Сатурн выше анархии

Вязь душ в весе двадцати одного грамма в неизвестной степени, боевых приёмов, ответов для журналистов, улыбок и успокаивающих жестов для тех, кто ждёт спасения — липкий слой, который отходит только с кожей; мысленный тест на профессиональную пригодность; Уравити. Падать так, чтобы было чему вставать, — домашнее задание времён академии. Работа вносит свои коррективы: даже если удалось спасти не всех; даже если не удалось спасти хотя бы кого-нибудь одного. Как хорошо, что Очако из тех, кто выполняет всё заранее. Она смывает кровь с лица, не глядя в зеркало; по пути домой покупает сахар и зубные щётки по акции. Очако всегда опаздывает на свидания, на минуту, на две, на три — всегда приятно опаздывать на время, а не на человеческие жизни, славно контролировать хотя бы такие мелочи. Бакуго пьёт свой кофе с перцем, её же неизменно ждёт чай: в чашке или в термосе с принтом Всемогущего, не так важно. Когда-нибудь Кацуки позовёт её посетить чайные плантации, когда-нибудь Очако отправит его в космос, потому что он до сих пор думает, что у него есть чувство юмора. Так сильно хочется его разочаровать, но в Урараке ещё живо добро и снисхождение к чужим заблуждениям; ещё есть спор с Изуку на тысячу йен, поэтому она только молча ворует кофе. Герои всё ещё люди, а не образцы для подражания. Бакуго ворчит на её слишком лёгкую одежду, липкий блеск на губах, удары локтём: то ли чересчур сильные, то ли чересчур слабые, его не поймёшь, но скорее — второе; ворчит на что-то ещё — тоже слишком, но кофе всегда менее острый, чем он на самом деле предпочитает. Разделённое на двоих никогда снова не станет целым; Очако помнит это слишком хорошо. Просыпаться от кошмара не ново; воздух, выступающий не опорой, а удушающей лентой, размазанные по кирпичным стенам внутренности кого-то важного, лиц — не вспомнить. Ничего нового, три по десятибалльной шкале оригинальности, десять — по несвоевременности: нерациональная трата времени, выделенного на сон, электронные часы укоризненно мигают жёлтыми цифрами. Урарака скупо пересказывает вцепившиеся в память детали, общая канва теряется в россыпи красного; сны режутся словами пополам и перестают быть такими страшными. Своё будущее она тоже планирует разделить. На свидание на чайные плантации Очако зовёт сама, в конце концов, тысяча йен — это не так уже и важно. Изуку всё равно должен ей больше.