Оранжерея

Весна в этом году отчего-то напоминала лето больше, чем это самое лето. Из-за такой несвойственной этому времени года температуры земля намного раньше покрылась зелёным ковром, чей ворс разбавляли яркие хаотично рассеянные кляксы цветов. Определённо, идея выйти на улицу была плохой. Но, когда Кацуки попробовал высказать своё недовольство, Изуку взглянул на него неизменно улыбающимися глазами, так и переспрашивающими: «Ты что-то хочешь мне сказать?». И Бакугоу замолк, не успев и слова толком произнести. Когда твой омега на шестом месяце беременности, жизнь превращается в ходьбу по минному полю, где в любой момент можно подорваться. Но он умудрялся виртуозно уворачиваться от пинков судьбы со всех сторон, восстанавливая баланс раньше непреднамеренного взрыва. Так что их тихая, мирная семейная жизнь шла своим чередом. Изуку прекрасно знал, что жару Кацуки не переносил: от духоты он не мог спать по ночам, а выход на улицу становился просто адской пыткой, в которой солнце напекало голову, а одежда, неприятно влажная от пота, облепляла тело. И вот! Они идут на прогулку! В +32 градуса! Бакугоу до последнего пытался оттянуть момент выхода из квартиры. Но ничего не могло остановить омегу. Парень надел на свою голову панаму, точно такую же набросил на Кацуки, всучил ему же сумку с пледом и, крепко ухватив его за руку, потянул на улицу. В лицо тут же пыхнуло духотой, заставляя альфу скривиться. А Изуку всё нипочём, он только улыбнулся шире, вдохнул хорошенько прогретый воздух и пошёл чуть вразвалочку вперёд, великодушно позволяя Бакугоу самостоятельно закрыть дверь на ключ, хотя обычно он никогда не доверял ему столь важное дело, так как голова у Кацуки для таких вещей была слишком дырявая. Так что сегодняшний день, пожалуй, можно причислить к категории, которую альфа окрестил про себя: «Как-бы-праздник-только-меньше-шума». Несмотря на палящее солнце, на улице было многолюдно. Дети носились как угорелые, удерживаемые от беготни по проезжей части заботливыми руками родителей. Изуку тащил вяло волочащего ноги Кацуки за собой в сторону парка, ему ужасно хотелось посидеть на травке в тени ветвей деревьев, наслаждаясь веянием тёплого ветерка и стрекотом цикад. Свободных мест на лавочках не было. По специально отведённым дорожкам разъезжали на велосипедах, самокатах, роликовых коньках. Радостный смех доносился со всех сторон. Кацуки нашёл местечко, куда лучи солнца не доходили, расстелил там плед, придавливая высокую траву, и заботливо помог омеге присесть, устраиваясь рядом с ним. Изуку улыбался, прикрыл глаза, устраивая голову на подставленное плечо, и даже Бакугоу почувствовал себя лучше: его уже не раздражала духота, громкие вопли и заходящиеся в истерике цикады на стволах деревьев. Сейчас были лишь они. Он прикрыл глаза, как и Изуку, забывая на мгновение обо всех тревогах. Они сидели, пребывая в какой-то неясной полудрёме, и очень хотелось, чтобы это мгновение остановилось. Изуку медленно распахнул глаза и проскользил взглядом по траве, замечая растущие рядом цветы. Рукой омега потянулся к ним, отстраняясь от Кацуки, чтобы кончиками пальцев коснуться жёлтых лепестков. Подушечки тут же окрасились яркой пыльцой, но от этого он только рассмеялся задорно. Разомлевший Бакугоу никак не мог заставить себя открыть глаза, он чувствовал, что Изуку рядом, что с ним всё в порядке, хоть видеть его было необходимостью. Он медлил, краем уха слыша, как парень тихо напевает себе под нос какой-то смутно знакомый мотив. В то же время тонкие омежьи пальцы ловко переплетали стебли цветов между собой, образуя красивый узор. Он чуть помедлил, от усердия прикусывая кончик языка, соединяя меж собой начало и конец венка, и поправил цветы, чтобы их головки смотрели точно вперёд. Кацуки, пересилив сонливость, смотрел на него и улыбался. Изуку обернулся к нему и рукой попросил наклониться немного вперёд. На голову Бакугоу лёг аккуратный венок из одуванчиков. Рука омеги скользнула по его щеке, поглаживая, и он только и смог, что положить свою ладонь поверх его пальцев, сжимая их, оставляя короткий поцелуй на внутренней стороне ладони Изуку. Тот вспыхнул на секунду и засмеялся тихо. И этот нежный смех для Кацуки был дороже всего на свете.