— Ай, блин, — грохнувшись с кровати, простонала я, хотя было больше похоже на рёв недобитого животного. Мало того, что, из-за печати этого змея белого, у меня голова гундосит, так ещё я во время крика голос сорвала. Спасибо, Орочимару! С горем пополам я поднялась с пола. Как ни странно, но я нахожусь в кромешной тьме. Мне бы технику огня… Но мне забили все каналы чакры новой более сильной печатью, чтоб тебя, Орочимару! Представив, как прошибу его череп об землю, я немного успокоилась и ощупью стала искать направление к выходу.
Итак, что мы имеем? Шкаф, стулья, стол, ковёр, какие-то свитки — всё это лишь малая часть того, обо что я успела споткнуться, пока не нашла злосчастную дверь. Быстро её распахнув, я вышла в коридор, если это можно так назвать. Справа от меня была стена, слева дверь в другую комнату, потом одна ещё левее, скорее всего, кухня. Дальше идут несколько ступенек, опять же влево, и они ведут к двери. Ни о чём не подумав, я выбежала за её пределы.
Мы плыли в море, солнце уже садилось, а малиновый закат стал только-только появляться. Я на корабле, черт его дери. Орочимару прекрасно знает, что из меня пловец, как и политик — никакой, и в том, и в этом я полный ноль без палочки. Грустно оперевшись на поручни палубы, я смотрела на воду. Что нужно от меня Орочимару и Данзо? Ладно, саннин странный, даже очень, может я и перешла ему как-то дорогу, но что я сделала Данзо? Я вообще с ним никак не контактировала, я просто работала в АНБУ своего отца, как и Какаши, пусть и не рады, конечно, некоторые были, что дочь работает у отца… Дочь… Дочь… Я же не дочь Кушины-самы и Минато-сана, я приёмная… От этой мысли мне стало ещё хуже, что-то изнутри меня пожирало… Обида? Грусть? Злость?.. Кто ещё знал правду о моём происхождении? Почему мои названные родители скрывали от меня всё это? И вообще живы ли мои биологические родители? Они меня отдали Минато-сану и Кушине-саме? Или вообще как? Столько вопросов, а узнать-то не от кого. Ещё больше разозлившись, я ударила кулаком по железным прутьям.
— Даттебани, без чакры всё совсем плохо, — потирая ушиб, проговорила я. За спиной услышала смешок Орочимару.
— Была бы у тебя чакра, Шизука, ты бы уже потопила этот корабль и нас в том числе, к тому же бы померла, ведь ни круга, ни чего-либо ещё, что позволило бы тебе удержаться на плаву — нет, а от корабля и щепок бы не осталось после твоего удара. Недаром же ученица Цунаде, по слухам, на прошлой недели чуть гору не снесла в порыве ярости.
— А ты, как я погляжу, всё продумал до мелочей: мне тебя не ударить, не уплыть и никого нет, кто бы мне смог помочь. Змеёныш, — прошипела я, а Орочимару только усмехнулся.
— Давай лучше во избежание лишних вопросов я всё тебе расскажу. Ты теперь будешь моей подопытной. Живёшь на острове, полностью окружённым водой, следовательно, с которого тебе не сбежать. В зависимости от того, как ты будешь себя вести, я буду пересматривать твои условия жизни, можно так сказать. К примеру: камера, еда и будешь ли ты работать физически или умственно, а может вообще двадцать четыре часа находиться в лаборатории, — меня заинтересовало слово «труд». Как оказалось, помимо опытов, Орочимару заставляет людей ещё и горбатиться на него. В каждом его убежище есть люди, отвечающие за порядок, пока он отсутствует. Сейчас он решил залечь на дно, ведь его разыскивают. Я пожелала ему хорошего времяпровождения с Ибики. Если меня ещё раз будет пытать Ибики, то мне придётся несладко, хоть он и старался не сильно мне навредить из-за моей, якобы, знатной крови, но было больно.
— А, это тебе, для того чтобы подумала на досуге, кто же ты такая, — он протянул мне папку формата А-4 и ещё какую бумагу, пожелтевшую и немного порванную по краям, я покрутила эти вещи в руках, а потом решила открыть папку. Там лежали две бумажки. ДНК-тесты. Все отрицательные. Я не дочь Четвёртого. Я не дочь Кушины. Лишь далёкая её родственница по клану. Вторая бумажка потёртого вида описывала причину: письмо-объяснение. В нём мед-персонал извинялся за халатность медсестёр.
Как оказалось, когда Кушина-сама родила за границей деревни, так как является джинчуурики, ребёнка взяли на обследование. Меня, и, получается, настоящую дочь Четвёртого. Подозрения посеялись, когда мне было шесть лет. Я серьёзно заболела, каждый день под вечер температура под тридцать восемь, порой и уколами не сбить было. Я думала, что меня вылечила Цунаде-сама, но это оказалось наследственное, от моих настоящих родителей заболевание, которое само прошло, но ни Кушина-сама, ни Минато-сан не болели такой болезнью. Им предложили сделать тест-ДНК, но они отказались, скрыв от меня правду. Эти ДНК-тесты мог легко подделать Орочимару, ему это как конфетку у ребёнка отнять, и я бы не поверила, если бы на этой второй бумажке с правдой не было поставлено росписей о неразглашении моего происхождения. А вишенкой на торте моей боли являлось то, что та девушка умерла в бою будучи двенадцатилетним генином.
Чёрт, мне теперь хоть утопиться, но… А это отличная идея! Орочимару не будет на мне опыты ставить и унижать, к тому же все и так считают меня мёртвой, да и к тому же люди, которых я считала второй семьёй предали меня… Я села на поручни, готовая спрыгнуть вниз, но на секунду задумалась. И эта секунда стоила мне лишения вечного покоя. Змеиная техника Орочимару, снова словно верёвки, обхватила меня, потом одна из змей укусила меня в шею. Я провалилась в забытие, а последнее, что почувствовала, это как меня на руки поднял Орочимару, буркнув что кому-то… Так спать хочется.
***
Проснулась я во всё той же каюте, спать хотелось дико, но я решила рывком сесть на кровать, так как прохлаждаться некогда. И тут я услышала тихое пение. Пела женщина, и так красиво, так волшебно, что я невольно окунулась в прошлое, где я играла в прятки с Минато-саном. Я решила взглянуть на обладателя чудного голоса. Ею оказалась девушка, тихонько сидевшая в углу на сером матрасе. Она, ну может, чуть старше меня, а в руках у неё был ребёнок? Он был закутан по уши в одеяло. Увидев моё пробуждение, девушка прекратила петь и спросила, нужно ли мне что. Я лишь помотала головой. Через некоторое время я уже знала, что Орочимару прозвал её Замарашкой, что он убил её семью, что ребёнок, лежащий у неё на руках, её дочь. Дочурке месяц отроду, а молодой маме лишь девятнадцать. Замёрзшему младенцу я отдала свою кофту. Орочимару мне её вернул, правда вот, зачем, я не знаю, зато малышка приятно засопела, и мы втроём улыбались. Ещё немного поболтав, я решила возобновить свой сон.
***
Проснулась я на более жёсткой койке, чем засыпала. На мне по-прежнему серая потёртая сорочка, ноги босые, а тут лютый холод… Быстро спрятав свои посиневшие ступни под простыню, служившую мне одеялом, я стала оглядывать новую «комнату». В общем, ничего примечательного: серые стены, каменный пол, каменный потолок, решётка, нет ни единого окна, источник света — факел, где-то в коридоре за решёткой. Сама камера довольно скудных размеров, мебели, за исключением койки, нет вообще, так что мне даже ножик или ещё что, не спрятать. Вот же змей. Давно знала, что он та ещё тёмная лошадка.
— Орочимару! — завопила я во всю глотку, — Иди сюда! Слышишь?! Змей недожаренный, я проснулась! — я долго так голосила, надрывая связки так, что в скором времени снова охрипла. Но зато ко мне со взбешённым лицом приполз Орочимару. Он начал кричать, что я ему своими криками мешаю проводить какие-то супер-пупер важные опыты, до которых мне до лампочки. Также он начал угрожать, что поменяет меня местами с каким-то подопытным. В ответ я лишь усмехалась и вытянула язык. Да, в моём положении это самоубийство чистой воды, но как же глаза радуются, когда змей кипит от злобы, и, кажется, что ещё вот чуть-чуть, и он лопнет.
— Прости, Орочимару, я манерам не обучена, — он что-то буркнул про морение голодом и работой в шахтах, но я этого уже не слышала. Он потушил факел, стало темно, а ветер сквозил по полу. Я закуталась получше в простынь, стараясь думать о чём угодно, но лишь бы не о прошлых друзьях и псевдородителях. Но этого не выходило. И теперь, мало того, что я окоченею от холода, так ещё и Орочимару будет рад моим слезам. Нет, я не сдамся! Я сбегу и вернусь в деревню, доказав свою невиновность! Ведь я — Удзумаки Шизука!
