Кто встретит рассвет

      Проводив взглядом скрывшийся за грудами мусора отряд, Дьютерономи опустился на землю рядом с раненой. Он не был магом и не умел исцелять, он был лишь тем, кто провожает кошек в смерть или перерождение, когда наступает их срок. Горький дар, но что поделаешь? Кто-то должен сопроводить умирающего до самой Грани, и найти единственно нужные слова, и просто побыть рядом, чтобы тот шагнул за Грань умиротворенным, без страха и тоски. Дьютерономи даже не пытался подсчитывать, скольким он уже смотрел вслед – юным и дряхлым, полным надежд и утомленным жизнью, побежденным болезнью, врагом или старостью, и память о каждом из них оставалась на сердце шрамом. Иногда ему казалось, что сам он живет так долго лишь из упрямства, не желая передавать этот груз никому. И сегодня, если Мистофелис не вернется вовремя, он снова пройдет до последней черты, за которой нет ничего. И на земле станет меньше одной кошкой – безрассудной, отчаянной и совсем еще молодой. Так бывает, ничто не ново в этом мире. Вот только боль от каждого прощания не притупляется, а лишь становится все пронзительней. Однажды она окажется совсем нестерпимой, и тогда остановится старое сердце. Дьютерономи знал, что этот день не за горами, но все же надеялся протянуть еще хоть сколько-то: пусть тот, кто станет преемником, успеет насладиться всеми радостями, переживаниями и приключениями беззаботной молодости, пусть успеет взахлеб выпить всю лучшую часть жизни, словно блюдце молока, - лишь потом ему, умудренному, научившемуся смотреть не только в глаза, но и в души, окажется по силам почетная и печальная ноша дара Провожающего.       Рамплтизер угасала, но все еще не сдавалась. Дергая хвостом и ушами, мучительно скалясь от усилий, она раз за разом сбрасывала подступающее забытье, в котором бы не было боли, но не было бы и надежды. Все, что мог для нее сделать Дьютерономи – это согревать ее, обескровленную, своим телом и негромко успокаивающе мурлыкать. Не бойся, говорил он, ты не одна и никогда не будешь одна, ночь закончится и настанет день, и этот день будет добрым.       - Я не боюсь, - вдруг отчетливо и ясно проговорила она. – Это ведь… ничто, да? Раз – и ничего нет…       Дьютерономи ласково коснулся носом ее лба.       - Не торопись. Разве твой брат когда-нибудь тебя подводил? Он пошел за помощью и вернется, вот увидишь.       - На суд…       - К тебе. Верь в него, как он верит, что ты его дождешься.       - Старейший, а можно… можно мне вместо него? Мы ведь всегда… все делали вместе…       Говорить ей было все тяжелее; чуть заблестевшие было глаза снова тускнели, голова бессильно опустилась на широкую лапу патриарха.       - Пожалуйста… не убивайте его… пожалуйста…       Сколько раз Дьютерономи слышал последнюю мольбу умирающих – не оставить в одиночестве родных, близких, любимых, поддержать их и утешить, - но впервые на его памяти речь шла о преступнике, и он не знал, что ответить. Суд все равно состоится, отсрочка дана лишь на несколько часов. Если Мистофелис погибнет, у Джерри шансов нет, как нет их и у Тизы.       И ведь самое нелепое, что предательство было напрасно: если бы Мангоджерри в своей самоуверенности менее наплевательски относился к делам племени, он бы знал, что для Макавити Мистофелис бесполезен. Чудеса не берутся ниоткуда, для них нужна основа. Надежды Джелли, их мечты, желания, устремления – вот то, что питало магию Мистофелиса; то, без чего он был замечательным и талантливым, но все-таки лишь фокусником. Макавити этого знать не мог, он покинул племя задолго до его рождения, но Мангоджерри… Бедный Мисто, бедная Тиза…       Старик прикрыл глаза, привычно сосредотачиваясь на давно знакомом видении. Туман – легчайший, невесомый, Грань мягко светится сквозь него, и тысячи тропинок ведут к ней. Но Мистофелиса нет в этом тумане, лишь на одну из тропинок ложится тень. Подожди, молча приказал Дьютерономи, загораживая ей дорогу. Подожди, еще не время. Я не пущу тебя дальше, чего бы мне это ни стоило. Я обещал твоему брату время до рассвета…       В сердце кольнуло. Боль была не сильнее укола хвоинки от рождественской елки, но пришла слишком рано, а колеблющаяся тень обретала все более определенные очертания, расцвечивалась пестротой бело-рыже-черных полосок.       - Нет, - вдруг прозвучал возле его плеча чей-то голос. Небольшая, деликатного сложения кошечка – откуда она взялась здесь?! – шагнула вперед, навстречу тени, и отчаянная решимость светилась в ее глазах. – Вернись, Тиза, вернись! Тиза!..       И тень дрогнула перед ее напором, отступила, снова становясь прозрачной и безликой.       Дьютерономи вздрогнул, выходя из Пограничья. Сердце не болело; более того, он даже не чувствовал усталости. А та, что встала между ним и тенью на тропе, и сейчас была рядом – взъерошенная, неловко сгорбившаяся, она пыталась зализывать рану на шее Рамплтизер и все твердила, твердила захлебывающимся шепотом: вернись. Он не услышал ее приближения в яви, но поражало другое: она сумела выйти к Грани. Неосознанно, вероятно, даже не отдавая себе в этом отчет, но сумела.       - Она здесь, Джемайма, - тихо сказал он. – Это сон, не смерть. Пока – только сон.       Джемайма подняла голову. Мордочка у нее была осунувшейся и пыльной, со следами слез, но огромные глаза смотрели на него с отчаянной надеждой.       - Она выживет, Старейший? Ты ведь не дашь ей уйти?       Да, она точно не понимает, что сделала. Славная маленькая Джемайма; в племени к ней все еще относились как к котенку из-за ее милого нрава и категорического нежелания участвовать в любых ссорах или интрижках. Но в ней был стержень: она на все имела собственное мнение и делала лишь то, что считала правильным сама. Дьютерономи и прежде любопытно было посмотреть, какой она станет в зрелости, когда ее характер, пройдя огранку жизненным опытом, выкристаллизуется полностью, но сейчас он был потрясен. Неужели именно ей, такой хрупкой, окажется по силам однажды принять на себя его бремя?       - Мы не дадим ей уйти, - сказал он, стараясь ничем не выдать своего волнения. – Она в забытьи, но знает, что мы рядом.       - Что я могу сделать для нее? Для них всех? Я… я смалодушничала, Старейший, мне было страшно появиться на суде… а потом подумала – вдруг никто не вступится за Джерри, и стало еще страшнее.       - И ты готова была защищать его перед всеми?       Джемайма кивнула. Как и Рамплтизер, она по-детски, вопреки всякой логике ждала от патриарха невозможного: вот он сделает что-то или скажет, и все станет хорошо.       - Я ведь знаю его, знаю лучше, чем многие! Какой он на самом деле добрый, и заботливый, и в беде никогда не бросит, и… и Тиза такая же… И Мисто! Ну почему же все так случилось…       Дьютерономи обнял ее хвостом.       - Любящее сердце и отвага – великая сила, Джемайма. Я не знаю в этом мире силы более могучей, а ты наделена ею сполна. Случилось ужасное, но пока еще не непоправимое. Мистофелис жив, это главное. * * *       «Ух какая!» - эту фразу Бомбалурина слышала с самой ранней юности, причем что от людей, что от сородичей. Ее – крупную, сильную, длиннолапую – природа наградила еще и мастью такого огненного оттенка, что все прочие рыжие кошки разом тускнели рядом с ней.       Все, кроме одного. Когда она увидела его впервые, ей почудилось, что огонь отразился в огне. Поджарый, такой же длиннолапый, с багровыми пятнами и разводами на боках, он внимательно оглядел ее и вместо уже привычного глупого «ух ты» негромко сказал:       - Прекрасна. Ошеломляюще прекрасна.       Бомбалурина ничего не боялась. Ее пленяло в нем все: и умный взгляд глубоко посаженных глаз, и сила, и громкая криминальная слава, и даже шрамы, украшавшие его тело столь обильно, что короткая шерсть никогда не лежала ровно. Много лет назад он принадлежал к Джелли, но, не желая терпеть над собой ничьей власти, ушел из племени и стал величайшей звездой в преступном мире Лондона. Все это казалось таким необычным, возбуждающим, непохожим на весь ее предыдущий – тогда еще не слишком богатый – опыт. (Потом-то пожилые кошки ей в подробностях рассказали, как тот героический уход выглядел: он попросту решил силой занять место Дьютерономи, но недооценил мирного патриарха. Старик расправил плечи, вспомнил молодость и отделал его, как котенка, после чего и предложил либо соблюдать законы племени, либо пожаловать на выход.) Она горела в пожаре своей страсти и уже готова была тоже распрощаться с Джелли, когда Макавити ее бросил. Просто бросил, сказав, что она, конечно, очень мила, но любая новинка однажды приедается. Ей до сих пор противно было вспоминать, как она унижалась, умоляла и безумствовала тогда, но все без толку. Макавити просто посмеялся и исчез.       Спустя пару лет эта история почти в точности повторилась с Деметрой. Как ни заклинала Бомбалурина младшую подругу опомниться, та прошла ее путем до конца и даже дальше, успев-таки впутаться и в бандитские дела. Ее, влетевшую лапой в мышеловку, Макавити преспокойно оставил в разгромленной сырной лавке, когда уже сработала сигнализация. Оценив последствия кошачьего пира, хозяин лавки избил Деметру так, что она потеряла сознание, и вышвырнул за дверь вместе с мышеловкой. Если бы не прибежавший на шум хозяйский сынишка, она осталась бы без лапы. Мальчик снял мышеловку, отнес полуживую кошку за дом и оставил рядом с ней тарелку воды. Деметра хромала несколько месяцев, а кошмары ей снились и поныне. Особенно после прошлогоднего бала, когда Макавити, повинуясь непонятному капризу, вдруг решил за ней вернуться. Манкустрап был тактичен, мудр и любил ее всем сердцем, а потому терпеливо сносил любые истерики, перепады настроения и ночные рыдания. Бомбалурина не сомневалась, что только он и способен со временем вернуть подруге душевное равновесие, но крепко подозревала, что окончательно избавиться от первой яркой страсти та не сможет никогда. Так же, как не смогла она сама, даже с головой кидаясь в бесчисленные романы. После Макавити все казалось слишком пресным, и за это она ненавидела его еще сильнее – немногим сильнее, чем все еще вожделела.       А затем по протоптанной дорожке отправилась – кто бы мог подумать – милашка Джемайма. Правда, внеся в историю некоторое разнообразие и влюбившись в другого кота со скверной репутацией. Да еще наивно уверяла, что они просто друзья! Тут уж Бомбалурина потеряла всякое терпение: прежде охотничьи угодья Мангоджерри простирались вне племени, теперь же он обнаглел вконец, дуря голову неопытной юной кошечке прямо на глазах всех Джелли. Это приводило в отчаяние: ну почему, почему именно самые дурные, ненадежные, безответственные коты обладают такой притягательностью? Убедившись, что самой жертве вправлять мозги бесполезно, как и всегда, Бомбалурина попыталась прижать хвост совратителю, когда он – редкое дело – оказался в поле видимости без своей сестрицы. Тот с преувеличенным вниманием ее выслушал, шевеля ушами от вежливости, и кротко поинтересовался, скольким же кошкам на ее памяти он сломал жизнь, разбил сердце и наплевал в душу. Тут, увы, она ответить ничего не могла: ей случалось видеть его на улицах в компании разных незнакомых кошек, но ни одна из них явно обиженной или недовольной не выглядела, а что бывало с ними потом, кто кого бросал и бросал ли вообще, оставалось неизвестным. Выдержав паузу, Мангоджерри тем же приторным голосом сообщил, что нос у нее исключительно красивый, так что не стоит совать его куда попало – откусят еще невзначай. После чего развернулся и неторопливо удалился, покачивая гордо поднятым хвостом. Надо признать, что за минувшие с того разговора месяцы никакой катастрофы не случалось вплоть до сегодняшнего вечера – Джемайма цвела, двойняшки разбойничали, жизнь на Свалке текла своим чередом, и даже Манкустрап однажды в сердцах сказал: все, Бомба, оставь уже Джерри в покое, а то ты опять выглядишь на редкость глупо, причем в этот раз даже без его участия. И не квохчи над Джемаймой, ты кошка, а не курица. Она взрослая и сама как-нибудь разберется, с кем ей дружить и в кого влюбляться. Так что новость об участии Мангоджерри в похищении для начала вызвала в глубине ее души чувство глубочайшего злорадного удовлетворения. Вот так, Манкустрап, хоть ты и первый в племени после Дьютерономи, а кто все это время по-настоящему проявлял бдительность? То-то. Назначь суд поединок, она бы вызвалась первая – и за Мистофелиса, такого милого, солнечного и ни от кого из сородичей не ждавшего подвоха, и за всех кошек, когда бы то ни было влюблявшихся в бессовестных негодяев.       Однако Рамплтизер нарвалась хоть и по-глупому, но очень удачно и вовремя. Поймав себя на этой мысли, Бомбалурина ужаснулась: неужели она столь далеко зашла в своей ожесточенности, что сама уподобилась Макавити? Ведь, за исключением того старого розыгрыша, ничего плохого лично ей двойняшки не делали. Бесить бесили, грубить грубили, но по-крупному не пакостили. Даже когда она строила некоторые планы насчет Таггера и обнаружила возле него Тизу, та лишь хохотнула: «Без нервов, я тут просто разминаюсь», - и удалилась в свой обычный загул неведомо куда. И все же… все же происшествие было действительно к месту. Мангоджерри из предателя разом превратился в самого пламенного союзника, готового перевернуть весь Лондон в поисках Мистофелиса. Бомбалурина очень нежно относилась к волшебнику и совершенно искренне хотела его выручить, но – в этом тоже было стыдно признаться даже самой себе – еще больше ей грела сердце перспектива наконец-то отомстить Макавити. И сейчас, глядя, как Манкустрап явно в приказном порядке погнал Мангоджерри провожать домой приблудную кошку, она места себе не находила от возмущения. Это что, так срочно? Мелкая глупышка, сбежавшая с надушенной перины, не может потерпеть еще пару часов?       Поймав ее взгляд, Манкустрап встряхнулся и неласково посмотрел вслед удаляющейся парочке.       - Нужно найти местных котов, - сказал он хмуро. – Джерри нас догонит. Бомба, на пару слов.       - Ты с каждым по отдельности собираешься посекретничать? – поинтересовалась Деметра. Кончик ее хвоста начал нервно постукивать по земле. – Ночь, конечно, длинная, спешить нам всем некуда…       Манкустрап посмотрел на нее в упор.       - У меня, - раздельно произнес он, - секретов нет. А у других могут быть. Бомба, пойдем.       Бомбалурина была так заинтригована, что разом забыла про свое раздражение. Это что же такое ему Джерри наплел?       - Если сможешь – прости, нет – значит, нет, - быстро и жестко проговорил он, отойдя на несколько шагов. – Я могу пощадить только одну из вас – тебя или Деметру…       - Деметру.       Теперь она догадалась, о чем пойдет речь, и была готова. В конце концов, это справедливо. Ей кошмары не снятся.       - Меня не избивали ногами, я не кашляла кровью и не кричу во сне. Так что давай без предисловий. Что я должна вспомнить о Макавити? Не стесняйся, спрашивай. Мы на войне.       Манкустрап выдохнул, не скрывая облегчения.       - Ты тоже ничего не слышала о его делах в этом районе?       - Никогда. Мы встречались в доках. Знаешь, все эти заброшенные дома, ржавые лодки, стаи крыс и прочая романтика. Правда, крысы там наглые и невкусные, так что он приносил крольчат.       - Крольчат?       - Ну да. Чистеньких таких, жирных. Понятия не имею, где он их брал. Но ты ведь не об этом спросить хотел, правда? Так не тяни.       - Запах, - Манкустрап все-таки отвел взгляд. – Джерри подкинул одну дельную мысль, но настолько в своей неподражаемой манере... От Макавити пахло человеческим жилищем?       Бомбалурина почувствовала, как вдоль хребта шерсть встает дыбом, и вовсе не от бестактности вопроса. Все и так в курсе, что она с Макавити была знакома теснее некуда, так чего стесняться. Но как же она хотела забыть его запах! Его собственный, а не те наносные и постоянно менявшиеся, которые он носил на шерсти. Из них можно было каждый день сложить новую историю, но она читала их и сразу забывала, потому что важен был лишь один, неизменный. Сводивший ее с ума запах зрелой силы, опасности и страсти, от которого подгибались лапы и голова становилась пустой до звона.       - Не помню, - призналась она. – Может быть. Он много где бывал и много чем пах… Джерри болтун и фантазер с детства, но голова у него как надо работает, и он все-таки был членом банды, а не влюбленной дурой.       - Значит, проверим его вариант. Других все равно негусто.       Повернувшись к терпеливо ожидающим Джелли, Манкустрап скомандовал:       - Забыли все, что мы знали о Макавити раньше, и ищем домашнего кота.       - Ух какая!       Бомбалурина сморщила нос, грациозной походкой огибая мусорный контейнер. Толстый грязно-белый кот плюхнулся на землю прямо перед ней; его товарищ чем-то жадно чавкал, балансируя на краю ящика.       - Какая есть, - отрезала она. Эти коты ее не интересовали: обычные обжоры, жирующие на помойках возле магазинов и ресторанов. Им ни до чего нет дела, кроме очередной порции выброшенной еды. А вот растянувшаяся на капоте машины черная кошка выглядела перспективнее: при появлении незнакомки она подобралась и прижала уши.       Бомбалурина почтительно поклонилась.       - Прошу прощения за беспокойство, я не посягаю на вашу пищу и не помешаю вашему отдыху. Всего несколько слов, и я пойду дальше своей дорогой.       - Да? – скептически осведомилась черная. – А если мне не нравится, что твоя дорога пролегает именно здесь?       А если не нравится, то помалкивай, пока я не располосовала морду и тебе, и твоим жирным кавалерам. Ты правда думаешь, что вы все втроем чего-то против меня стоите?       - То вы, конечно, меня прогоните. Но я и сама уйду, клянусь! Не задержусь ни на минуту! Я прошу лишь о крошечной любезности, которая ничего тебе не будет стоить, но может решить мою судьбу.       Черная смерила ее подозрительным взглядом и осталась сидеть на капоте. Значит, не дура. Смекает, что долго унижаться кошка такого роста и стати не будет.       - Ну валяй, рассказывай.       Очень хорошо.       - Я ищу одного кота, - тяжко вздохнув для убедительности, начала Бомбалурина.       - Только одного?       Это белый поинтересовался, игриво подмигивая. Второй, пятнистый, одобрительно мурлыкнул с высоты мусорки и даже чавкать перестал.       Да чтоб вас, злобно подумала Бомбалурина. Если ваша красотка надумает взревновать, мы тут сейчас все быстренько передеремся, и не то чтобы мне не было приятно вам хорошенько навалять, но я же ничего так и не выясню. Громко зашипев, она взлетела на машину к черной, которая, по счастью, пока что явно потешалась.       - Пожалуйста, это очень важно! Я ничего про него не знаю, только то, что где-то в этих краях у него дом! Он рыжий, даже ярче меня, рослый, у него седые усы и перебит кончик хвоста.       К ее облегчению, черная отреагировала совершенно спокойно.       - С ним еще вечно бегают несколько крупных котов и кошка сиамской расцветки? Знаю такого. Днем его можно поискать в районе мясного рынка, а сейчас… Ничем не могу помочь, по ночам мы никогда не встречались.       Мясной рынок, мысленно выругалась Бомбалурина, вслух рассыпаясь в благодарностях и заверениях, что она вот прямо сейчас, немедленно отсюда исчезает и больше никого не раздражает своим присутствием. Это же другой конец района, мы так всю ночь пробегаем туда-сюда. Хороши мы будем с языками на плечах, когда дело наконец-то дойдет до драки. Если вообще дойдет.       Выслушав ее отчет, Манкустрап кивнул:       - Что ж, по крайней мере, мы точно знаем, что Макавити действительно обитает где-то здесь. Расходимся веером, как в Сохо, и расспрашиваем всех встречных. Таггер, специально для тебя: никаких ссор и свар. Мы тут гости.       Бомбалурина ушла одна. Неопытная молодежь ей не помощники и будет только раздражать, а Деметре лучше оставаться рядом с Манкустрапом. Она хорошо знала свои силы и не боялась неожиданностей. Перебегая от магазина к бару, от ресторана к клубу, она внимательно осматривала все задворки: опыт подсказывал ей, что в респектабельных районах у кошек жизнь кипит именно по ночам, когда еды полно, а машины, дети и собаки редки. На задворках итальянского ресторанчика ей удалось отловить весьма делового котенка, шустро тащившего куда-то кусок колбасы, и тот подтвердил, что Макавити частенько бывает на мясном рынке, ну так там почти все коты района бывают, рынок-то мясной. Не приходилось сомневаться, что остальные Джелли добудут примерно такую же информацию, если кому-то не повезет совсем уж крупно, стало быть, все дороги ведут к рынку.       Однако повезло именно ей: в одной из подворотен мелькнул силуэт, показавшийся смутно знакомым. Подобравшись, Бомбалурина быстро припала к земле, выждала, очень осторожно заглянула за угол и короткими перебежками проскочила к каменному парапету, почти скрытому рядом пышных туй. С парапета открывался отличный вид на двор, и кошку, поджидавшую двух маленьких котят, можно было разглядеть во всех подробностях. Некогда отличавшаяся поразительным изяществом, а теперь несколько расплывшаяся, она все еще была очень, очень хороша собой. Короткий мех глянцево сиял в свете фонаря, тонкий черный хвост реял вечным вопросительным знаком, шея, хоть на ней и прибавилось лишних складок, по-прежнему горделиво несла аристократичной формы голову. Никаких сомнений: это была та самая «кошка сиамской расцветки», а именно широко известная Гриддлбон – давняя и преданная сообщница Макавити, работавшая на него не за личный интерес, а за идею. Идея, правда, формулировалась довольно смутно, потому что включала в себя принципиальную ненависть к людям и рыжим котам, а Макавити был порыжее всех рыжих, но Гриддлбон это ничуть не мешало. Видимо, потому что людей она ненавидела сильнее, а Макавити вредил им так регулярно и всерьез, что ради этого она готова была закрыть глаза на его масть.       Еле уловимый шорох заставил Бомбалурину подскочить и развернуться в полной боевой готовности, но драться не пришлось: из переплетения веток показалась очень довольная морда Мангоджерри.       - Ты тоже ее засекла? – беззвучно скользнув под веткой, он вскочил на парапет. – Я за ней полквартала уже иду. Шустрая старушка, хоть и с мелкими на хвосте.       - Какая старушка? – невольно огрызнулась Бомбалурина. – Она старше меня года на два!       - Ладно-ладно, не смею спорить. Она молода и прекрасна, мне все равно. Главное, она здесь. Что будем делать? Я беру ее за глотку, ты допрашиваешь?       Бомбалурина заколебалась. Гриддлбон всегда была хорошим бойцом, но сейчас явно не в лучшей форме, так что вдвоем они одолеют ее без труда и даже лишнего шума. И все же…       - Джерри… - она отвернулась, кляня себя за слабость и не решаясь встретить бессовестно-насмешливый взгляд. – У нее котята… Я не могу.       - Тоже верно, - неожиданно спокойно согласился тот. – Мелких жалко.       Она даже икнула. Джерри вдруг явил душевную чуткость? Луна раскололась, мир перевернулся?       - Тогда придется повозиться подольше, но заодно выйдет и потише. Где там наши бегают? Мне нужна самая красивая кошка.       Вот это, несмотря на всю напряженность ситуации, прозвучало просто оскорбительно. Бомбалурина набрала полную грудь воздуха, чтобы выдать возмущенную тираду, но он резко бросил:       - Слушай, я хоть в свою последнюю ночь могу обойтись безо всяких реверансов? Мне плевать, как вы там красотой меряетесь, мне нужна та, кого Гриддлбон еще не знает. Или действуем, как я раньше сказал, и привет котятам.       Бомбалурина медленно выдохнула. В самом деле, она забылась. У нее все никак не укладывалось в голове, что Мангоджерри – не просто нахал и грубиян, игнорирующий приличия, а смертник, пусть приговор и отложен до утра. И от этой мысли она ощущала даже не жалость, а какую-то растерянность. Джелли были для нее родным и неделимым целым, и двойняшки, что бы они ни вытворяли, все равно оставались частью этого целого. Она пыталась представить свое племя без них – и не могла.       - Электра, - сказала она тихо. – Смелая и красивая, и точно нигде еще не засветилась. Они с Таггером должны быть где-то неподалеку, если ничего не случилось.       - Хорошо. Следи за ней, - Мангоджерри кивнул в сторону Гриддлбон, развалившейся на боку и кормившей котят. – Я быстро.       - Джерри!       Он, уже скользнувший обратно в тень, оглянулся через плечо.       - Не хорони себя раньше времени. Суд может назначить и изгнание.       Мангоджерри криво улыбнулся. Где-то на самом донышке его глаз билась, проступала сквозь охотничий азарт и всегдашнюю бесшабашность отчаянная тоска.       - Вот это вообще исключено. Или полное прощение, или смерть, на третье я не согласен.       - Почему?       Наверное, в такие моменты лишь для тех, кто очень давно друг друга знает и на дух не выносит, и возможна настоящая искренность. Мангоджерри примеривался спрыгнуть в заросли, но на секунду задержался и ответил серьезно и просто:       - Потому что я не хочу стать вторым Макавити.