***
Ганнибал спускался по кривым ступеням кафедры, держа в руке книгу Псалмов. Хор репетировал, и десятки чистых, звонких голосов смешивались и гармонировали во всех высоких углах комнаты. Прекрасно. Там было больше участников; двое из них были не в своей тарелке или имели трещину в голосе, которая не сбалансировалась с другими прекрасными выступлениями. Он уже позаботился об этом. Лектер повернул за угол, случайно столкнувшись с мужчиной, стоявший прямо за колонной. — Уилл? — сказал Ганнибал, и его взгляд окинул тощую невысокую фигуру. Он был одет в очередную белую рубашку с воротником, темно-серые брюки и поношенные туфли. Уилл. Мальчик выглядел бледным из-за волнения, сжимая сумку посыльного, висевшую на плече. — Отец Лектер, мне так жаль… — Уилл ахнул, широко раскрыв глаза на Ганнибала, быстро отступил назад и наткнулся на другую колонну. — Не стоит, — быстро заверил его Ганнибал, когда потянулся поддержать шатающегося мальчика, положив руку ему на локоть. От этого прикосновения рука Уилла дернулась, но он не отстранился. — Хор репетирует. Ты пришел помолиться? — спросил его Ганнибал. Темные кудри, чистая кожа, эти глаза, они восхищали его. Потенциал, красота разума — это все было заключено внутри него. Уилл никогда не приходит в церковь по средам. Не тогда, когда хор пел. Он любил тишину. Ганнибал наблюдал за тем, как губы бесшумно двигались, когда глаза-океаны впились в него с отчаянием, крепко сжавшим внутренности священника. — Ты пришел раскаяться? — спросил мужчина на выдохе, сжав кость на локте. Ганнибал не привык, чтобы на него так действовал другой человек. Он был… располагающим. — Нет, — сказал мальчик, качая головой с дикими глазами под копной кудрей. — Нет. Уилл отступил назад, вырываясь из хватки Ганнибала на своем локте и поворачивая за колонну. Второй раз за два дня Лектер видел, как Уилл Грэм торопливыми шагами бежит из церкви. И под бдительным оком Христа с потолка Ганнибалу пришлось остановить себя, чтобы не броситься вдогонку, не преградить ему путь, не схватить за подбородок и не целовать до тех пор, пока все тайны не выплеснутся из этих рубиновых губ. Не потому, что он не знает их, а потому, что он хотел почувствовать, как они раскрываются в них обоих.***
Он не молился. Уилл Грэм сидел на заднем ряду и пристально смотрел на алтарь невидящими глазами. Библия была закрыта и лежала на коленях, её накрывали сложенные в замок руки. Плечи юноши слегка покачивались, а голова была наклонена влево, когда он слушал музыку органа. Однако на самом деле в храме была абсолютная тишина. Единственный слышимый звук — шаги Ганнибала. — Уилл, — сказал священник, приблизившись к мальчику со спины. Он наблюдал за напряжёнными плечами и за головой, которая повернулась на звук голоса. Мальчик оставался сидеть на стуле, что Лектер находил обнадёживающим. Глаза блестели, как шёлк в свете заходящего солнца. Ганнибал желал зарыться носом в ложбинку, где череп переходит в шею. Мягкая, тёплая кожа. — Я встречаю тебя так часто, что ты стал такой же частью для меня, как Библия в храме, — дружелюбно говорил Ганнибал, когда опускался на стул рядом с молодым человеком. Поношенные башмаки шаркали по камню. Рядом с ними стояли чистые парадные туфли священника, выглядывавшие из-под его плотного черного одеяния. Профиль юноши был невероятно чист и прекрасен, любой бы позавидовал такой внешности. Никогда прежде Ганнибал не встречал творения столь идеально вылепленного руками Бога. Юноша не смотрел на него, но быстро моргал, когда прижимал Библию к груди. — Мне не стоит приходить сюда так часто, — признался он, когда пальцы вжались в кожаную обложку. — Это делает только хуже. Взгляд мальчика был влажным в тот момент, когда он прижался лбом к книге и локтями уперся в колени. «Я так слаб», — вздохнул он, слёзы и боль в его сладостном потоке голоса. Затерянный в собственном мучительном сознании. И в этот момент он повернулся, чтобы посмотреть на священника. «Я лишь хочу быть порядочным, простым человеком.» Слова разбились вдребезги, хрупкие, как тонкий слой застывшего сахара, и Ганнибал увидел, как юноша закрыл глаза и опустил Библию, прижавшись спиной к спинке стула. Раненая птица. Ганнибалу нравилось давить этих раненых птиц. На этот раз, однако, одной этой мысли было достаточно, чтобы заставить себя страдать. — Нормальности никогда не боятся, — сказал он, поворачиваясь к сидящему рядом сломленному Ангелу. — И это не празднуется. Он подавил желание прикоснуться к колену, почти касавшемуся его, завёрнутому в бежевые брюки, которые показывали намёк на лодыжку над темно-синими носками. Уилл обнял Библию, как плюшевого мишку, когда его глаза сузились от смущения. — Жизнь — это не празднование, — сказал он, пыхтя, как упрямый ребенок, и бросая быстрые взгляды на священника рядом с собой. Лектер улыбнулся. — Нет? — задорно спросил он. — Мне кажется, так и должно быть. Ганнибал никогда не помогал сломанной птице. Ему никогда не приходилось быть таким нежным, таким осторожным, чтобы не уронить то, что он хотел бы держать в своих руках. Сияющие губы Уилла сжались, а взгляд опустился на колени. Колени Ганнибала. Обратно к себе. — Есть вещи, которых следует только опасаться, — убеждённо произнес он и кивнул головой, подчёркивая сказанное. Уилл был ребёнком, воспитанным только на словах и мудрости Библии. Ни матери, чтобы любить его, ни отца, чтобы направлять его. Ничего, кроме слов Святого Духа. Библия не несёт никакой мудрости для такого создания, как Уилл. Слова не идут ему, они оставляют его обнажённым и уязвимым, здесь, в церкви Ганнибала. — Страх неизвестного, — сказал ему священник, когда схватил спинку стула. — Однажды обнаруживаешь, что нет ничего, кроме радости или презрения. Уши Уилла шевельнулись, он нахмурился, и Ганнибал ощутил, как щекочущее чувство поднимается из рёбер. Обожание. Как бы ему хотелось попробовать эти раковины на вкус своим языком. — Ни то, ни другое не может быть оправдано, — вместо этого сказал Ганнибал, наблюдая, как мальчик повернулся к нему с глубоким хмурым выражением лица, низко надвинув тёмные брови на глаза. Лектер вспомнил щемящее чувство: ощущение в своей руке этой челюсти, ищущей тепла, как брошенный щенок. Глаза-океаны горели праведностью, когда Уилл сказал: «Некоторые вещи просто ошибочны». Сливки, розы и шоколадные локоны. «Они однотонны и просты», — голос юноши зазвучал резче, зубы сжались во рту, по спине пробежала волна удовольствия. «Некоторые вещи — не что иное, как грех». Его огонь был скорее дымом, чем пламенем, но возможность гореть пылко была очевидна. Ганнибал чуть шире раздвинул ноги под халатом, пока его колено не коснулось колена Уилла. Мальчику предстоит еще многому научиться, и священник жаждал научить его правде так, как никто другой не сможет. Никто не сможет отполировать изумруд, которым является Уилл Грэм, пока он не поймает свет со всех божественных сторон. — Грех — это лишиться возможности вкушать мир, которым Бог благословил нас, — сказал Лектер и поднёс один палец к подбородку Уилла, принуждая юношу посмотреть на себя, чтобы заглянуть ему в глаза. Ганнибал улыбнулся потерянному трепету смущенной надежды, которую он увидел там. — Если выбираешь путь, который приносит тебе веселье, ты почитаешь Бога своей страстью к его творению. Мальчик моргал, и Ганнибал мог чувствовать, как колено Уилла дрожит рядом с его собственным, когда юноша неожиданно стал выглядеть уставшим. Как будто его единственным желанием было закрыть глаза и уткнуться носом в руку, держащую подбородок. Сдавайся. Вместо этого он вздохнул и сухо моргнул. — Некоторые вещи просто неправильны, — упорно продолжал Уилл, смело убрав лицо из ладони священника. У мальчика была страсть, с головы до ног, и Ганнибал желал увидеть это. — Какие именно? — спросил он, приподнимая брови, скрываясь за невинным интересом. Подавленный, растерянный взгляд этих драгоценных глаз заставил его грудь сжаться от желания проглотить мальчика целиком, просто чтобы он был так близко, как только возможно. Уилл приподнял свой сладкий, чётко очерченный подбородок. «Убийства — это плохо», — сказал он, пока Ганнибал задавался вопросом, как будет чувствовать себя эта легкая щетина на его языке, как будет ощущаться эта персиковая кожа, побритая по утрам или небритая поздно ночью. Священник перекрестил ноги, и, сложив руки на коленях, повторил слова Уилла в своём сознании. «Но Бог по сей день убивает нас», — сказал он, смотря вниз, на переносицу мальчика, проводя тёплым взглядом по его лицу. «Бессмысленные, жестокие смерти». Ласточка, поднявшаяся над бледным, гладким горлом Уилла, завораживала Ганнибала. Священник упёрся взглядом в уязвимую плоть и пробормотал: «Он разбивает крыши церквей о поющих монахинь, а самолеты, наполненные семьями, падают в океан». Кремовая кожа побледнела до молочного цвета, и Лектер мягко улыбнулся, глядя на быстро бегущую пульсирующую вену на тонкой шее. «Неужели ты думаешь, что ему это не нравится?» Уилл выдохнул через эти влажные, открытые губы, и Ганнибал видел, как хрупкое плечо дрожит под рубашкой. Блестящие глаза расширились. Это был показатель того, что в тяжелом дыхании было нечто большее, чем страх или отвращение. Тем не менее, мальчик запротестовал, шаркая ногами и беспокойно дергая головой. — Бог не наслаждается… — он запнулся, подбирая слова, быстро моргая ресницами. Его кудри дрожали вокруг висков, лёгкие и мягкие, как перья. — Это всё Дьявол какой-то… Дьявол. Ганнибал ухмыльнулся сказанным словам. Он протянул руку, не в силах сопротивляться, чтобы положить большой палец на гладкий лоб Уилла, а ладонью обхватить волосы вокруг его лица. Ещё мягче, чем он себе представлял. — Дьявол здесь, — вздохнул священник, пока его глаза встретили просторным и глубоким океан. Его собственное тело было лёгким с тёплыми покалываниями, которые все быстрее распространялись, когда он положил другую руку на вздымающуюся грудь мальчика. — Бог там, внутри. Колотящееся сердце было громким и быстрым под его прикосновением, когда они сидели близко друг к другу, дыша в унисон. — Убирайся из своей головы, Уилл, — сказал Ганнибал, убирая большой палец, который прижимался к голове мальчика. — Вот где лежит твоя погибель. Когда юноша торопливо забрал свою Библию дрожащими пальцами и, спотыкаясь, вышел за дверь, священник задумался, увидит ли он когда-нибудь этого мальчика снова.