам, но тут же вновь поднял на мужчину смущённый и неуверенный вопросительный взгляд. Этот взгляд говорил гораздо красноречивее, чем самая лучшая его баллада.
Ведьмак тут же властно прижал Лютика к стене всем телом, заставляя проехаться по своему колену, которое он категорически отказывался убирать, сгрёб в объятия и, нежно соприкоснувшись с ним кончиком носа, решительно накрыл его губы своими. Объятия юноши стали крепче, потому как чужое колено поднялось чуть выше, и он снова потерял опору под ногами, а с закрытыми глазами велик был шанс при падении наткнуться на какой-нибудь угол. В отместку за отнятую землю он решительно, но совершенно неумело углубил поцелуй. Геральт запустил руку на затылок поэта, не позволяя ему отстраниться по собственному желанию — если возомнил себя лихим угодником, так держи слово.
Руки музыканта гуляли по чужой спине в поисках ремней, которые держали доспех, чтобы поскорее снять его с мужчины, но не нашли ровным счётом ничего. Тогда он решительно вцепился в ремень, державший штаны ведьмака, за что был тут же наказан разорванным поцелуем и одарён лукавой улыбкой.
Геральт рассчитывал увидеть такую же дерзкую ухмылку на лице Лютика, но тот, чей взгляд поплыл от одного лишь поцелуя и колена между ног, выглядел скорее расслабленно, чем страстно и вызывающе, но ради одного только его влюблённого взгляда ведьмак готов был горы свернуть. Этот взгляд заставлял его нечеловеческое сердце, преисполненное человеческими, возвышенными чувствами, биться чаще.
— Ты ведь... Больше не прогонишь меня? — преданно вжимаясь в грубый чёрный доспех, спросил поэт, охотно закидывая ноги на талию мужчины.
Геральт не мог отказать этим невинным голубым глазам.
— Не прогоню, — его слово дорого стоило, а потому разбрасывался обещаниями он нечасто. — И не оставлю.
Но сейчас был самый подходящий момент, чтобы дать слово наивному юноше, так трепетно ластившемуся к нему. Ведь в золотистых глазах ведьмака он видел отнюдь не чеканные монеты, которых ему должны были щедро отвалить за проведённую с ним ночь, нет, он видел за ними нечто большее. Не безэмоционального мутанта, неспособного плакать и краснеть, не чудовище с медленно бьющимся сердцем, обладающее ужасающе огромной силой, а человека. Человека, которого он любил.
Не решившись спрашивать, что же такое поэт нашёл его в глазах, отчего потерял дар речи, Геральт вновь запустил руку на его затылок, крепко прижимая к себе и отстраняясь от стены. Юноша решительно втянул мужчину в нежный поцелуй, доверчиво прижимаясь к нему всем телом и согревая его холодные щёки своими тёплыми руками. Тот подхватил Лютика свободной рукой под бёдра и приоткрыл один глаз, боясь споткнуться и уронить столь ценную ношу. Обходя все препятствия на пути к кровати, он страстно ответил на изначально невинный поцелуй, чувствуя, как дрожит сдающий позиции юноша.
В отличие от поэта, который не справился с головоломкой доспеха, Геральт избавился от него, а заодно и от рубашки довольно быстро, пока тот еле управился со своим камзолом, снять который, будучи опьянённым не только элем, но и поцелуями, оказалось сложнее, чем он мог себе представить.
Нависнув над юношей, ведьмак встретился с его взглядом, таким манящим, полным искреннего обожания и выдающего все мысли. «Зеркало души», — про себя хмыкнул Геральт. Он тут же впился в губы музыканта развязным поцелуем, уверенно стягивая с него штаны, а заодно и нижнее бельё, стараясь не порвать ни одной завязки и не распустить ни единого шва.
Осознав свою наготу, Лютик покраснел до ушей и закрыл лицо подушкой. Свести ноги более не предоставлялось возможности из-за сидящего между ними ведьмака, а под одним лишь его взглядом и вовсе можно было расплавиться, словно свеча.
Мужчина тут же убрал подушку. На языке у Лютика вертелся вопрос «зачем?», угадывающийся в его жалобном взгляде.
— Как с девушками кувыркаться, так ты горазд, а тут сразу засмущался, — его губы растянулись в хитрой усмешке.
Вопрос тут же исчез и превратился в тихий стон: стоило ведьмаку властно прижаться губами к шее юноши, как тот тут же прогнулся в спине, доверчиво потянувшись за новой лаской.
Был бы сейчас перед Геральтом кто-то иной — он бы, не задумываясь, отыгрался на нём и отодрал как следует, но с этим горе-музыкантом дела обстояли совершенно иначе: растрёпанный и смущённый, он выглядел так мило и по-детски невинно, что у ведьмака рука не поднималась, чтобы хотя бы шлёпнуть его. Тихо буркнув что-то неразборчивое, но явно любовное, он слез с кровати, торопливо обшаривая комнату в поисках хоть какой-нибудь смазки.
— Геральт, постой, — тихо позвал юноша, воспользовавшись моментом и, неловко сев на кровати, начал торопливо обшаривать карманы своей разбросанной одежды.
Ведьмак обернулся, заметив поэта, робко сжимающего в дрожащих руках гранёный флакон со слегка желтоватым содержимым. Он воспрянул духом — ромашковое масло, конечно же! И как он только сам до этого не додумался? Этот цветочный запах уже настолько въелся в их тела и отказывался сходить, что оба совершенно перестали замечать его.
— Хороший мальчик, — мужчина мягко перенял бутылочку из чужих рук, вновь прижав Лютика к кровати всем телом и отплатив ему за смышлёность страстным поцелуем.
Юноша перевернулся на живот, уперевшись коленями в кровать и прогнувшись в пояснице. Крепко обняв подушку, вместо которой, конечно же, он мечтал обнять ведьмака, он робко обернулся, слегка качнув бёдрами, так и напрашиваясь на ласку.
— Я ведь смогу завтра ходить? — осторожно спросил он. — Или, хотя бы... Сидеть?
— Ещё как сможешь. Побежишь, как жеребец. Выглядишь в такой позе просто чудесно, но лучше перевернись на спину, — сказал Геральт, пытаясь вытащить неподатливую пробку.
Та выскочила из узкого горлышка, издав характерный «чпок». По комнате начал неспешно разливаться тягучий цветочный аромат, такой знакомый, что почти родной, постоянно напоминающий Лютику и Геральту друг о друге.
— Знаю, я много доставал тебя, — поэт вновь сглотнул, запнувшись. — Но пожалуйста, сжалься надо мной и...
— Лучше помолчи и расслабься, — вздохнул мужчина, пошире разводя ноги болтливого юноши.
Лютик был необычайно податливым, и в какой-то момент в голову Геральта забралась очень наглая мысль, подсказывающая, что бард уже давно думал о нём в таком ключе и регулярно предавался своим влажным фантазиям, проводя ночи без сна, наяву представляя себе этот момент страсти, но ведьмак тут же отогнал её. Юноша жмурился и кусал губы, прятал лицо и глушил тихие стоны в подушке, а иногда бросал смущённые взгляды на мужчину, не находя себе места и старательно игнорируя собственное возбуждение. Ну разве такой невинный и бормочущий разные нежности Лютик мог сделать подобное?
И верно, что не мог. Геральт был для него чем-то священным, недостижимым идеалом, абсолютным эталоном, а потому он вечно волочился за ним, боясь, что сей венец творения ускользнёт от него. Если поэт описывал в балладах доблестных рыцарей, то всегда списывал их характер с ведьмака. Да и многочисленных девушек он заводил лишь для того, чтобы ненадолго выбросить из головы образ Геральта.
Юноша отчаянно вцепился в простыню под собой, да с такой силой, что костяшки хрупких пальцев побелели, вместе с тем сдержанно и тихо постанывая. Геральт никогда не отличался особой чуткостью к своим партнёрам, но даже в нём проснулась нежность, хотя, что более вероятно, Лютик просто излучал это приятное тёплое чувство, словно маленькое ручное солнышко.
Впервые ведьмак почувствовал себя неуверенно, решив вновь поцеловать кого-то. Пламенная страсть и желание подчинить поэта целиком и полностью отступило, уступая место новому, трепещущему в сердце чувству. Коснувшись мягких губ Лютика, он постарался сделать поцелуй как можно более нежным и чувственным, на что юноша отозвался более громким стоном, ещё больше прогнувшись в пояснице, потому как чужие пальцы нещадно давили на какую-то особо чувствительную точку, о существовании которой он даже и не подозревал.
Хотя бард до последнего не желал разрывать поцелуй, Геральт всё же отстранился, позволив ему перевести дыхание. Вытерев руки о первую подвернувшуюся тряпицу, он решительно избавился от штанов и нижнего белья, с облегчением вздохнув.
— Иди сюда, не бойся, — ведьмак похлопал себя по коленям.
Юноша нервно сглотнул, оценив размеры чужого достоинства, но послушно оседлал колени мужчины и приластился к нему всем телом, невинно заглядывая в янтарные глаза и неуверенно оглаживая его грудь тонкими пальцами. Геральт не умел с любовью обнимать людей, не переломав им при этом все рёбра, но музыканта прижал к себе необычайно трепетно и, чувствуя на своей шее его учащённое горячее дыхание, ласково погладил по голове.
— Попробуй вставить его сам, — предложил он, смазано поцеловав юношу в щёку. — Так ты уж точно не будешь пыхтеть на меня из-за того, что я грубо с тобой обошёлся.
— А он... Войдёт вообще? — покраснев до ушей, смущённо спросил Лютик, мягко проведя рукой по чужому члену, словно пытаясь найти ответ на свой вопрос.
Ведьмак одарил его снисходительным взглядом, словно смотрел на несмышлёного ребёнка.
— Войдёт, и не один раз. Просто расслабься, — кивнул он, легонько сжимая ягодицы юноши.
Торопить его он не хотел, однако возбуждение постепенно переходило грань терпимого, что он и дал понять поэту, который тут же вздрогнул и приподнялся на коленях, опираясь одной рукой на чужое плечо.
Лютик уткнулся лбом в чужую грудь, сорвано постанывая, потому как попросту не успел перевести дыхание. Мягко придерживая член мужчины рукой, он постарался как можно более плавно опуститься на него, бормоча, словно в бреду, какие-то милые комплименты. По его ногам прошла предательская дрожь, и те отказались держать своего хозяина, расползаясь в стороны. Резко опустившись на чужое достоинство по самое основание, юноша кончил с громким стоном, запрокинув голову и отчаянно вцепившись в чужие плечи.
— Прости, — пролепетал он, пытаясь унять дрожь в наполнившемся приятной истомой теле.
Геральт даже вздрогнул и резко выдохнул, когда Лютик сжал его член внутри себя. Уж от кого, а от него он точно не ожидал такой прыти.
— Юлиан... — он уже было хотел добавить привычное «блять», но вместо этого спокойно вздохнул, сгребая поэта в крепкие объятия.
— Ты помнишь... — музыкант расплылся в счастливой улыбке, начиная приходить в себя, хотя перед глазами у него всё ещё плавали круги. — Помнишь моё имя...
Он попытался снова встать на колени, но, совсем немного приподнявшись, разочарованно опустился обратно, рвано выдохнув. Закусив губу, он упорно постарался задать хоть какой-то темп, но через пару движений сдался, поднимая на ведьмака опечаленный взгляд и трогательно сводя брови «домиком».
— Допрыгался, — усмехнулся тот, вновь укладывая юношу на кровать и не выпуская его из объятий.
Сделав пару толчков, Геральт получил в ответ несколько рваных, но не болезненных стонов, которые ещё больше распалили его. Хотелось прижать Лютика к кровати всем телом и выбить из него не только все стоны, но и душу, однако он упорно сдерживался, не решаясь поступить так грубо со столь доверчиво ластившимся к нему поэтом, чьи руки осторожно ощупывали гладкие, почти затянувшиеся шрамы на его спине.
Когда толчки стали глубже, Лютику уже было не до ответных нежностей. Он вновь заметался по кровати, сжимая в руках и выкручивая простыни почти до треска, не находя себе места, то поджимая ноги к груди или выгибая, словно кошка, спину. Он выглядел чертовски мило и трогательно, запрокидывая голову и подставляя шею для меток, которые выглядели словно бордовые и вишнёвые розы, распустившиеся на холсте талантливого художника. Он часто звал Геральта по имени, то нежно и тихо, то сорвано и страстно, но всегда так благозвучно, будто бы пел только-только сочинённую оду.
— Пожалей людей за стеной, которые пытаются уснуть, — затыкая рот болтливому поэту поцелуем, Геральт крепче обнял его, позволяя перебирать и вплетать пальцы в свои светлые волосы, прикосновений к которым обычно избегал.
Стоны юноши были вовсе не противны ведьмаку, а даже наоборот, ласкали его слух, ведь по ним можно было легко прочитать его ощущения, потому как они были искренними и натуральными, а не насильно выжатыми из груди, как у распутных дев.
Музыкант резко оторвался от чужих губ, снова запрокинув голову и приоткрыв рот в беззвучном стоне. Он крепко обнял талию мужчины ногами, а его пальцы начали сползать с чужой спины, оставляя красные следы.
Именно за такого Лютика Геральт был готов сражаться до последнего вздоха и капли крови: растрёпанного и красного, словно спелая вишня, покрытого метками и укусами от шеи до самого живота, со слипшимися на лбу от выступившего пота и свернувшимися умилительными колечками прядями мягких волос, обладающего удивительно трогательным взглядом, напоминающем чистое голубое небо даже в самую суровую бурю.
Закусив губу, Лютик ощутимо сжал чужое достоинство внутри себя, пропуская по телу ощутимую волну приятной дрожи. Правда, кусал он губы недолго — с них сорвалось имя ведьмака, едва различимого из-за вырвавшегося следом из груди мелодичного стона, с которым юноша кончил.
Геральт шумно выдохнул. Поэт сжался столь резко и сильно, что у него искры из глаз посыпались.
— Геральт... Ты такой внимательный и заботливый... И сильный... А ещё даже не представляешь, как давно и насколько сильно я тебя люблю, — словно в бреду, с кривой улыбкой и полуприкрытыми глазами проговорил Лютик.
Ведьмак порядочно смутился и с видимым замешательством посмотрел юноше в глаза. Таких счастливых и блестящих, словно два озера с бликующей на солнце рябью, обладающих таким ласковым и счастливым взглядом глаз он не видел больше ни у кого. Но ради них он был готов на всё.
Пары грубых и резких движений рукой ему оказалось достаточно, чтобы довести себя до пика.
— Юлиан... Ради своего чудесного голоса и прекрасных глаз... Просто... Забудь всё, что я тебе наговорил во время охоты на дракона, — не поднимая головы, чтобы вновь не встретиться с поэтом взглядом и не утонуть в его глазах, слабо содрогаясь, проговорил Геральт.
***
— А я и не знал, что ты способен проявлять такие нежности телячьи, — тихо усмехнулся Лютик.
Пламя единственной свечи плясало в его глазах жёлтым лукавым огоньком. Уютно устроившись на подушке, он аккуратно расчёсывал пальцами серебристые волосы лежащего у него на груди Геральта. Тот хотел было грубо ответить на неуместную колкость, но лишь устало вздохнул, прикрывая глаза и поудобнее укладывая голову. Грудь юноши была не столь мягкой и пышной, как у девушек, зато гораздо более родной, покрытой собственническими метками, постепенно приобретающими красно-пурпурный оттенок.
— Мне казалось, что ведьмаки лишены эмоций... Ты всегда был таким холодным, и сначала я даже потерял надежду, что смогу хотя бы подружиться. А потом ты в гневе накричал на меня, и я понял, что шансы-то есть, — музыкант зевнул, потягиваясь.
— Да когда ж ты заснёшь уже? — проворчал ведьмак.
— Всё это время тебе просто не хватало тепла? Ну конечно же, это потому что ты котик, — продолжил умиляться музыкант.
— Я не котик, — фыркнул Геральт.
— Но глаза-то кошачьи. Интересно, а ты умеешь мурлыкать, если почесать за ушком? — Лютик попробовал зарыться пальцами в чужие волосы близ уха.
— Юлиан, блять, — прошипел мужчина, резко отстраняясь и сгребая смеющегося юношу в крепкие объятия, не позволяя ему двинуться. — Хоть раз с тобой можно нормально поспать?
— Можно даже переспать, — хихикнул поэт, но оказался тут же заткнут поцелуем.
Недолгим, но зато глубоким и чувственным.
— Просто не порть болтовнёй такой момент, — коротко облизнув пальцы, Геральт зажал фитиль горящей свечи, погрузив комнату в полумрак, слегка рассеивающийся лившимся из окна лунным светом.
Юноша блаженно прикрыл глаза, прижавшись щекой к груди ведьмака, который был настолько внимателен, что убрал с груди свой амулет, заправив его куда-то за спину. Лютик закинул ногу на чужое бедро и, аккуратно высвободив одну руку, приобнял ей мужчину. Не почувствовав сопротивления, он расслабленно выдохнул, ещё больше приластившись к тёплому телу.
Юноша в очередной раз убедился, что Геральт был абсолютным идеалом, начиная от серебристых мягких волос, прикасаться к которым было одно удовольствие, и заканчивая его низким бархатистым тембром голоса, от коего по спине барда бегали мурашки.
В комнате воцарилась благодатная тишина, о которой вечно мечтал и просил ведьмак, изредка нарушаемая только его сопением.
***
Солнечный свет, проникающий через узкое заляпанное окно, падал прямо на лицо Лютика, который, недовольно поморщившись, прикрыл глаза рукой. Понежившись в тёплых лучах ещё пару минут, он потянулся до дрожи в мышцах, блаженно выдохнув и улыбнувшись.
— Геральт? — продрав, наконец, глаза, позвал он, мягко проводя рукой по чужому плечу, которое оказалось... Одеялом.
Оглядевшись, он обнаружил себя одним-единственным в пустой комнате и холодной кровати. От ведьмака не осталось и следа. Лишь метки на груди напоминали о том, что произошло ночью.
— Геральт... Ты здесь? — с надеждой позвал юноша, садясь в кровати и стыдливо прикрывая шею и грудь одеялом.
В горле застрял ком, а в носу неприятно защипало. Он вновь использован и выброшен, словно тряпка. Да чего уж таить — он и был тряпкой.
Сердце поэта разбилось на тысячи осколков, которые впились в его грудь изнутри, полосуя её вдоль и поперёк. Каждый вдох сопровождался невыносимой болью, от которой слёзы наворачивались на глаза.
Поникнув головой, он спокойно оделся и, с досады крепко вцепившись в ремешок своей лютни, поплёлся прочь.
Это была не просто ночь с обычной девушкой, купленной на несколько часов. Таких ночей у него было бесчисленное множество, а на утро он даже не мог вспомнить имя лежащей рядом пассии. Но Геральта он, дурак, любил, настежь открыл для него своё сердце, и... И ничего не получил взамен. От него осталась только холодная кровать и красно-пурпурные метки, которые саднили от соприкосновения с одеждой. На душе Лютика скреблись кошки, раздирая изнутри его хрупкое тело.
Тяжёлая дверь тихо скрипнула и с трудом поддалась юноше, руки которого, как и всё его тело, ослабли и болезненно тряслись, словно осиновый лист. Ему не посчастливилось тут же врезаться в кого-то. Испуганно вздрогнув и втянув голову в плечи, он принялся тихо и неразборчиво извиняться, не смея даже поднять взгляд. По его щекам катились слёзы, словно капли осеннего дождя по оконному стеклу.
— Лютик? — до боли знакомый голос заставил музыканта вздрогнуть.
Подняв взгляд, он встретился с янтарными кошачьими глазами. Поэт громко шмыгнул носом и, недолго думая, бросился на Геральта с объятиями.
— Ты же обещал, что больше не оставишь меня, — привстав на носочки, чтобы быть примерно одного роста с ведьмаком, тихо взвыл Лютик.
— Я и не оставлял тебя, — прижав к себе юношу настолько крепко, что у того ноги оторвались от пола, чем он тут же воспользовался, закидывая их на чужую талию, мужчина зашёл обратно в комнату, закрывая за собой дубовую дверь.
Осторожно заправив за ухо ведьмака прядь серебристых волос, музыкант тут же отчаянно впился в его губы искренним и чувственным поцелуем, смаргивая остатки слёз. Положив руки на его щёки и мягко водя большими пальцами по скулам, он умолял не отстраняться так быстро, не бросать его вновь...
Чуть отстранившись, он долго смотрел в глаза Геральта, в которых, подобно робкому пламени свечи, теплилась столь нехарактерная для него нежность, пока тот заботливо и ласково стирал тыльной стороной ладони влажные дорожки на его щеках, оставшиеся от слезинок.
— Ты же знаешь, что я не умею петь серенады и галантно заигрывать. Думал сделать тебе сюрприз... — признался он и снял с пояса тиснёные кожаные ножны, из которых торчала рукоять, украшенная искусной гравировкой.
— Это... Мне? — неуверенно спросил музыкант.
От радости у него перехватило дыхание, и, приоткрыв рот в глуповатой улыбке, он замер, не отрывая взгляда от дорогой вещицы. Мужчина слегка смутился, молча вручив ему кинжал и отведя взгляд куда-то в сторону.
Юноша тут же ловко спрыгнул на пол, медленно обнажая длинное лезвие. С каждым высвобождавшимся из ножен сантиметром металла искры в его глазах вспыхивали только ярче. Рукоятка кинжала легла в руку, словно влитая, а само лезвие, хорошо заточенное, длинное, с гравировкой в виде лозы, приветливо блестело, создавая на стенах ярких солнечных зайчиков.
Гравировка близ рукояти в виде причудливого вензеля представляла собой сплетённые заглавные буквы, являющиеся аббревиатурой, не понять которую мог только человек совершенно неграмотный. Заметив их, Лютик перевёл взгляд на Геральта. Тот вновь отвернулся, хотя ещё пару мгновений назад безотрывно смотрел на счастливого поэта, по глазам читая его восторг. Тот, повесив кинжал на пояс, аккуратно, на носочках, едва ли не пританцовывая, приблизился к мужчине и легонько поцеловал его в уголок губ. Умел бы ведьмак краснеть — уже давно бы стоял весь красный как рак.
— Я хотел подарить его чуть раньше, — буркнул он, стараясь сохранить свой холодный безэмоциональный образ, но глуповатая смущённая улыбка выдавала его с потрохами. — И обнять тебя, — выдохнул мужчина, понимая, что терять больше нечего.
— Можешь обнять меня прямо сейчас, — тут же нашёлся с ответом Лютик, доверчиво прижимаясь к чужой груди и смыкая руки за спиной Геральта в замок.
Тот снисходительно потрепал его по голове.
***
Всего за несколько часов лес, окутанный мглой, смрадным болотным туманом и наполненный пугающими шорохами, преобразился в благодатное и благоухающее райское место, залитое солнцем.
Лютик шёл рядом с Геральтом, гордо восседавшим на Плотве, и болтал без умолку, то пытаясь подражать пению птиц игрой на лютне, то любуясь своим подарком.
— Неужели ты научишь меня обращаться с оружием? Будешь моим личным наставником? Станешь рыцарем, а я — твоим преданным оруженосцем? — с улыбкой поинтересовался поэт, подняв голову и зажмурившись от ярких лучей, пробивавшихся сквозь кроны хвойных деревьев. — Или ты просто устал выручать меня? Да ладно, защищать даму от чудовищ же так романтично и благородно!
— Нет, просто теперь ты будешь выполнять за меня всю грязную работу, — усмехнулся ведьмак, но тут же нахмурил брови. — Шутка.
Деревья расступились, открывая взору поросшую высокой травой поляну. Судя по тому, сколько тут росло иван-чая, когда-то давно здесь стояла небольшая деревушка или же дом отшельника. Но природа всегда берёт своё, а потому, как только человек отсюда исчез, всё начало стремительно зарастать. Сквозь заброшенный сруб, стоящий посреди поляны, уже проросли берёзки, робко выглядывающие из разбитых окон, стараясь дотянуться до солнца своими кудрявыми кронами.
— А он серебряный? — поинтересовался поэт, аккуратно вынимая клинок из ножен и храбро размахивая им.
— Нет. Но если научишься с ним обращаться — выкуем серебряный, — ведьмак спрыгнул с лошади, протягивая не замолкающему ни на минуту юноше поводья. — Держи Плотву.
— То есть потом я смогу стать ведьмаком, как и ты? А волосы сразу белеют или прядями? Просто мне было бы стыдно появляться в обществе с побелевшими висками, ведь все примут это за седину. А цвет кошачьих глаз можно выбрать? Хочу оставить голубые. А были... Побочные эффекты? — Лютик огляделся, к своему удивлению уже не обнаружив мужчину в округе. — Геральт? — неуверенно позвал он, крепче сжав поводья лошади. — Плотва, ты ведь знаешь, куда он делся?
Лошадь фыркнула и мотнула головой, словно всё понимая.
С опаской оглядываясь по сторонам и особенно пристально вглядываясь в высокую траву, юноша вновь позвал ведьмака по имени, но никто не ответил. От мысли, что на Геральта могли подло напасть из засады у него холодок побежал по спине. А ведь напасть, и правда, могли, учитывая то, как легко можно было спрятаться в этой густой траве. Нервно сглотнув, он попятился назад и тут же врезался в кого-то. Испуганно обернувшись, он нашёл ведьмака, держащего в руках большую охапку цветов. Собирать красивые букеты он не умел, а потому большинство растений были просто вырваны с корнем.
— Ох, прости, не знал, что у тебя лошадь некормленая, — усмехнулся юноша, с облегчением выдохнув. — Никогда бы и не подумал, что даже такой здоровяк, как ты, может спрятаться в этих джунглях.
Отведя взгляд куда-то вниз и в сторону, Геральт молча протянул цветы поэту. Тот в недоумении похлопал глазами.
— Бери, пока их Плотва не съела, — тихо буркнул мужчина, старательно избегая зрительного контакта.
Лютик тепло улыбнулся, охотно принимая подарок, не идеальный, конечно же, и недостойный королевского стола, но дура та королева, которая не видит, что в эти хрупкие цветы Геральт вложил душу и сердце.
— Спасибо, — он смазано поцеловал ведьмака в щёку, дабы не сильно смущать его, и тут же уткнулся лицом в букет, вдыхая амбре полевых цветов. — Знаешь, ты похож на ромашку: жёлтые глаза и белые волосы... Как серединка и лепестки... Пожалуй, это отличный эпитет. Эй, погоди! — почувствовав, как ноги оторвались от земли, он запаниковал.
Геральт подхватил музыканта под мышки, затаскивая в седло и усаживая к себе на колени.
— Продолжай, — спокойно сказал он, слабо пришпорив Плотву.
Сидя боком на лошади, юноша перебирал огромный букет, отделяя цветы от испачканных в земле корней и тихо болтая о всяких милых мелочах. Его пальцы ловко переплетали стебли между собой, соединяя полевые цветы в красочный венок, в котором больше всего было, конечно же, ромашек.
Убаюканный мурчанием Лютика, ведьмак долго клевал носом и, в конце концов, окончательно сморённый, задремал, склонив голову к груди.
Юноша вскоре обнаружил это, замолчал и, тепло улыбнувшись, аккуратно заправил несколько выбившихся серебристых прядей волос за ухо Геральта. Его волосы были необычайно мягкими на ощупь, не запутывались, а скользили между пальцами, словно шёлковая лента. Даже в хвост они собирались аккуратно, без единого петушка. Поддавшись соблазну, Лютик медленно отделил три тонкие пряди, сплетая их между собой и украшая косичку золотистыми лютиками.
Цветов хватило не только на волосы ведьмака, но и на гриву Плотвы, которая, на удивление, была даже довольна тем, что ей уделяют столько внимания и в ответ довольно фыркала, кивая головой.
Когда у Лютика затекли ноги, он настойчиво развернул к себе лицо мужчины, втягивая его в глубокий поцелуй. Геральт проснулся, тут же попытавшись перенять инициативу и поставить юношу на место, но тот, прежде чем заплатить сполна за самоуверенную выходку, спрыгнул с лошади, смеясь.
— Ты горяч, даже когда спишь, — сказал музыкант и затянул какой-то заезженный мотив на своей лютне, разминая пальцы.
— Тогда не играй с огнём, — проворчал ведьмак, но всё же улыбнулся: у него не было повода злиться на поэта, тем более он обещал, что больше не прогонит его.
Так они и шли: Плотва, вся в гвоздике, клевере и фиалках, Лютик с венком из ромашек и васильков, и ничего не подозревающий Геральт с лютиками и незабудками в косичках, который никак не мог понять, отчего во всех поселениях на него так странно смотрят.
