Mute beauty

      Многие дни смешались в одну сплошную карусель — вот Минхи ездила с Дживоном повсюду: в магазины, на прогулки, в кафе, кинотеатры, и голова кружилась от количества всех перенесённых приключений, даже стала забываться прошлая жизнь, когда зимой еле ходишь, от холода замораживая ноги и отогреваясь в краткие миги в машинах мужчин. Ко всему хорошему привыкаешь быстро, так же стремительно укрываешь в памяти всё плохое, пускай это связано с неискоренимым насилием, что сидело под коркой, с противоположным полом, и эта травма могла запросто перенестись на Бобби — но нет, девушка всюду следовала за человеком, что при помощи своих связей скрыл её от сутенёров и позволил спрятаться у себя.       Энн редко покидала границы комнаты мужчины, даже его родители не знали, что «замена Чевон» находилась с ними под одной крышей, ела одну и ту же еду, принимала ванну в тихие часы, когда никого рядом не было. За это время они успели посетить много разных специалистов вместе, осталось лишь последнее испытание, ведь, как известно, врачи лечат не только тело, но и душу, потому и на встречу с каким-то из подруг Чану, наркологом, что терпеливо помогал Минхи проходить лечение, Дживон и Ан собирались чересчур тщательно. В доме удалось вновь не столкнуться с кем-то из живущих здесь, будто все знали, что сейчас нельзя высовываться — шёл хозяин под руку с девушкой, нахождение которой в этих стенах нежелательно для главы компании.       Честно сказать, Дживон боялся осуждения со стороны, именно поэтому пропал с радаров своих друзей, игнорировал просьбы отца явиться с ним в компанию, а Ким-старший потом с неудовольствием узнавал, что его сын почему-то шатался по больницам с какой-то девушкой. Его худшие опасения были из разряда «проходят консультации по аборту и скоро проблемы не будет», но он не думал, что Энн — проститутка, которую его сын лечил для себя, чтобы потом представить как невесту семье. Это какой-то сюжет для мыльной оперы, в которой оба молодых человека потом поженятся и дальше будут жить счастливо, но Минхи будто чувствовала, что никакого семейного уюта не будет: в ней самой надо многое переделать, многим пожертвовать, лишь бы вновь начать говорить и жить полной жизнью. Она видела как-то раз кухарку, что посмотрела на девушку с таким презрением, будто поняла, что Энн — грязная, нечистая, не заслуживала всех тех благ, что на неё сыпались, как из рога изобилия. Безродная, никому не известная иждивентка — надолго ли ты останешься в богатом доме, даже если сам Ким Дживон тебя любит без памяти?       Ты не сможешь противостоять его отцу.       Ты не сможешь заговорить вновь.       Ты не получишь так нужное тебе образование.       Почему?       Ты никому, блядь, не нужна.       — Мы едем к психотерапевту, — проговорил Дживон, когда равнодушная ко всему миру Минхи сидела в кресле рядом в его машине — она не отличалась выплеском эмоций, но будто бы сейчас она ещё больше закрылась от окружающего мира. — Я оставлю вас наедине, что обеспечить конфиденциальность вашего разговора.       Сам Дживон хотел встретиться с Донхёком, передать ему все данные, касающиеся сутенёров, что держали Энн у себя — он знал их номера телефонов, имена, и пускай девушка раз за разом повторяла, что и его, и её убьют, если они заикнутся об этих людях хоть где-то. За ними стояли серьёзные высокопоставленные чины, по крайней мере, так было ясно из дрожащих записей девушки, и Минхи страшно их боялась, предпочитая замыкаться в себе, отталкивать Дживона и делать ему больно своим молчанием. Ким же сам считал, что весь этот бизнес надо искоренить, организаторов кинуть в тюрьмы и излечить от болезней всех девочек, которые не знали, куда себя девать от своих же психологических травм. Не раз и не два было такое, что Минхи просыпалась в судорогах, а Бобби, сидевший рядом, пытался её успокоить, пускай его способы были не из лучших, ибо он банально не знал, что делать в такие моменты.       Беспомощность убивала, потому и было принято решение сходить к психиатру и узнать всю правду о девушке, что за это короткое время освоила язык жестов, пускай бегло и порой с ошибками, но доказала то, что она хорошая ученица и способна к обучению. Дживон практиковался с ней, при этом даже проходили вместе онлайн-занятия у немого человека, старой женщины, которая терпеливо показывала все жесты, а потом сурдопереводчик, тоже работающий с ней, поправлял взмахи руками. Сегодня Минхи должна была узнать, почему она стала немой, что это за вид немоты, или как это называют — Бобби не был врачом, чтобы говорить без ошибок в терминологии, но надеялся, что из этого состояния человека можно вывести, надо просто поднажать.       — Третий этаж, кабинет триста шестнадцать, — бормотал себе под нос Дживон, когда они поднимались в лифте наверх, а Минхи просто смотрела на сведённые носки собственных туфель — таких чистых, тёплых, что ей не верилось, что они — её, что она лечилась от всего, что произошло. Порой допуская мысли, что Энн всё-таки умерла, она щипала себя кожу, морщась от боли и понимая, что всё это — реальность, пускай не такая, как всегда, но всё же реальность, потому и льнула к своему спасителю больше, глаза жмурила сильнее и радовалась, что это не сон и не мечты. — Психиатр Ким…       В коридоре, как ни странно, царили тишина и пустота, потому Дживон и его спутница зашли в кабинет незамеченными; внутри находилась женщина, одетая в кремового цвета брючный костюм, её волосы были заколоты в высокий пучок, а на носу красовались очки. Она производила очень приятное впечатление аккуратного и внушающего доверие врача, потому улыбнулась Минхи, что сделала попытку спрятаться за Кимом, но убедила обоих, что всё в порядке, все находились в безопасности. Бобби усадил девушку в мягкое кресло, тихо пообщался с психиатром, что заверила её, что ничего плохого не случится, а потом, оставив на щеке Минхи поцелуй, вышел за дверь. И как хорошо, что врач оказалась к тому же и сурдопереводчиком, что понимала язык жестов, потому проблем с налаживанием общения совершенно не обнаружилось.       Донхёк уже ждал Дживона в одной из кофеен, где подавали неплохой кофе, и пока Бобби добежал, Хёк успел выпить уже две кружки, потому нервно стучал пяткой по полу и выглядел очень уж недовольным. Он не знал всех подробностей, что сейчас происходило с «Ан Минхи», знал только, что его друг водил её по врачам, кормил, одевал, жил с ней под одной крышей и спал в одной постели. Даже думать не хотелось, чем они там занимались в постели, тем более что девушка — бывшая на данный момент проститутка, а её клиент желал возмездия тем людям, кому по-настоящему всё равно, кто ты: богатый, бедный. Сколько раз Дживону говорили в разных ситуациях не соваться не в своё дело, схорониться и сделать так, что он умер, но не лез испытывать судьбу, будто у него, как у кота, девять жизней. Хотя, если так посмотреть, то и девять жизней уже на исходе: наркотики, курение, алкоголь, девочки сделали своё дело, и пускай его даже не пробуют ставить на путь истинный, ведь все возможности уже давно и банально просраны.       — Я готов тебе выдать и номера телефонов, и имена людей, кто этим занимался, — листочек со сбивчивым почерком Минхи оказался прямо перед Донхёком, и тот, пробормотав «дешифровальщиком я не нанимался», принялся вчитываться в предоставленную информацию. — Я не знаю, что они сделали с моей малышкой, но я не хочу, чтобы они и с другими девушками так поступали.       Хёк старательно читал записи Энн, немного хмурясь и думая, что эта девушка явно много настрадалась в своей жизни, оттого почерк был странно острым, обрывочным, будто бы ей хотелось кричать — это и разрывало изнутри. Донхёк не знал Минхи так хорошо, как Дживон, ему проникнуться было сложно, но он ощущал что-то сосуще-неприятное в груди, будто понимал все её страхи, переживал вместе с Энн её эмоции и хотел искренне помочь. Бобби пил кофе, наблюдая за изменениями лица друга, видел буквально всё, и через пару минут Ким отлучился в специальную кабинку, чтобы молча покурить и подумать в тишине. В голове роились мысли, самая главная из которых была «надо допросить саму Энн», но как бы это смешно не звучало — разговорить немую бывшую проститутку, — Дживон чётко дал понять, что сейчас нельзя даже подходить к девушке.       — В общем, — мужчина откашлялся, засовывая пачку сигарет в карман и присаживаясь перед Бобби, который всё же заказал для себя поесть — утром не смог впихнуть в себя хоть что-то, а сейчас вроде бы появился аппетит, — я возьмусь, ты понимаешь, не брошу, но, Боббс, надеюсь, ты понимаешь, что это дело опасное? Я в такое предпочитаю не соваться, найти кого-то — ладно, но не накрыть колпаком деятельность сутенёров.       — Если дело в деньгах, то я заплачу, — проговорил Бобби и залил рисовую кашу с абрикосами остатками чёрного кофе, — ты же понимаешь, что я могу себе это позволить?       — Я понимаю, просто мне самому не хотелось брать на себя эту ответственность, — уже прямо сказал Донхёк, поймав шокированный взгляд друга, который не ожидал такого выпада в свою сторону. — Извини, конечно, но я сделаю всё, что могу, но если появится угроза моей жизни, то я перестану заниматься этим делом. У меня семья, жена…       — Хорошо, — проговорил Дживон, откладывая от себя столовые приборы и подзывая официанта. — Я всё понял, если что не дай бог случится, не бойся, с твоими домашними всё будет в порядке.       Если бы Дживон произнёс эти слова полгода назад, Донхёк ни за что бы ему не поверил: слишком уж его друг безответственный, с ветром в голове и полнейший теменью в будущем. Сейчас, по виду, он остепенился и был готов ради своей ненаглядной Ан Минхи сделать всё, что угодно, даже умереть, как собака, в подворотне, совершить преступление и сесть в тюрьму. Он её по-настоящему любил, и это чувство разбудило в нём благородство, самоотверженность и эмпатию, что помогали парню определиться, какой он.       — Ты изменился, — проговорил Донхёк, когда мужчины вышли из кафе; Дживон поднял глаза и с удивлением посмотрел на своего друга, — и мне это нравится, Боббс. Я, чёрт побери, верю тебе и знаю, что моя семья, в случае чего, не дай бог, не останется в полном дерьме.       Донхёк и Дживон расстались — они многое, что надо, обсудили, во всём сошлись и остались довольными, Хёк даже чувствовал что-то лёгкое внутри, будто преисполнился в своём сознании и отпустил все невзгоды. Бобби понял, что конец сеанса психотерапии скоро настанет, и быстро сел в автомобиль, выезжая на дорогу и окончательно расслабляясь. Все проблемы скоро будут решены, Хёк точно поможет найти этих убийц молодости и невинности, а уже после этого Ким позабавится, предоставляя все доказательства в суде. В его розовых мечтах всё было хорошо, будущее представлялось красивым и светлым, с «обновлённой» Ан Минхи и её тёплой привязанностью к нему; он уже распланировал всё: свадьбу, отдельный от родителей дом, несколько детей, рождённых и взращенных в любви, не в бесконечном страхе и темноте.       Дживон припарковался на парковке у больницы, вышел из машины и поставил её на сигнализацию; куртку запахнул, чтобы стало чуть теплее, а потом нырнул в большое здание, практически мгновенно согреваясь. В коридорах уже стало оживлённее, но никто не толкался локтями, наоборот, каждый уважал личное пространство другого человека, что было очень приятно. Ким постучал как раз в тот момент, когда сеанс завершился, и Бобби с неудовольствием и щемящим сердцем заметил слёзы на глазах возлюбленной, но госпожа Ким выглядела спокойной и, можно сказать, практически безучастной.       — Можно вас на пару слов? — Дживона втащили в кабинет, но мужчина успел схватиться за Минхи и взять её с собой. — Хорошо, наверно, вам стоит обо всём узнать вместе. Мы с госпожой Ан выявили, что она не говорит из-за травмы, которую надо прорабатывать.       — Что за травма? — Ан задрожала, вцепилась в Бобби, будто не хотела, чтобы он слышал следующих слов врача, аккуратной женщины, от которой не ждёшь плохих вестей.       — Множественные изнасилования после того, как её в школьном возрасте забрали у отца за неуплату долгов, — Энн уткнулась носом в плечо Кима и заплакала. — На просьбы остановиться они продолжали делать своё дело. Я советую вам приходить ко мне вместе, потому что госпожа Ан доверяет больше всего вам — не мне.       Минхи не могла успокоиться всё время, что они ехали обратно домой, и как бы Бобби не старался её утешить, ничего не помогало, девушка впала в оцепенение и даже не показывала при помощи лица абсолютно ничего. Дживон смог только обнять её, прижать к себе, когда припарковался у своего дома и выключил фары, а потом поцеловать её в макушку, прикрывая глаза и пытаясь самостоятельно успокоиться. Ан перестала плакать спустя пять минут, убаюканная теплом и любовью, и просто уткнулась в плечо мужчины, понимая, что ей очень, очень тяжело, а ещё совершенно не желала говорить, даже с Дживоном, которого всегда хотелось обнимать и благодарить за собственное спасение.       Такому человеку надо поклоняться, ставить памятники и быть бесконечно благодарным, хотя Энн рядом с ним настолько ослабела и стала нежной, что не смогла бы даже пошевелиться сейчас. Ей хотелось есть, завалиться в ванну, а потом просто спать, будто транквилизаторами врач-психиатр исколола, чтобы девушка успокоилась и спокойными, не дрожащими руками и без слёз, падающих на бумагу, поведала обо всём травмирующем опыте, что с ней произошёл. Минхи впервые кому-то открывалась так, понимала, что это надо было сделать намного раньше, но не нашлось денег и банальных сил доехать до Сеула, ведь боялась сутенёров, а с Ханбином познакомилась чертовски поздно, когда смирилась со всем насилием и умела лишь благодарить, раздеваясь и насаживаясь на мужской половой орган.       Для неё секс — это способ заработка, кошмарный, грязный, это та сфера, в которой для неё нет любви, ласки, нежности, и Дживон — тот самый «единственный», что немного приоткрыл нужные дверки, а она всего лишь позволила ему там находиться. Минхи любила его, но эта любовь была странной, извращённой, она позволяла воспарять к небесам и падать оглушительно вниз одновременно, но она знала, что Бобби её любил по-настоящему.       Потому Энн сказала себе, что никогда не ранит его чувства.