У века каждого
На зверя страшного
Найдется свой однажды Волкодав
Мельница - Волкодав
Единственным ощущением был страх. Но исходил он не от мальчишки Ягами. Нет. Страх принадлежал лишь ей самой. Он был подобен огромной черной змее. Опутывал все тело, проникал в самые потаённые уголки души, разгонял по коже стайки мурашек. Страх был ее постоянным спутником на протяжении целой вечности вот уже многих столетий. Или тысячелетий — она не знала. И не хотела знать — сейчас это не имело ни малейшего значения. Тьма обволакивает их постепенно. Мягкая черная вуаль плотным коконом на миг охватывает обе фигуры, позволяя женщине хоть на миг забыть о своем страхе. Тьма — её мир, её неотделимая часть. Здесь она полная хозяйка. Именно она, а не то жуткое нечто, с которым некогда пыталась заключить сделку. Мальчишка поднимается с кровати слишком медленно, словно зомби. Или марионетка. Безвольная кукла в её умелых руках. Это заставляет женщину невольно улыбнулся. Здесь у неё есть власть. Здесь только она решает судьбы — и мальчишки Ягами, и тех, кто попадёт ему в руки. Осознание этого подобно самому крепкому вину. Пьянит, завораживает, заставляет забыть и собственный страх, и то, что его порождает. — Ягами, — её голос кажется далёким, бесконечно далёким даже ей самой, — иди за мной, Ягами. И он идёт. Медленно, словно в чём-то сомневаясь. Но все равно идёт. В самые глубины собственного безумия. Тьма отступает. Но не исчезает. Остаётся в самых дальних уголках заброшенного здания. В чёрных, как ночь, глазах Ягами. И даже в скорчившейся фигуре на полу. Но прежде всего — в самой женщине. А может быть, она и есть эта тьма? На губах вновь играет улыбка. Точнее звериный оскал хищника. Сейчас, в этот короткий миг, хищником будет только она. Нет, она и пальцем не коснется кого-либо. Лишь будет наблюдать за предстоящим спектаклем – невидимая и неслышимая для обоих. Будто кукловод, она останется за кулисами. Кукловод. Ей нравится это сравнение. Нравится смотреть, как в полных ужаса глазах медленно, постепенно угасает жизнь — это позволяет хоть на несколько мгновений спрятаться в мир иллюзий, забыть о собственном страхе. И о том, что его порождает. В этот раз всё закончится быстро. Мгновение — и тело в руках Ягами обмякает, повиснув, точно бесхребетная кукла. Душа же, полупрозрачная, призрачная тень, видимая лишь ей самой, тихо скользьнёт в ночную полутьму. Именно она и нужна тому созданию ей. Тело — лишь сосуд, внутри которого скрывается столь желанная сердцевина. Будто скорлупа от ореха. Для того, чтобы добраться до сердцевины, её нужно разбить. — И зачем это? — вопрос Ягами эхом отдаётся в полутьме заброшенного здания, — Чего ты добиваешься? Она запрокидывает голову и звонко смеётся. Скорее чувствует, чем видит исходящее от мальчишки отчаянье. Он не знает, что делать. Он беспомощен и беззащитен, точно малый ребёнок перед ней. Ей хочется, чтобы этот миг длился вечно. Может поэтому, отвечая Ягами, она не торопится. Растягивает каждое слово, будто пробуя их на вкус. Но рано или поздно всё закончится. Мальчишка совсем бессилен, и тряпичной куклой валится на каменный пол. Вновь их обволакивает тьма. Когда же она рассеется, мальчишки уже не будет. Он мирно уснёт в своей кровати, забыв обо всём на свете. Чего не скажешь о ней. Вместе с Ягами исчезает и созданная ей самой иллюзия. Теперь она уже не кукловод, но безвольная кукла в руках куда более могущественного существа. Страх не приходит сразу, нет; он, будто тёмное покрывало, опускается на неё медленно, постепенно, точно желая ещё больше помучать жертву. Только в этот раз жертвой будет она. Женщина ловит себя на мысли, что дико и по человечески завидует мальчишке Ягами. Как бы она хотела, подобно ему, утонуть сейчас в сладостном забытьи! Время, казалось, останавливается в один момент. Ещё мгновение тому назад оно бежало своим чередом. Теперь же застыло, окаменело. Будь она человеком, то наверняка бы сейчас прислушивалась к гулким ударам собственного сердца. Один. Два. Три. Но её сердце уже давно не стучит. Поэтому ей ничего не остаётся, кроме как вслушиваться в мертвую тишину, царящую вокруг. И ждать. Ждать бесконечно долго. Она ощущает его присутствие так, как добыча чувствует хищника. Как, наверное, Ягами чувствует её. Ещё до того, как маленькую комнатушку заброшенного здания полностью поглотит тьма. Вязкая. Тяжёлая. Живая. Эта тьма уже не была её царством, её неотделимой частью. Нет. Она исходила от чего-то иного, неизведанного. Он никогда не показывается. Даже в момент заключения сделки, так круто перевернувшей её жизнь, он прятался за плотной завесой тьмы. Ведь даже самый страшный монстр не может сравниться с неизвестностью. Сон разума рождает чудовищ, не так ли? Теперь она убедилась в этом окончательно. — Ты пришёл, — собственный голос поразительно спокоен, даже не смотря на сковавший её животный ужас. Она не покажет ему своей слабости. Никогда. Прошедшие годы сделали из неё отличную актрису. — Да, — его скрипучий голос рассыпается по коже стайками мурашек. Казалось, он звучит со всех сторон. Обволакивает её плотной, тёмной дымкой. А может, он и есть эта тьма? Более он не проронил ни слова. Но она без всяких слов знает, зачем он пришел. Призрак убитого мальчишки всё ещё здесь. Ему уже никуда не деться из этого места — птица, угодив в клетку, уже никогда не покинет её. Только для того, чтобы попасть в лапы хищника. Он не сразу заберёт его, нет; хищник любит играть со своей добычей. Наблюдать за тем, как она дезориентирована и блуждает во тьме. Чувствовать её животный ужас. И давать призрачную надежду только затем, чтобы в один момент нещадно её забрать. Время кажется бесконечностью им обоим — и мальчишке-призраку, и женщине. Сейчас они оба лишь беспомощные жертвы в лапах хищника. Она ненавидит такие моменты. Ненавидит само осознание того, что сейчас и она лишь добыча. Тьма рассеивается так же неожиданно, как и пришла. Она вновь стоит посреди комнаты старого, давно заброшенного здания. Ни Ягами, ни того, кто приходил после него нет. Все закончилось, как заканчиваются ночные кошмары. Лишь бездыханное тело мальчишки напоминает о том, что здесь происходило всего несколько мгновений назад.