сумую за тобою

***

Солнце начало клониться к закату. По воде яркими пятнами поползли алые всполохи — отражение небесного безумства красок. Юрий Иванович Чуйко по природе своей романтиком не был, но красоту ценить умел и любил, и то, что он сейчас видел, определенно было красиво. Не Мальдивы, разумеется, но было свое очарование в этом Черном море, в этой тишине, прерываемой только тихим плеском волн. Нужно было признать, что, пусть к его ноге все еще и был пристегнут дурацкий браслет, вечер проходил приятно. В радиусе нескольких километров не было ни души. Никого, кроме него, капитана, Толика, и, разумеется, президента, молча сидящего рядом и так пристально глядящего вдаль, что складывалось впечатление, будто тот видит море в первый раз. Впрочем, может, что и в первый, с него бы сталось. Никогда не покидающий Украины, может, поэтому и так отчаянно любящий её слепой, всепрощающей любовью, принципиальный до тошноты, мог ли он никогда не посещать даже Одессы? Вполне. — Юрий Иванович, как же вы все-таки любите врать, — заговорил вдруг Голобородько. Чуйко тут же повернул к нему голову, приподняв брови в притворном удивлении. — Ложь — опасный инструмент, который может как помочь, так и навредить, — начал он с усмешкой. — Но вы ошибаетесь, господин президент, врать я не люблю, но мне приходится. По долгу службы, так сказать. — Как бы не так, — в голосе Гаранта появились обвиняющие нотки. Бывший премьер-министр некстати вспомнил, как тот тем же тоном не так уж и давно материл правительство и еле удержался от смешка. — Вы справляетесь и без всякого долга. — Например? — Да взять хоть эти ваши бредни насчет моей ориентации в Одессе, — немного помолчав, Василий проложил. — Кстати, зачем это вообще было? — Ну, во-первых, слухи есть всегда, и лучше уж пусть они будут о том, что вы любите мужчин, а не о том, что едите с рук олигархов, а, во-вторых, почему же вы так уверены в том, что это бредни? — Вообще-то у меня есть жена! Президент возмущенно сверкнул глазами, а Юрию Ивановичу вдруг подумалось, что слово "очаровательно" подходило и к нему тоже. — Бывшая, Василь Петрович. Да и когда это кому мешало? Ответом ему была тишина. В голову пришла странная мысль, уже третья за вечер. Трезво – хотя, возможно, и несколько пьяно, ведь на яхте он предусмотрительно оставлял пару бутылок коньяка, содержание одной из которых сейчас бродило по его пищеводу, он рассудил, что три — число хорошее, и продолжил. — Вы любите людей. Вы в них верите. Хотите, расскажу, что вам нужно? А, пожалуй, даже покажу. Вы позволите? — Да пожалуйста, — с деланным безразличием ответил Голобородько, на самом деле, однако ж, задетый за живое, также находящийся в некотором подпитии. На уговоры ушло не так много времени, после слов "а вдруг вас завтра убьют, и это будет ваша последняя возможность", президент-трезвенник одним махом влил в себя половину бокала, тут же, впрочем, неловко закашлявшись. Чуйко, получив разрешение, незамедлительно приступил к действиям. Он отставил свой фужер в сторону, проделал то же самое с так и не допитым коньяком Голобородько, встал, потянул за собой президента, который покорно поднялся, придвинулся к мужчине еще ближе, и, наконец, поцеловал его. Это было мимолетное прикосновение губ без всякого намека на страсть. Упаси господи, какая там страсть в его-то возрасте. Да и к кому? К мальчишке, растерянно хлопающему длинными ресницами с этим его наивным взглядом карих глаз и тонкой талией? Впрочем, ладно, мальчишка был хорош. Это было что-то нежное. Признаться, Юрий Иванович сам от себя такого не ожидал. Что ж, когда ты мертв, можно позволить себе чуточку больше. Возможно, при других обстоятельствах… Впрочем, неважно. Чуйко оторвался от губ президента, потрясенно замершего. Ну, просто невинная фиалка, а не человек, прости Господи. Юрий Иванович сделал шаг назад, выходя из личного пространства президента и вновь заговорил. — Ласка, Василь Петрович, вам нужна ласка и любовь. От кого — вопрос не самый принципиальный. Впрочем, вас на это уже один раз поймали. — Вы… вы, — отмер наконец Голобородько, сделав глубокий вдох. — Мерзавец? Это верно. Вы обиделись, господин президент? Я сказал неправду? Что ж, тогда ударьте меня, у вас сейчас есть полное на это право. Он ненавидел, когда его били, но в этот раз готов был это стерпеть. Впрочем, президент не был похож на человека, который будет заниматься рукоприкладством. — Я... Да я с вами не разговариваю. Лицо Голобородько приняло по-детски обиженное выражение. Он демонстративно отвернулся. Чуйко мог бы возразить, мог бы переменить мнение президента за три… Нет, пожалуй, даже за два дня. Но игра не стоила свеч. Поэтому Юрий Иванович только усмехнулся, чуть прикрыв глаза. — Как вам угодно, Василь Петрович. Как вам угодно.