Ведьмин час

      Крик застыл в горле Лени Рифеншталь, а потом на глаза ей, словно театральный занавес, обрушилась густая чёрная пелена, полностью сокрыв реальность. Режиссёр погрузилась во всеобъемлющую черноту, чувствуя как гаснет сознание, словно лампочка в уличном фонаре.       Первым, что она увидела, очнувшись, был белоснежный потолок над головой, такие же белоснежные стены и часы, часы, показывавшие 3:12 — ведьмин час. За окном стояла непроглядная тьма. Заставленное рядом коек помещение мало напоминало что рейхсканцелярию, что фюрербункер и уже в следующий момент Лени с ужасом осознала, где оказалась. Догадки её подтвердила яркая вспышка света и несколько людей в белых халатах, вошедших в комнату. — О, мадам, вы пришли в себя, — почти что радостно констатировал один из врачей. — Как ваше самочувствие? — П-прекрасно, — сглотнула режиссёр, с лёгким недоумением рассматривая окружающий её интерьер. — Это радует, а то мы, признаться, боялись, что вы не выдержите последний лечебный сеанс, — второй служитель Гиппократа рассматривал её столь пристально, что пациентка почувствовала себя неловко. — Какой сеанс? — озадаченно спросила Рифеншталь, напрягая память, но на ум шёл лишь сад рейхсканцеляри, эсесовцы, Гитлер и Геббельс. — Сеанс электрошоковой терапии, — любезно пояснил первый доктор. — Мы применили к вам этот потрясающе эффективный метод, однако ваша реакция была несколько… кхм, неожиданной, вы слишком долго не приходили в себя, бредили… — И в бреду упоминали некоторых ваших высокопоставленных нацистов, — с явным недовольством в голосе добавил второй психиатр. — Что лишний раз свидетельствует о том, что процесс денацификации прошёл для вас впустую. — Полно вам, Пьер, в полубессознательном состоянии даже я могу вспоминать нацистов, это ни о чём не говорит, — осадил врача коллега и перевёл взгляд на режиссёра: — Отдыхайте, мадам Рифеншталь, завтра мы продолжим лечение. С этими словами доктора покинули палату. Едва за ними захлопнулась дверь, как Лени в бессилии рухнула на подушки, беззвучно рыдая.       Не было никакой поездки в Берлин, не было предательства Науманна, не было неожиданного развития отношений между ней и Йозефом Геббельсом, и, в конце концов, последнего никто не расстреливал, зато она всё время находилась здесь, во французской психиатрической клинике, всеми гонимая, заклеймлённая и никому не нужная. Шёл июнь сорок седьмого, а не март сорок пятого. Яркая, почти материальная иллюзия окончательно разбилась вдребезги, уступая место суровой реальности.       Режиссёр до боли сжала кулаки, чувствуя как впиваются в кожу ногти, злые слёзы градом катились из глаз. Машинально она повернула голову в сторону прикроватной тумбочки и её размытый, расфокусированный взгляд вдруг упал на несколько странных катушек на прикроватной тумбочке. Присмотревшись, Лени чётко осознала, что это были те самые редкие плёнки «Долины»…