Из чувства долга.

      Граф Бенкендорф вызвал его через два дня после освобождения, что, на удивление, только обрадовало следователя. В конце концов, он уже и сам собирался было нанести его сиятельству визит. Желание один единственный раз занять позицию стороннюю и посмотреть, чем закончится спектакль, было, конечно, сильно, но неуемный характер в купе с пресловутым чувством долга обязывали вернуться и довести дело до конца. Самое сложное, благо, осталось позади.       Пока тряслись по булыжной мостовой, Яков Петрович все думал, в голове прокручивая все случившееся: как зацепился за один лишь образ Разумовского, тогда ещё не до конца понимая, почему, а позже вспомнил маленькую деталь на одном из приёмов у Ивана Анатольевича, обрывок разговора с князем Добринским, с которым тот якобы состоял в весьма дурных отношениях. Позже была слежка. Пресловутая ведьма, инсценировавшая собственную смерть с целью подставить. Шпионаж с заглядыванием в чужие окна. И окончательная уверенность в том, что все ниточки в руках у Разумовского после приватного разговора с дочерью Воронцова и Мариной Фёдоровной, убедившей мужа рассказать ей о планах Общества на будущее. К каким способам она для этого прибегла было любопытно, но задавать ей этот вопрос он никогда не станет. Ссылка двух интриганов, так неосторожно сделавших следующий ход. Похищение Воронцова. Маленькая хитрость, ложный след и отлучка Добринского. И сначала не приведшая ни к чему гонка за бумагами и договорами, что могли послужить доказательствами сговора с незаконными сборищами. Разочарование… Письма… Все последние воспоминания были словно бы в тумане. И только один момент четко отпечатался в памяти.       Тут мысли Якова Петровича свернули в совершенно неправильное русло и обратились к Марине Федоровне, которой он теперь точно по гроб жизни обязан. Вспомнилась душная атмосфера чужого кабинета, скрип пера, грустный взгляд и неловкое объятие. Тогда они всерьёз решили, что на этом их эпопея окончится. В прочем, она и окончилась. Лучше, чем могла бы, но не так, как хотелось бы.       Когда карета остановилась, Гуро некоторое время посидел молча, затем резким движением дверцу распахнул и шагнул на дорожку, к дому графа ведущую. Боль в плече причиняла уже гораздо меньший дискомфорт, но, возможно, это был лишь эффект от улучшения психологического состояния. Когда человек знает, что ему не грозит казнь или каторга, то ощущает себя гораздо лучше да и мир воспринимает с более… оптимистической точки зрения. — Прошу-с, — встретил его новый слуга и проводил до гостиной.       Гуро вошёл, предварительно постучав, и шагнул в центр хорошо знакомой ему комнаты, в которой он, однако, бывал гораздо реже, чем в кабинете хозяина дома. Сам хозяин сидел в кресле и преспокойно беседовал с Мариной Фёдоровной. Когда Яков Петрович сделал к ним несколько шагов, оба замолкли, а граф неспешно поднялся, одними лишь уголками рта улыбаясь. — А, друг мой, а мы тут как раз заняты обсуждением очередного дела, к тому же связанного с государственной изменой. Не хотите ли поучаствовать? — Признаться честно, я бы с удовольствием занялся чем-то, что не касается напрямую государственных интересов, — с усмешкой ответствовал Гуро. — Понимаю Вас, Яков Петрович, но боюсь, что некуда Вам теперь деваться. В прочем, дела обстоят так, — граф жестом указал гостю на диван, — что вам пока придётся временно отлучиться. Разумеется, исключительно для вида. Пока мы не решим, как это все получше оформить да людям обьяснить. Все, согласитесь, было бы гораздо проще, если бы не две пресловутые статьи, которые вытравить из памяти мы, к сожалению, не можем. Разумовский был изменник, да не последней значимости человек. Афишировать существование Тайного Общества будет можно только тогда, когда оно будет уже почти полностью уничтожено. А просто так опровергнуть написанное мы не можем, здесь подход аккуратный нужен. Так что пока Вам придётся немного в провинции поработать. Тем более, что, по нашим сведениям, многие потенциальные члены данного Общества уже озаботились побегом. Так что не переживайте, друг мой, Вам будет, чем заняться. — Не сомневаюсь, Ваше высокопревосходительство. — Да и дом Ваш, наконец, в порядок окончательно приведут после того пожара.       В наступившей тишине отчетливо слышался стук маятника часов, казавшийся сейчас размеренным, неторопливым и совершенно не напоминающим о ценности времени. Марина Фёдоровна сидела, не двигаясь, с застывшей на губах немного грустной улыбкой, и смотрела прямо в темно-карие глаза человека, которого, как оказалось, вело не одно лишь любопытство и желание выгоду получить, но все же нечто гораздо более… правильное.       Александр Христофорович, с интересом наблюдавший за молчаливыми переглядками, вдруг произнёс: — Вы вполне можете задать этот вопрос, Яков. Признаться честно, не понимаю, почему для Вас это так сложно.       Бенкендорф не скрывал насмешки и смотрел на своего помощника выжидающе. — Я не совсем понимаю…       Звонкий смех графа разрезал вечернюю тишину. — Да все Вы, Гуро, понимаете. Только самому себе признаться в этом никак не хотите. Марине Федоровне ничего не угрожает. Будьте спокойны. Если эти господа попробуют выкинуть какую-нибудь гадость, то уж поверьте, мало им на этот раз не покажется. Да и Марина Фёдоровна не из робкого десятка и постоять за себя способна.       Яков Петрович чуть брови нахмурил, уличённый. Не любил мужчина, когда кто-то вот так запросто его мысли угадывал. Сама же Марина Фёдоровна, голову чуть опустила. «Смутилась», — отметил про себя Гуро, никак на слова графа не отвечая. — Что ж, завтра Вам передадут приказ. И лучше будет, если Вы уедете поскорее… К слову о приказе, собираемся вот, господина Гоголя арестовать. В конце концов, именем его статья подписана, а в этом преступлении ведьма пока не созналась. К тому же, деятельность всех этих… писателей в последнее время изрядно мешает. — В этом нет нужды, Ваше высокопревосходительство, — чуть задумчиво, но привычно-быстро, произнёс Гуро.       Легкий наклон головы собеседника выразил заинтересованность. И Яков Петрович продолжил: — Господин Гоголь не имеет никакого отношения к этой статье. Он в этой ситуации, несомненно, сам стал жертвой умысла злого. — Что ж, Гуро, на Вашей совести будет. — Не в первый раз, Александр Христофорович!       Разговор после этого пошёл на удивление легко и коснулся не только дела. Когда Марина Фёдоровна в компании Якова Петровича выходила из дома графа был уже глубокий вечер, и тусклая Петербургская Луна уже висела над городом. — Позвольте Вас проводить! В конце концов, время уже позднее, — предложил Гуро, останавливаясь на ступеньке ниже и оборачиваясь к женщине. — Благодарю, но я хотела немного пройтись. — Душа моя, это-то я прекрасно понял. Потому и сказал, что намерен компанию Вам составить в Вашем вечернем променаде. Если Вы, разумеется, не против.       Марина Фёдоровна плечами пожала, мол: «Если хотите». Они вместе медленно двинулись по ночным улицам. — Знаете, а ведь все сложилось удачно только благодаря Вам… — задумчиво протянул Гуро, смотря куда-то себе под ноги. — Вы меня знаете, душа моя, я терпеть не могу в должниках ходить. Так что, если вдруг что-то понадобится… Обращайтесь. — Яков Петрович, Вы лучше сейчас о себе подумайте… по Вашему обыкновению, — пропела она, сама точно не понимая, что заставило ее сказать последние слова. Они уже столько прошли вместе, но она не хотела, нет, боялась превратить их странные взаимоотношения во что-то другое, во что-то большое. Сейчас ей было необходимо подумать о себе самой, о том, как устраивать собственную новую жизнь, до этого вновь разлетевшуюся на кусочки. Однако она замедлила шаг, давая ещё чуть прихрамывающему мужчине возможность себя догнать (до этого женщина постоянно шла на несколько шагов впереди, словно показать хотела, что несмотря на согласие себя проводить, компания его ей была не нужна). И легкая улыбка сама собой появилась на ее губах, когда стук трости стал ближе. — О себе, голубушка, я уж точно не забуду, можете не волноваться, — она знала его достаточно, чтобы уловить веселые интонации в его голосе.       И обернулась, чтобы видеть его лицо с ироничными искорками в глазах. Поза мужчины оставалась немного напряжённой, он не оглядывался по сторонам, вероятно, только из желания не потакать собственной паранойе. Странно, но она-то как раз чувствовала себя вполне комфортно. Мужчина ничего больше не говорил, просто шёл рядом, улыбаясь уголками рта. — Знаете, а ведь я виделся на днях с господином Гоголем… — И он не выставил Вас за дверь? — чуть сощурившись спросила она. — Представьте себе, нет. Благодаря Вам, как я полагаю. Это ведь Вы убедили его не сжигать мое письмо, как пресловутого Ганца Кюхельгартена?       На риторический вопрос женщина отвечать не стала. — Мы поговорили, и, кажется, на этот раз расстались приятелями. — Честно говоря, я удивлена была. Никогда бы не подумала, что Вы признаетесь, что не собирались отдавать Гоголя Всаднику, как не собирались его убивать. Вам ведь по душе роль беспринципного мерзавца. — Думаете, всего лишь роль? А вдруг все написанное — очередная игра? — В том положении, в котором были Вы, когда писали то письмо, заставляет удостовериться в искренности Ваших слов. В такие моменты вещами подобными не шутят. В такие моменты сущность человеческая раскрывается лучше. — Удивлён, что в это верите Вы. — Вам следовало ехать домой, — внезапно посерьёзнев и чуть брови сдвинув, произнесла женщина с укором.       Боковым зрением Марина увидела, как в глазах её собеседника вспыхнуло удивление и… разочарование? Но резкой перемене темы он, очевидно, нисколько удивился. — И почему же? — Вам больно, Вы, очевидно, устали. Это в конце концов нерационально, ведь я в провожатых никоим образом не нуждалась. — Марина Федоровна, я на днях, как Вы знаете, в провинцию уезжаю. Думаю, времени для отдыха у меня будет там предостаточно. — Мы оба знаем, что это не так. Вы всегда находите, чем себя занять. Как Вы собираетесь потом до дома своего добираться? — Что-нибудь придумаю. Например, — он беззлобно усмехнулся, — Одолжу Вашего кучера. — А если я откажу? — Вы не поверите, но дойду на своих двоих, — весело отозвался Гуро. В темно-карих глазах причудливо отражался загадочный лунный свет. — Ну вот, кажется, мы и на месте. Что ж, Марина Федоровна, доброй ночи и до нескорой встречи!       Женщина руку его перехватила, заставляя вновь к себе обернуться. Следователь вопросительно бровь выгнул, но говорить ничего не стал. — Яков Петрович, Вы же не решили всерьёз, что я Вас ночью отправлю гулять? Тем более, после всего, что случилось. Вас ведь и убить могут. — Не переживайте, душа моя. Ничего со мной не случится. Мой кучер, надеюсь, выполнил мой приказ и поджидает за поворотом. — Предусмотрительно. — Душа моя, мне показалось или в Вашем голосе слышится удивление? — Яков Петрович… — произнесла она и замолчала тут же, не став фразу продолжать.       Улыбка мужчины в этот раз была немного грустной. Или, быть может, она в очередной раз видит то, чего нет? Марина глаза опустила и тут же с удивление обнаружила, что до сих пор держит следователя за запястье. Ей даже интересно стало, позволял ли этот человек когда-нибудь, хоть кому-нибудь так с собой обращаться? — Марина… Вам не кажется, что ситуация в какой-то момент окончательно вышла из-под нашего контроля? — задумчиво протянул он, наблюдая за тем, как женщина поспешно руку отдергивает. — Вышла. — Знаете, а я ведь хотел с Вами попрощаться по-человечески. Да вот, видно, не вышло. Искренне надеюсь, что Вы разберётесь в жизни своей… и найдёте, наконец, достойного Вас человека. Что ж, прощайте! — изобразил замысловатый поклон, взял ее руку и оставил легкий поцелуй на тыльной стороне ладони. После чего резко развернулся в привычной своей манере и, несмотря на больную ногу, бодро зашагал в противоположном направлении.       Марина Фёдоровна растерялась лишь на мгновение, а затем окликнула мужчину: — Яков Петрович… Мы ещё увидимся, — слова звучали одновременно как вопрос и утверждение.       Мужчина остановился, резко обернулся и коротко ответил: — Если Вы того захотите!       И растворился в ночной темноте.