Голос опенула

      Первой мыслью было отнести книжку обратно Анель и сказать, что ничего не выйдет. Пусть сама читает, она к этой семье имеет куда большее отношение.       Второй же мыслью стало то, что сама Эрика даже из библиотеки вряд ли выйдет, до полудня за ней никто не придет, а подселенка наверняка не будет рада подобным новостям. Она дала Эри дневник и точно знала, кому он принадлежит.       — Да ладно тебе, книжка-то не кусается, — неуверенно шепнула под нос Белуха и опасливо открыла первую страницу. — Отец Оливера уже давно мертв. А сам Оли только спасибо скажет за то, что я пытаюсь ему помочь.       Но читать было страшно. На душе кошки скребли, царапали сердце и будоражили совесть, которая уже тянула свои ручищи к горлу. Эрика лезет в нечто очень личное, то, что должно остаться только между Оливером и его отцом. Все равно, что вскрывать чужие письма!       «Ты хочешь, чтобы он умер? — осадила себя Эри. — На одной чаше весов глупая этика, а на другой — жизнь твоего друга!»       Скрепя сердце, Эрика опустила глаза на страницы и заскользила взглядом по строчкам…       Мой дорогой сын,       Ты прости, я не умею красиво писать, да и я тебя совсем не знаю, так что понятия не имею, как с тобой общаться. Это вообще странно: писать человеку, который даже не родился. Хотя, если ты сейчас это читаешь, значит, ты все-таки родился… Ладно, это неважно!       Сейчас такое время, что я могу не дожить до того дня, когда твой дар раскроется. Но мне очень хочется, чтобы ты научился как можно большему, вырос сильным опенулом и… наверное, стал хорошим человеком. Я не говорю, что сам какой-нибудь там эталон нравственности и отличный пример для подражания. Но я буду стараться поступать правильно и делать хорошие вещи. А если где-нибудь проколюсь, обязательно напишу здесь, чтобы ты не повторял моих ошибок…       Сбоку, карандашом, совершенно другим почерком кто-то добавил язвительное: «Увести чужую жену — очень правильный поступок, господин Сивэ!» И Эрику передернуло от мысли, что это, скорее всего, написал Оливер.       …Я не знаю, какую жизнь проживу и что ты будешь обо мне знать. Может, ты сейчас читаешь записи настоящего героя. А может, последнего мерзавца и предателя. Но я хочу, чтобы, несмотря ни на что, ты помнил, что я люблю тебя. Я не знаю еще ни твоего имени, ни характера, но это совсем неважно. Ты — моя кровь, моя семья. И я люблю тебя сейчас, задолго до твоего появления на свет, и буду любить даже после смерти. Жизнь опенула полна потерь и непонимания, но если тебе когда-нибудь станет грустно и одиноко, то просто прочитай эти строки и вспомни, что где-то когда-то был — а может, и есть — человек, которому не все равно, для которого ты важен. И не потому что ты колдуешь или сражаешься, а просто потому что ты есть…       Ощущение, что Эри копается в чужих душах, только усилилось.       Ну, читать все ведь необязательно? Эрике нужно найти конкретные факты. Она бегло просмотрела страницу до конца и с облегчением перевернула.       Следующие несколько записей содержали в себе рассказ об опенулах, пространственных складках и разных нюансах. Все это описывалось в книге Сондры, так что Эри смело пролистнула и их.       Вообще, навскидку, дневник состоял страниц из пятисот, кроме того изо всех щелей торчали вложенные листки, обрывки и зарисовки. Поиски могли затянуться. Отец Оливера не ставил дат, что делало задачу еще труднее. Хотя, даже если бы ставил — Эри понятия не имела, когда именно произошло «воскрешение».       Вскоре Белуха начала ловить себя на мысли, что слишком часто задерживается на записях с опенульскими примочками. Господин Сивэ описывал все подряд, от самого простого к невообразимо сложному, раскладывал по полочкам, пояснял каждую мелочь. Это не было похоже на то, что Эри читала в тетином фолианте, или на рассказы Оливера. Дневник по-настоящему напоминал учебник для тех, кто об опенулах услышал только вчера.       — Мне бы такую книжку месяц назад, — вздохнула Белуха, разглядывая разворот, наверху которого красовалось гордое: «Зал тысячи ложных дверей без входа, с одним выходом и миллионами путей».       И рядышком, помельче: «Зал ложных дверей, ЗЛД, так короче». К этой подписи шла карандашная стрелочка и подписано еще, уже почерком Оливера: «И как мне это читать прикажешь? Зэлд?» Эрика вспомнила, как сам Оли описывал это место, когда он впервые привел ее туда и признался в своей инсивской природе, — вне пространства, времени и абсолютно всех измерений. Слово в слово, как написано в дневнике.       Под парой строчек мутных определений (видимо, сам господин Сивэ не очень понимал, что из себя представляет Зэлд) начинались нестройные ряды цифр и короткие пояснения к ним по типу «темный переулок» или «крыша какого-то высокого дома». Они заполняли еще два разворота, причем в конце последнего чернила сменялись карандашом, и Эри невольно улыбнулась.       Спустя полчаса Эрика вовсе забыла, зачем начала читать дневник. Господин Сивэ слукавил — писать он умел, причем отлично. Он не использовал заумных слов, частенько вставлял забавные комментарии и рассказывал житейские истории, из-за чего казалось, что он сидит напротив с чашкой чая и травит разные байки.       …И кстати, мой тебе совет: не пытайся протащить стул через карман. Нет, я серьезно! Даже не пробуй! Я не сомневаюсь, что у тебя получится, но объяснять, что с штанами случилось, замучаешься. Я лично оправдался, что ходил на охоту в горы и их подрали лисы. Целая стая лис. Целая стая очень злобных лис с огромными когтями. Мне все еще нужно объяснять, почему это плохая идея?..       …Я помню, что обещал быть для тебя хорошим примером, но мне нужно поскорее с кем-нибудь поделиться! Только что я облил Дома водой с угольной крошкой! Смотался, правда, быстро — если бы ты видел Дома, ты бы меня понял, — но все равно услышал, как он завопил. Я пишу и сосредоточиться не могу от смеха! Меня, наверное, сейчас найдут и убьют, но я ни о чем не жалею! Наконец-то этот урод получил! Ах да, ты никогда так не делай, обливать людей водой плохо. Но ты бы слышал, как он верещал!..       …Сегодня Кора едва не прочитала этот дневник! У меня чуть сердце не остановилось. Нет, я не боюсь ее, но я не хочу, чтобы она это читала. Ну, чтобы именно она читала… В общем, мне нужен какой-то очень серьезный замок. Мне нравится то, как устроена дверь в ЗЛДе, чтобы ее не мог открыть никто, кроме опенулов. Думаю, я смогу придумать что-нибудь похожее. Надо только разобраться, как поместить дневник в стабильную складку, но при этом чтобы он не пропал где-то в небытии…       От последних слов в голове у Эрики щелкнуло. Пропал в небытии — именно так и сказала Анель! Эри впилась глазами в строчки, но господин Сивэ далее переключился на новую тему и больше о дневнике не говорил. Но это уже что-то! Может, расскажет о своих успехах чуть подробнее?       Эрика несколько раз сжала и разжала кулаки, чтобы успокоиться, и принялась искать следующее упоминание о дневнике. И нашла — всего через пару страниц.       …Проблему с дневником я все-таки решил (хотя, раз уж он у тебя, то ты должен быть в курсе, вот я дурак). Агата, моя подруга с Реммы, помогла защипнуть пространство — она настоящий гений опенульских дел! Было бы здорово, если бы вы с ней успели познакомиться: такого доброго и талантливого человека надо еще поискать! Так что теперь дневник надежно защищен от всяких любопытных носов. Правда, когда я рассказал об этом Коре, она обозвала меня эгоистом и обиделась. «Если хотел, чтобы я не читала, мог бы просто сказать, а не обвешиваться замками! Я думала, мы друг другу доверяем!» — вот, что я от нее услышал, представляешь! Это я-то, опенул, обвешиваюсь замками!       Между строчек Оливер умудрился вписать целую тираду: «Ты выдрал у нее из рук свою записную книжку, убежал, ничего не объяснив, а потом заявил, что доверяешь свои записи только другим опенулам! Интересно, почему она обиделась?!». И, самое забавное, его слова будто бы дошли до Сивэ-старшего сквозь время и заставили задуматься.       Знаешь, может быть, она и права. Мы ведь друзья. Мы должны доверять друг другу. Думаю, я найду способ, чтобы кто-то без опенульской крови смог открыть дневник, и расскажу ей. Уверен, она не полезет сюда. А если все-таки полезла, то, Кора, закрой, пожалуйста, пока я не узнал, иначе я прекращу таскать тебе с Недивинов сладости!       Эрика пролистала еще несколько последующих записей, но больше господин Сивэ о дневнике не упоминал. Впрочем, у Эри уже появилось несколько зацепок.       Итак, была некая Агата с Реммы, что бы это ни значило, которая разбиралась в складках лучше любого среднестатистического опенула (и уж явно получше Белухи), и Кора — не опенул, но обладающая знаниями, которые ставили ее с ними в один ряд. Эри не знала наверняка, поможет ли ей это, но с чего-то нужно начать.       — Агата с Реммы и Кора. Запомни, — кивнула самой себе Эрика и цокнула языком. — Хорошо бы записать, чтобы потом не искать по всему дневнику. Жаль, что Анель даже бумажки никакой не дала!.. А может…       Эри взглянула на свои руки. Затем на блокнот. Перелистнула пару страниц назад, где описывался процесс переноса вещей. Снова на руки. Вдруг…       — Нет, у меня снова ничего не получится, — замотала головой она. — Только расстроюсь.       «А вдруг получится? — мелькнуло в мыслях. — Дневник же открылся. Даже отец Оливера утверждает, что ты опенул, а сама все сомневаешься!»       Эрика скосила глаза на карман джинсов. За попытку ведь ей голову не отрубят…       Еще раз пробежавшись по уже давно знакомым инструкциям, девушка прикрыла глаза и нащупала кончиками пальцев край кармана. Все, что нужно — искренне поверить. Не думать ни о чем, ни о ее даре, ни о родителях, ни о Сондре. Лишь о том, что лежит в ее кармане. И о кармашке школьной сумки. И все. Остального мира не существует.       Вдох. Кожу колет и стягивает, словно кто-то привязал к руке сотню ниточек.       Выдох. Мороз касается костяшек, ласково оглаживает и сплетается с венами.       Удар сердца. Ничего вокруг больше нет. Ничего нет…       Удар сердца.       У тебя все получится!       Эрика резко сжала руку в кулак и вырвала из кармана. И лишь затем опасливо приоткрыла один глаз.       Побелевшие от напряжения пальцы стискивали клочок бумаги и простой карандаш.

***

      Дженис пересекла последние несколько пролетов за считанные секунды. Времени осталось не так много — скоро на верхних этажах дежурные начнут обход, и тогда ей точно несдобровать. Она и так задержалась из-за этой недалекой идиотки, так что теперь надо быть в несколько раз расторопнее. Черт бы побрал Анель с ее приказами, черт бы побрал Белуху…       Невидимка влетела на последний этаж. Раньше здесь жили те, кто потерял свой дар или родился без способностей, но решал не обрывать свое бессмысленное существование. Сейчас же таких в лагере не водилось. А кретинов, которым жизнь дороже, отправляли на рудники. Так они дохли просто на пару недель позже.       Но иногда здесь шныряла мелочь, которых еще не определили в отряд, так что обход проводить было надо. Дженис, конечно, не мелочь — а кто так скажет, получит лбом по носу, — но запалить и ее могут. А учитывая то, какие у нее с новой мажортестой отношения, легким выговором наказание не ограничится.       Джен огляделась, не всякий случай напустила невидимость и прокралась к люку, ведущему на крышу. Туда ход без приказа вообще запрещен, а то слишком много народу повадилось оттуда падать. Так что теперь все строго: заразился птичьей болезнью — будь добр ножками дотопать до ближайшей скалы за пределами крепости, а там хоть рыбкой, хоть солдатиком, хоть плашмя сигай. А то наткнется на твою размазанную физиономию кто-то из твоих родных… Дженис передернуло.       Она опустила узкую скрипучую лесенку сверху на пол, быстренько забралась и закрыла за собой люк. Ветер сегодня несильный, так что о страховке можно не думать. Джен уперлась ногами о влажную черепицу так, чтобы не соскользнуть и смело выпрямилась.       Что бы ни говорили про лагерь, какие бы ужасы ни происходили в стенах цитадели, какие бы люди здесь ни властвовали, а остров Инсив прекрасен. Его черные горы, его белесые туманы, его кристальные ручьи и наледь на склонах, отражающая солнце — от подобного вида замирало сердце, каждый раз как в первый.       А если учитывать то, что под тобой метров пятьдесят, так и вообще от сердечного приступа можно подохнуть.       Сзади раздалось утробное урчание, и Дженис резко обернулась к острому шпилю, одному из тех, что украшали крышу корпуса. Возле него, переминаясь с лапки на лапку, сидел белоснежный голубь. Эта птица особенная — Джен готова спорить, что второй такой на всей земле Лайтов не найдешь. Может, когда-то, давным-давно, ее уникальный навык бы никого не удивил, но сейчас, если бы кто прознал, приказал бы зажарить этого бедолагу, сожрать, а косточки выбросить в море, да так, чтобы наверняка потонули.       И, наверное, Дженис должна была поблагодарить разноглазого ящера, что показал голубю дорогу с Инсива на Каннор и обратно и превратил его в единственный способ сообщения между враждующими лагерями. Но она не будет. Многовато чести.       — Привет, пернатое чудище, — беззлобно фыркнула невидимка.       Голубь встрепенулся и удивленно заозирался. Дженис стукнула себя по лбу и вернула себе видимость. Птица ошарашенно уставилась на то место, где мгновение назад никого не было.       — Чего пялишься? Мог бы привыкнуть, — Джен цокнула языком и достала из кармана пару кусочков лепешки, прихваченных с завтрака.       Еда заставила голубя закрыть глаза на странности его посетительницы и вовсю увлечься трапезой. Дженис пару секунд с интересом понаблюдала, как ловко подхватывает маленький клюв кусочки жареного теста, и вытащила плотно свернутое послание с уже обвязанной бечевкой.       Будь ее воля, она бы исписала десять свитков длиной в десять шагов каждый, но бедное перелетное просто свалится в пролив Лермат под такой тяжестью. Так что приходилось вовсю задействовать свой писательский талант, чтобы излагать мысли кратко. Это лучше, чем ничего. Хотя бы не давит на грудь гадкая неизвестность.       Голубь доел, и Дженис без лишних прелюдий схватила его поперек тела и вставила послание в небольшую металлическую трубочку на лапке. Тот, кажется, даже не успел ничего понять, но, стоило девчонке его отпустить, возмущенно захлопал крыльями, курлыкнул на прощание и сорвался с крыши в сторону уже поднявшегося солнца.       Джен проследила за ним полным надежды взглядом. Между колючих вершин проглядывалась блестящая поверхность воды. И дальше, на самом горизонте — черная точка, едва заметная, но цепляющая взор. Каннор. Далекий, грозный и враждебный…       — Любуемся видом? — раздалось за спиной, и Дженис едва удержалась на ногах от неожиданности.       Из люка выглядывал Альден и с присущей ему цепкостью во взгляде осматривал нарушительницу с ног до головы. Джен сильно пожалела, что решила не смущать голубя.       — Ты придурок, — буркнула она и топнула ногой. — Придурок, ясно тебе? А если бы я упала?!       — Я бы тебя поймал, — мгновенно ответил Альден и, подтянувшись на руках, сел на край люка. — Что ты здесь делаешь? Прыгать собралась?       — Ага, стала бы я на тебя ругаться за то, что испугал, если бы собралась прыгать!       Джен присела рядом и свесила ноги вниз. Проход был достаточно широким, чтобы между ней и приятелем еще оставалось расстояние.       — Воздухом вышла подышать, — соврала Дженис. — А то куда ни приду, всюду дергают! Нельзя одной побыть.       Альден покачал головой, мол, не верю. Проницательный, зараза…       — Ладно, прячусь от Марьер, — еще раз попытала счастья невидимка. — Она всегда была слегка пришибленной, а в последнее время и вовсе как с цепи сорвалась! Я почти уверена, что это из-за Белухи. У нее ведь теперь выбора нет, придется с ней возится, после того, как…       — Тебе говорили, что ты совершенно не умеешь врать?       Дженис мученически застонала. Это не она не умеет врать, это парень научился мысли читать!       — Ты отправляла кому-то письмо? — продолжал добивать ее Альден.       — Ну, может и отправляла, — насупилась девчонка. — Это что, запрещено? Захотелось пообщаться с человеком, который сейчас далеко.       — Оливер как-то тоже захотел пообщаться с человеком, который был далеко. И помнишь, к чему это желание его привело?       — Помню. Он себе дар вернул.       Дженис всегда вдохновляла эта история. Она не верила ни в любовь с первого взгляда, ни в то, что она — любовь — может кого-то спасти, что-то поменять и кому-то помочь. Но Оливер доказал Джен, что иногда именно чувства, теплые или гнетущие, — то, что нужно, чтобы вырваться из болота, в которое сам себя и загнал. Любовь правда может спасти, тогда, когда сам ты себя уже не спасешь. Главное — потом вовремя от нее отказаться, чтобы снова не утонуть, но уже в другом человеке.       И кто же, черт возьми, знал, что так скоро Дженис сама начнет выплывать и тонуть одновременно!       — А ты что хочешь вернуть? — дернул бровью Альден. — Дар у тебя на месте, лагерь есть, руки и ноги целы.       — Ничего я не хочу вернуть. — Девчонка поджала ноги к груди и ткнулась носом в колени. — Просто решила проведать обстановку у соперников. На благо Инсива стараюсь, между прочим!       — Правда? Так я пойду, доложу Анель. Уверен, она будет рада, что в тебе проснулся давно убитый патриотизм.       — Нет! — Дженис вцепилась в руку Альдена прежде, чем успела сообразить. На лице того мелькнула довольная ухмылка, и невидимка надулась еще больше. — Шантажист…       — Спасибо за комплимент.       — Как тебя вообще Кир терпит…       Альден заломил брови и с улыбкой вздохнул:       — Сквозь боль, слезы, отчаяние и Стокгольмский синдром. — Он скользнул в люк и встал на лестницу, слегка морщась. В последнем сражении он повредил ногу, из-за чего прихрамывал, но уже шел на поправку. — Ладно, Дженис, как знаешь. Я тебя прикрою, но все же будь осторожней. А то все закончится плохо не только для тебя, но и для твоей пестроволосой подружки.       Джен уже хотела возмутиться, что ни о какой «пестроволосой подружке» она знать не знает, и вообще он ничего не докажет, как Альден уже скрылся с глаз. Вот сволочь скоростная! Чтоб у него ноги отвалились, если все-таки хоть кому ляпнет!       От мысленной расправы Дженис отвлекло темное пятно, появившееся на горизонте. Оно слишком явно выделялось на фоне чистого неба и совершенно не походило на грозовую тучу. Столб черного, как инсивские горы, дыма поднимался от моря в опасной близости с туманным контуром Каннора. Сердце боязливо сжалось.       У них там началась своя война, война между союзниками.       — Да ладно тебе! — попыталась успокоить себя Джен и потерла мерзнущие плечи. — Ляры же слабаки, у них и кораблей-то почти нет. Каннор их в два счета размажет.       Наоборот, радоваться же надо! Впервые сражение не затрагивает Инсив. Пока эти идиоты между собой разбираются, можно выдохнуть. А если повезет, «синие» еще и всех «сиреневых» перебьют. Останется всего два лагеря.       Интересно, сколько их было изначально? И сколько народу полегло с самого начала войны?..       Дженис никогда о таких вещах не задумывалась. А потом Ками спросила — и с тех пор даже спать спокойно не получается. Как долго война продлится, если будет всего два острова? Инсив ведь сильнее, и до настоящего дня Каннор поддерживал равновесие лишь за счет Ляра.       Но что будет теперь?       По спине мурашки побежали, и Дженис поежилась. Пустила по телу волну невидимости и соскользнула в люк. Не ее это проблемы. Не ее дело…       Надо доложить Анель.