Золото и грязь

      Вольсунг упивался победой в еще одном сражении, что звалось выборами. Дух его воспрянул, переживания умолкли, а страхи ушли, и был он необычайно для себя самого весел. Он вновь нашел зал, где недавней ночью встретился с Верховным Накрином, и продолжил их старую беседу уже почти на равных. Вольсунг сразу увидел в нем идеалиста: тот верил в непогрешимость Культа Дракона всею своей душой, а сам Вольсунг отчего-то ему явно импонировал. Это ему неописуемо нравилось. Иногда ему выдавалось увидеться и с другими его будущими коллегами, и он, ничуть не стесняясь, не упускал возможности перекинуться парой слов и с ними. Те поначалу относились к Вольсунгу с какой-то странной опаской и плохо скрываемой брезгливостью, но скоро оттаяли: разве может столь невинная улыбка служить ширмой животному голоду и жажде власти?       Тот зал словно стал для него единственным спокойным и почти родным местом, и сколько бы ни намекал ему Морокеи, что предназначен он для отдыха Верховных, Вольсунг и не задумывался над тем, чтобы прекратить свои визиты трижды на день. Он позволял себе брать книги, богато украшенные снаружи и украшающие человека знаниями, что таятся у нее внутри; он шутил и становился если не душой, то частью этой высокопоставленной компании.       И ныне он проводил там свое время, забравшись в кресло так, что спиною он опирался на один подлокотник, а на другой закинул ноги. Отчего-то Вольсунгу было невообразимо приятно думать о том, что ничем не стеснённая и несколько похабная поза рассердила бы Морокеи. И хотя он мог похвастаться острым и гибким умом, понимал, что лучше было бы не ссориться с потенциальным избирателем, воображаемый гнев Морокеи тешил его душеньку. Представляя его перекошенное от злобы лицо, Вольсунг улыбался, с наслаждением прикрывая глаза, будто испил лучшего вина Старой Мэри. Он, следовало сказать, в целом любил альдмери и считал, что те наравне с драконами сильно окультурили его народ многие столетия назад.       Вольсунг коротал время также в мечтаниях о троне Вольскигге, выжидая подходящего момента, чтобы встретиться с Отаром. Но тот отчего-то не имел привычки захаживать в это место, ровно как и загадочный Вокун ни разу не появился на людях, и это стояло у Вольсунга костью поперек горла. Велкиндский камень он постоянно стал носить с собой, помня, как неожиданно улучшил отношения с Хевнораком. Тот был жаден до услад, и этим его дикарская натура и дух степей проявлялись особенно ярко.       Больше, чем окончить дело с Отаром, ему хотелось только побеседовать с этим скрытным Вокуном, что явно страдал если не параноидальными наклонностями, то немыслимо раздутым чувством собственного величия.       Стоило чужим шагам лишь послышаться в коридоре, как Вольсунг насторожился, подобающе сел в кресле, спустив ноги на пол, и бережно закрыл книгу, после чего отложил ее на прежнее место на стеллаже. Наконец, в поле его зрения появился Верховный жрец Кросис. Тот был необычайно высоким и широкоплечим, и выглядел достаточно грозно, но серые его глаза смотрели спокойно и будто бы улыбались. Весь образ его дышал правильностью и аристократизмом, о чем кричала даже его идеальная осанка. Руки он имел привычку складывать за спиной, словно чего-то стеснялся или, напротив, всего вокруг брезговал, и не носил с собой по обыкновению жрецов посоха, будто он ему мешал. Вольсунг не мог похвастаться блестящей родословной, а потому все это невообразимо раздражало, и он, сжав руки в кулаки, неловко улыбнулся вошедшему.       — Здравствуй, Вольсунг, — мягко произнес он, завидев его. Для самого Вольсунга столь бесстрастное к его персоне отношение было непонятным и странным, ведь не он ли обошел его ученика на прошлом заседании Совета? Почему же Кросис не гневался на него? — Ожидаешь кого-то?       — Ожидаю, — согласился Вольсунг. — Мое почтение, повелитель. Мне показалось, вы печальны.       — Мне положено, — с намеком на данное ему драконом имя* шутя ответил Кросис. — Благодарю за беспокойство.       С минуту они молчали. Разговор не ладился, но Вольсунг был обязан это исправить.       — А правда ли то, что повелитель Отар занимается строительством особого… зала? — подал он голос. Все же, эта информация была достаточно ценной, а проверить, не обманул ли его Вокун, стоило раньше: вдруг все усилия были тщетными и тут же пойдут прахом веселья ради зажравшегося жреца?       — Правда, — Кросис кивнул ему утвердительно, выражение его лица чуть изменилось: глаза поглядели живее, будто с интересом, брови чуть приподнялись, а дежурная улыбка явно привычно украсила его губы. Вольсунг отметил, что напоминали они аккуратный бант, завязанный из бледно-розовой ленты, и такая форма была сама по себе необычной для нордов. Маленькая черная родинка же на бледноватой коже под носом смотрелась как что-то изысканное и неповторимое и придавала породистому лицу особого шарма. Пожалуй, провести ночь в такой компании было бы отнюдь недурно. Вдруг Вольсунг понял, что засмотрелся на Верховного, и спешно отвел взгляд. — Отар хочет выстроить астрономическую башню. А на потолке он составляет карту звездного неба.       — Как я хотел бы на него взглянуть! — Вольсунг действительно был бы не прочь посмотреть, но восторг этой идеей все же старательно изображал. Он всплеснул руками, поднялся, чуть не забыв о сей норме вежливости, и некрепко пожал Кросису руку, заглаживая свое неловкое упущение. Ладонь Кросиса была, вопреки ожиданиям, грубоватой и шершавой, и мимолетным взглядом Вольсунг заметил, как деформированы суставы его кисти. Кросис, стало быть, превосходный фехтовальщик? — И как бы мне хотелось ему в этом помочь, — они вдвоем сели. Вольсунг старался заглядывать ему в глаза подобно радостной собачонке. — Так и сделаю, когда закончатся выборы.       Вольсунг, сказать по правде, лукавил: преподнести Велкиндский камень он желал как можно скорее. Но отчего же не разузнать у тех, кто близок к Отару, окольные пути, что позволили бы к нему подступиться?       — Боюсь, ему могут помочь только эльфы с юга. Отар желает особенных каменьев для этих затей и старательно выторговывает их.       Вольсунг стал потирать ладонь о ладонь в печальном жесте, глядя куда-то в сторону. Значит, Отар не стеснялся говорить о своих планах всем вокруг, а Вокун разузнал сей любопытный факт отнюдь не стараниями шпионов, а лично от коллеги. Следовало успеть передать Отару камень раньше, чем это успеет сделать некто другой. Например, Аран — озлобленный мальчишка без совести и чести. Впрочем, в том Вольсунг его винить не мог, ведь и сам был непоколебимо уверен в возможности купить новые: и пресловутую совесть, и прочие моральные устои заменить на незапятнанные.       — Надеюсь, переговоры проходят успешно? — мысленно Вольсунг мечтал об обратном, но ничто в его виде не намекнуло на дурные мысли.       — Не слишком, — Кросис слабо улыбнулся, будто думая, что это его расстроит. Но его слова принесли Вольсунгу лишь облегчение, и он совсем не нуждался в поддержке. — Твой интерес весьма мил. Отчего бы тебе не побеседовать с ним лично?       — И он бы принял меня? — вопрос сей звучал с чистой детской наивностью. По крайней мере, Вольсунгу хотелось думать, что именно такой тон он придал своему голосу.       — Полагаю, с превеликой радостью. Он достаточно открыт миру. Я боюсь, что однажды это его погубит.       — И вы проводите меня к нему?       Отказа от Кросиса ждать не приходилось.

***

      Голова вновь гудела, словно на нее надели казан и от души стукнули кузнецким молотом. Ингольф ненавидел просыпаться с головной болью, да еще и в незнакомых местах: зачастую этой неловкости предшествовали еще более позорные события. Пьяным он запросто мог кричать петухом, взобравшись на стол или какую-нибудь крепко сбитую бочку, приставать к девушкам, чьи отцы были достаточно изощренными в наказаниях для таких дамских угодников, мог даже болтать, о чем не следовало бы и думать в людных местах. Еще сильнее он не терпел лишь провалов в памяти. Это как же нужно было нажраться, чтобы не помнить, чего успел натворить? Поди разбери, за кем гоняться с кулаками, а от кого бежать сверкая пятками…       Ингольф потянулся, сбросил дамскую руку со своей обнаженной груди и, отвернувшись к стене, прикрыл глаза, дабы продолжить сладкий сон. Но глотку жутко сушило, а оттого, смыкая глаза, он видел лишь цветные пятна в темноте. Кто-то чем-то скрёб о дверь.       Рука?!       Ингольф подскочил на месте. Прошлый день вернулся к нему, затуманенный серой дымкой, и он вспомнил, как принес спасенную на рынке животинку Хенрике… А теперь они, нагие, лежали тело к телу, деля на двоих постель и тепло. Он поглядел направо. И действительно, сбоку от него лежала вдовушка, которую он и обхаживал весь прошлый вечер. Ее черные волосы разметались по всей постели и в полумраке казались смольными, резко выделяясь на белых простынях. Полные губы Хенрики, чуть приоткрытые, так и манили его, обещая ласку и божью благодать. Поймав себя на таких мыслях, Ингольф усилием воли зажмурился и соскользнул с нагретого места, на ощупь стараясь отыскать хоть штаны, хоть рубаху. Да хоть белье! Но и его на полу не было. Тогда он набрался смелости открыть глаза и посмотрел вокруг, но тут же наткнулся на любопытный взгляд.       — Ты чего? — сладко промурлыкала Хенрика, чуть изогнувшись в спине и потянувшись. Вся она напоминала Ингольфу черную кошку, чьи хитрые глаза улавливают и малейшее движение глупой пташки, еще не понимающей, что та угодила в ловушку. Ингольф не мог вымолвить и слова, глядя на нее. Ему даже почудился длинный и пушистый, изящный хвост, что будто бы дернулся под одеялом. — Нам было так хорошо. Спешишь? К Вольсунгу? — она рассмеялась.       — Да не пустят меня в храм… — проворчал он со вздохом. Хенрика вдруг, весело улыбаясь, резво перекатилась на середину постели и улеглась поперек нее на живот, в воздухе болтая согнутыми в коленях ногами. Ингольф засмотрелся и на маленькие стопы, и на элегантную голень, точно забываясь в ее присутствии.       — Ах, не пустят? Тогда не ходи, — она хихикнула в ладонь. — Лучше расскажи мне про него.       — Что же о нем рассказать? Он скряга, да и хватит с него.       — Какой же ты прозаичный, — упрекнула она его со вздохом. Взгляд ее был недовольным, резким, и Ингольф застыдился. Как он мог ей так ответить? — Эльфы интересно рассказывают, складно. Не то что ты.       — Так и я не эльф, и Вольсунг — не сказка. Ну… По мужикам он ходит, — улыбку словно жестоко стерли с лица Хенрики, как стирают грязь с кожи ладонью. — Ну, не только, конечно, — исправился он. — И по женщинам тоже.       — И какие женщины ему нравится?       Ингольф задумался. Он никак не мог взять в толк, для чего ей все это нужно. Неужели соблазнить решила?       — Худосочные блондинки. Нет у него вкуса, моя госпожа. А меня жажда терзает, позволь мне воды попить.       Хенрика милостиво кивнула и махнула рукой в сторону стола. Ингольф увидел кувшин, украшенный витыми серебряными узорами, и заранее заготовленный кубок. Но он проигнорировал его и принялся жадно пить, стараясь поскорее остудить пересохшую, словно раскаленную глотку. Мысленно он обещал себе завязать с вином.       — Как жаль, как жаль. А он богат?       — Несметно.       Хенрика замолчала, и Ингольф позволил себе осмотреться. Первым делом взгляд его устремился на кровать — куда еще смотреть, когда там лежит голая красотка задом кверху? — и она показалась ему удивительно незнакомой, как и вся обстановка комнаты в целом. Впрочем, оно и правильно: если ночью что-то и было, то смотреть он мог только на Хенрику. Тяжелый бархатный балдахин явно не задергивали на сон грядущий. Тоже верно — совсем не тем заняты были. Окна оказались плотно зашторены, но солнце явно стояло в самом своем зените, стараясь пробиться сквозь алую ткань портьер, и вся спальня будто преображалась, в кровавом свете становясь то ли зловещей, то ли возбуждающей. Мягкий ковер под ногами ласкал ступни.       — Вот бы завладеть хоть малой долей, — вдруг протянула Хенрика, отвлекая Ингольфа. Он поглядел на нее непонимающе, но тут же кивнул, стараясь поскорее догадаться, о чем она говорила. — Я могла бы выйти за него. А ты бы мне помог… — Ингольф выдал глухое «угу» и медленно склонил голову на бок, будто ища и без того видный на поверхности подвох. — Мы бы жили с тобой вдвоем, безбедно, как ты и хотел. Ты же помнишь, что говорил вчера?       Но в голове словно зияла некая дыра, что утянула в себя все подробности, о которых столь уверенно говорила Хенрика.       «Что же, блядь, вчера случилось?!»