Тридцатое декабря. Ёлочный базар. Восемь тридцать вечера…
Катерина подняла взгляд на «спасителя» и остолбенела. С её лица резко стали «сползать» краски, губы дрогнули и поджались, а в глазах, мгновенно ставших черными от расширившихся зрачков, появились страх и ненависть, только страх и ненависть, больше ничего, это Андрей хорошо видел. Жаль, что не он один… Видимо Леониду Катюша тоже была не безразлична, если и он сразу заметил перемену в ее состоянии, и тут же бросился к ней, обнял за плечи и начал допытываться: — Кать, что с тобой? Что случилось? Жданов так громко скрипнул зубами и дернулся, что находящиеся рядом с ним люди, шарахнулись в стороны. Он уже сжал кулаки, чтобы объяснить наглецу, что не стоит дотрагиваться до матери его дочери, но к счастью, Пушкарева никак на ухажера не отреагировала, вообще никак, словно ее забрасывало вопросами безголосое, бестелесное существо. Инстинктивно спрятав от Романа Юльку к себе за спину, и тем самым сбросив с плеч руки ухажера, она уже даже не услышала, как дочка сказала: — Ты думала, что я потерялась, да? Думала, насовсем, как папа? А я нашлась, и папа найдется. — Роман Дмитриевич? Вы? Что вы здесь делаете? — пулеметной очередью вылетело у Катюши. Она беспомощно оглянулась на дочь, и тут же прикусила губу. — Катерина Валерьевна? — Малиновский сделал вид, что для него большой неожиданностью стала эта встреча. — Здравствуйте. — Мама, ты знаешь дядю Рому? — Юлька настойчиво дёрнула маму за полу шубы и высунулась вперёд. — Мама? Вы… Она… Это ваша дочь? — Малиновский очень натурально изобразил недоумение, переводя взгляд с матери на дочь и обратно. А затем взгляд его надолго остановился на девочке. Он прищурился, нахмурился, словно пытался решить сложную задачу, и вдруг спросил: — Сколько ей лет? — Мама, ты знаешь дядю Рому? Ну, мама! — не унималась девочка, теребя мать. Катя запаниковала, это было видно невооружённым взглядом. Руки у нее задрожали, глаза затопило ужасом, а губы растянулись в искусственной, умоляющей пощадить, улыбке. Дочь она крепко прижала к себе, словно хотела защитить её от всего мира. Если бы они в гостинице не репетировали эту сцену, если бы Ромке не удалось с точностью до микрон предугадать реакцию Катюши на свое появление, Жданов уже бросился бы к ним, чтобы прекратить ее мучения, так сжалось у него сердце при виде испуганной, растерянной и взволнованной любимой женщины, благо костюм Снеговика делал его Андреем-невидимкой. Да он все равно бы бросился, где репетиция, а где жизнь с ее настоящими страданиями, но поймал сигнал Малиновского: «Не смей! Все идет по плану», и затормозил. — Катюша, кто этот человек? Тебе нужна помощь? — Леонид, как оказалось, нисколько не обиделся, никуда не отошел и отходить не собирался, всё также стоял рядом. Его голос помог ей прийти в себя, глубоко вздохнуть и собраться с силами. — Спасибо, Лёнечка, я справлюсь. «Лёнечка? Она назвала его Лёнечкой? — пронеслось в голове Жданова, и его затрясло. — Пора его убирать». План созрел мгновенно, даже стихи родились, хотя Андрей никогда не умел рифмовать. — Я весёлый снеговик, — заорал он дурным голосом, стараясь достаточно его изменить, чтобы Катя ничего не заподозрила. — Жить на улице привык. По базару я гуляю! Таю, таю, таю, таю. Ну-ка дядя помогай, от жары меня спасай. Выведи на улицу, станешь добрым умницей… Вопя на все лады этот, как сказал потом Ромка: «Бред сивой кобылы», Палыч протиснулся между Катей и Леонидом, плечом отодвинул мужчину в сторону, успел подмигнуть другу, мол, действуй, как договаривались, и начать оттеснять непрошенного кавалера подальше от жены, как он уже несколько дней называл про себя Катеньку, и дочери. — Вы с ума сошли? Что вы толкаетесь? — интеллигентно пытался протестовать «Лёнечка», но Жданов, упорно сохраняя молчание, настойчиво теснил соперника к выходу на улицу. — У тебя закурить не найдется? — имитируя пьяного, задал Андрей самый нелепый вопрос, который только мог задать, едва они оказались снаружи. Маску Снеговика он так и не удосужился снять. И то верно, зачем демонстрировать свое сходство с Юлианой? Ни к чему это! — Вы бы ещё спросили, как пройти в библиотеку, — наконец разозлился Лёня. — Вы что творите? У меня там любимая женщина с ребёнком осталось. Как я их теперь найду? — Забей! У меня там жена с дочкой осталась, но я же не ною, правда? — Жданов вцепился сопернику в лацкан пальто и заговорщически сказал: — Слушай, мужик, а давай выпьем за Новый Год, а? Вот тут за углом есть чудесная… — Вы пьяны, что ли? — практически застонал Леонид, перебивая. — Я никак не пойму, что вам от меня нужно?! Дайте мне пройти внутрь, или… Или я не знаю, что сделаю. Лёня не врал! Он был интеллигентен, он был законопослушен, и что ему делать, он действительно не знал. Не понимал, как избавиться от этого наглого, пьяного, а может, обкуренного, ведь спиртным от него не пахло, хамла. Драться? Но он не умел драться, да в общем-то и не любил. Обратиться в полицию? Это можно, но до полиции еще нужно как-то добраться. А как тут доберешься, когда… А Катя осталась один на один с каким-то хлыщом, испугавшим ее, и как ей помочь, он тоже понятия не имел. — Ничего мне от тебя не нужно, и ничего ты не сделаешь, — вдруг очень трезво сказал Снеговик, как только в кармане у него дважды прозвонил и умолк мобильный. — Хочешь внутрь? Ступай внутрь! — засмеялся он, отпустил лацкан пальто противника, посмотрел ему прямо в глаза, развернулся и пошел от базара прочь. — Псих! — донеслось ему в спину. — Иди-иди, — не оборачиваясь пробормотал Андрей. — Ещё посмотрим, кто из нас псих. — Он немного прошел вперед, потом внезапно остановился, всплеснул руками и довольно громко и горько воскликнул: — Господи, Катька, ну что ты в нем нашла? Я, конечно, дерьмо, я это знаю, он он… Он же трус, он же вообще никакой.Тридцатое декабря. Ёлочный базар. Двадцать минут назад…
— Ой, Снеговик! Мамочка, это мой Снеговик, — радостно вскрикнула Юлька, вырывая ручонку из руки матери и бросаясь вслед за ним, но в общем шуме Катя ее не услышала. Пораженная неожиданным исчезновением Леонида, она все крутила и крутила головой. — Куда? Снова хочешь потеряться? — Ромка поймал, пробегающую мимо него девчонку, подхватил ее на руки и сделал «козу». Юлька весело рассмеялась, обняла Малиновского за шею и спросила: — Ты мою маму откуда знаешь? — Юлиана! — опомнилась Катя. — Немедленно иди ко мне. — Я устала, у меня болят ножки. Можно я у дяди Ромы на ручках посижу? — Нет, — ответила Пушкарева так резко, что девочка сразу надулась, выпятила нижнюю губу и собралась всплакнуть. — Извини, солнышко. Я тоже устала, расстроилась, что ты потерялась, вот и сорвалась. Давай мириться, иди ко мне. — Я хочу у дяди Ромы. Он сильный, а у тебя ручки болят, ты сама всегда так говоришь, если я прошусь на руки. — Ты до сих пор просишься к маме на руки? — с преувеличенным изумлением спросил Малина. — Посмотри, какая ты большая, почти с маму ростом, как она может носить тебя на руках? Тебе сколько лет, Юленька. — Пять уже было, а сейчас полшестого, — гордо ответила девочка. — Так я и думал, — словно у него только что полностью сложился пазл, взволнованно сказал мучитель, — это ведь дочка… Он нарочно говорил медленно, ждал, что Пушкарева его перебьет и не даст закончить фразу, но того, что случилось он никак не мог предугадать. — Чья? Твоя?! Я твоя дочка? Ты мой папа? — Юлиана расплакалась. — Ты не потерялся? Ты с мамом поссорился и меня бросил, да? — она уже рыдала. — Юля, Юленька, девочка моя. Посмотри на меня, солнышко. — Катя вырвала из Ромкиных рук ребенка, поставила ее на пол, и сама присела на корточки перед ней. — Это не твой папа, маленькая. Ну, подумай сама, он же дядя Рома, а ты, — тут Пушкарева запнулась, бросила гневный взгляд на Малиновского, но утешать дочку продолжила, — ты же Андреевна, Юлиана Андреевна, значит папу твоего как зовут? — Андрюша? — Юлька шмыгнула носом. — Да, твоего папу зовут Андрей. Вспомни, милая, я показывала тебе фотографию папы. Разве он похож на этого дядю? — Не знаю, — слезы снова закапали с глаз. — Фото маленькое и помятое, там плохо видно. И прошло много годов, он теперь старенький. — Кто старенький, — спросил Ромка, еще не придя в себя после разыгравшейся сцены, — твой папа? А вот и… — Прекратите! — казалось, что Катя сейчас ударит Романа. — Это низко, манипулировать ребенком! Впрочем, чего еще от вас ожидать можно было? Вы, как были негодяем, так им и остались. — А что ты… вы на меня рычите? Я нашел вашего ребенка, привел вам Юлиану, вы ее снова чуть не потеряли, я опять на помощь пришел, и вместо спасибо слышу только… — Не смейте при дочке меня отчитывать, — зло перебила Катя. — Пойдем домой, Юленька. — Подождите, — Малиновский попытался схватить ее за рукав, но отпрянул, увидев сколько брезгливости и презрения было в ее глазах. — Он знает? — Это не ваше дело. — Значит, не знает. Но он имеет право знать, что… — Замолчите. Пожалуйста, замолчите! — Катюша всхлипнула и глазами показала на Юлиану. — Не при ней. — Ты плохой! — неожиданно заявила девочка и довольно увесисто ударила кулачком по ноге Малины. — Зачем ты обидел маму? — она тут же взяла мать за руку и потянула за собой. — Пойдем, мое солнышко. Я никому тебя в обиду не дам. К горлу Ромки подкатил комок. Ясно же, что ребенок сейчас копировал мать, видно часто Катюхе приходилось говорить Юльке эти слова, и никому не давать в обиду дочку, и быть ей и матерью, и отцом, и все тащить на себе. И во всем этом, как и в том, что малышка не знает папу, был виновен он, только он один. — И дядя Лёня сбежал куда-то, не заступился, — вздохнула девочка. — Ох, мужчины, — философски заметила она, подражая уже кому-то другому, скорее всего Ирине Игнатьевне. — Пойдем, мамочка. Что ему оставалось делать, что Малиновский, связанный по рукам и ногам присутствием девочки мог сделать, как не доиграть свою партию? Он же спасал их всех, вот и бросился на амбразуру. Следуя за Катей и Юленькой по пятам, Ромка на ходу набирал сообщение: «Вы ничего не знаете, совсем ничего. Нам нужно поговорить, я должен вам все рассказать. Прятаться бесполезно. Когда я нашел Юлиану, она назвала мне свой адрес и номер вашего мобильного. Я не блефую, ваш адрес: Колокольная восемь, квартира двадцать шесть. Чтобы вы не вздумали сбежать с дочкой Андрея, я иду за вами следом. Отведите Юлиану домой и выходите, я буду ждать. Поверьте, нам очень нужно поговорить. Если не выйдете, то утром у подъезда вас буду ждать уже не только я, но и Жданов». «Пик-пик», прозвенело у Пушкаревой в кармане, она остановилась, достала мобильный, прочла сообщение, обернулась, встретилась взглядом с Малиновским, тяжело вздохнула и кивнула…