Берлога

Слышь, ты, с нимбом чувак наверху, называвший себя отцом, ты совсем охренел там, ослеп и оглох,  хоть и был всегда подлецом. Ахуенно тебе там и круто, смотрю,  иже на небеси. А хотя бы взглянуть на наш ад слабо? Слушай, ну не беси, заводя снова сладкие речи о том,  чтоб смирили свой зов сердец. О покорности мнимой в молитвах тебе,  о любви -  это ж полный пиздец. Знаешь,  я бы даже имя твоё вечно славил, как ты и хотел, только дай нам хотя бы хоть шанс пережить этот весь земной беспредел. И двойные стандарты свои  ты давай, убери для врагов. Или им «слово божие» можно не чтить,  «справедливейший» из богов? Да и пусть бы была на всё воля твоя,  мне здесь хватит и воли моей, чтоб твои косяки разрулить,  разделив зверей и людей.  Твое царствие пусть на землю прийдет,  не за наш только, сука, счёт. Ты из жатвы кровавой своей отпусти  тех хотя бы, кто не поймет - нерождённых, младенцев, детей, матерей, стариков,  животных, больных… Разве я слишком много прошу? Лишь легчайших действий простых. Всемогущий же ты, говоришь, ну подкинь  внутрь кольца хотя бы БК. Три двухсотых, пять - триста, а ты всё твердишь: «Человечья судьба нелегка». Нам не надо насущного хлеба, оставь,  мы и сами вспашем поля. Просто сделай, чтоб дальше без взрывов жила  исстрадавшаяся земля. Искушений не нужно, вот здесь ты прав, слишком много сюда умереть приходили спецом,  да, такие как я,  хотя смерть - это как посмотреть. А грехи отпускать и прощать не спеши, дохера ещё будет грехов, Я сейчас покажу тебе, чёртов слепец,  то, за что убивать я готов. Видишь, женщина, ей тридцать лет,  а на вид будто сто… где тут связь? Её мужа в плену «божьи люди» твои расстреляли, над мертвым глумясь. Этой девочке где-то шестнадцать всего, умерла, не смогла пережить ночь насилия группой, и брата её…  Что ты кривишься? Нечем крыть? Два врача и спасатель - здесь быстро - обстрел,  эти дети - в пожар от ракет. В поликлинику дед шёл, увы, не успел,  дохера, скажешь, важная цель? Это всё - только капля среди сотен душ, сотен тысяч рыдающих душ. Слышишь  стон их и плач? Отомстить за них грех?  Или в этом ты несведущ? Лицемерный ублюдок, кровавый твой храм  и кресты, как гарпуны для тел. Нет здесь бога, лишь чёрное солнце в пыли и контуженный день догорел. Нет любви, сострадания, нет ничего,  в канонадах и взрывах молчит даже боль.  Пустота, гарь и кровь - вот такой  божески-бесовской общепит. Ладно, знал: бесполезно с тобой  и пытаться мне было, бывай.  Я в чистилище,  - улыбаюсь, -  даже не вспоминай. Барахлит наш с тобою канал от помех, обрываю я с треском связь. И черчу на руках  ярко-алым углём Пентаграмм рунических вязь.