Правда неизменна

Если бы кто-то сказал Рафаэлю, что нашлись бы вещи, которые он полюбил бы, став демоном, он бы рассмеялся этому кому-то в лицо. Смеялся бы долго, звонко, пока тому не стало бы немного неудобно. И тогда он отправил бы его прямо в залы исцеления, чтобы увериться, что с его головой всё в порядке. Однако это не изменило бы того, что сейчас, так много столетий спустя, эти слова правдивы. Это так. Есть вещи, которые Кроули любит в своём существовании, как демона. Как бы ни было ему больно, как бы ни скучал он по братьям и сёстрам, и связи с Богом, и, больше всего, лёгкой дружбе с Азирафаэлем, есть то, с чем он вряд ли смог бы расстаться. Теперь его жизнь полна свободы, свободы, которую он никогда не получил бы в Раю. Существуют и правила, да, и последствия неповиновения. Но он не привязан к ним душевно и телесно. Не как раньше. Ему могут сойти с рук многие ошибки, невыполнение правил, он может не бояться, что ещё сильнее отдалится от Её света. Люцифер не всезнающ и не всемогущ, даже если и притворяется таковым, а возможность не видеть на себе постоянную тень такой силы приносит облегчение. Теперь он не всегда только выполняет приказы. У него находится время пойти, куда он хочет, сделать, что он хочет. Ему не нужно соответствовать образу идеального Архангела. За ним не следит во все глаза Рай, только ожидая, когда он оступится, чуть-чуть больше нормы приоткроет своё истинное лицо, чтобы наказать его. Ему не говорят на каждом углу принять своё положение и подать хороший пример другим. Не говорят не задавать вопросов. Теперь у него есть время на одиночество. Этого у него не было никогда до Падения, ни на один миг. В его голове толпились пять братьев и сестёр, и, как бы сильно он их ни любил, много раз они появлялись в его сознании прямо в тот момент, когда он хотел, чтобы их там не было. И даже с тишиной внутри, бушующей и кричащей на него, с вакуумом в сердце, где когда-то находилось место для всех его близких, даже тогда наступают времена, когда одиночество помогает. Даже становится необходимым, иногда, когда тишина переполняет его. Когда боль готова утянуть его в бездну безумия. Когда всё, что он чувствует, всё, что он есть, больше невозможно терпеть. Он может уйти далеко, сам по себе, сесть и подумать. Вознести внутренние стены ещё выше, собрать воедино как можно больше частичек разбившейся души. Он построил себе целый лабиринт, ряды и ряды стен. Чтобы распутать его, потребовались бы годы, но этого, он знает, никогда не случится. У него нет ни единой причины опускать свои стены. Так лучше. А когда он утихомиривает крики внутренней тишины, в одиночестве появляется и какое-то умиротворение. Как и в том, что он чувствует: никого нет рядом, никто не смотрит и никто не осудит тебя за то, что ты наконец-то сможешь побыть собой. Но даже больше этого он так любит в своей жизни возможность вызывать хаос. Это приносит ему такое невероятное удовлетворение, то, как он бросает камешки в океан мироздания. Как подталкивает что-то произойти и оставляет людям решать, что случится дальше. Он любит момент незнания, вопросов: что они сделают с этим? Он даёт им альтернативы и позволяет этим необычайным, прекрасным Её созданиям строить собственные пути. Он любит поддаваться желанию творить хаос, не потому, что этим зарабатывает доверие Ада, а от того, как люди делают из этого хаоса нечто большее для себя самих. Что они сотворят, всегда интересно ему, с данной им задачей? Как отреагируют на монету, приклеенную им к асфальту? Сжав зубы и раздражённо шипя, будут отдирать её ногтями, оцарапываясь до крови? Пожмут плечами и отвернутся, спеша по какому-то другому делу? Или подумают и отыщут что-то острое и плоское, чтобы прорезать клей и оторвать её от земли? Он не говорит Аду, что награждает тех умных, что находят способ освободить такую монету. Он любит находчивых. Именно жажда хаоса тянет его в лондонскую телебашню одним прекрасным летним вечером. Стоя в лифте, он размышляет над тем, что будут делать люди без сотовой связи. Сколько времени они потратят на починку? Как они будут общаться, когда все средства, на которые они так беспрекословно полагаются, неожиданно станут бесполезными? Драки, ссоры, потасовки, без этого не обойдётся. Миллионы людей будут срывать своё раздражение друг на друге. И те разнообразные способы, которыми они будут делать это, тоже будут достаточно интересными. Но потом появятся те, кто как-то смогут обойти препятствие. Он не уверен, как, в точности, но знает, что сегодня в тех людях разгорится не огонёк зла, а искра гениальности. Сегодня хорошая ночь. По крайней мере, она была хорошей. Пока он не вернулся к машине и его не вызвали на старое кладбище. Там Хастур передал ему корзину. И мир начал заканчиваться. *** Он солгал бы, сказав, что не знал, что это случится. Он не знал, когда, конечно. Но всё это было в плане, записано в изношенной древней книге, которую он отбросил в ярости, отшвырнул на трон, где должна была восседать Она, но Её не было. У него было шесть тысяч лет, чтобы составить план. И лучшее, что он придумал — убедить ангела помочь воздействовать на ребёнка. На этом задании от него будут требовать намного большего. Ад будет следить за ним, уверяясь, что он делает всё правильно. Так что он не может просто отмахнуться от этого и оставить малыша вообще без тёмного влияния. Не может он и попытаться провести ребёнка к свету — он не только не уверен, что для демона даже возможно оказать хорошее влияние на кого-то, но и уверен, что Ад узнает, если он попытается. Ещё он точно не может убить Антихриста, не когда над ним дамокловым мечом повисло так много других опасностей. Пока что ребёнок невинен. Не совсем хорош или плох, несмотря на происхождение. А Кроули — не монстр, он не убьёт невинного, если это не будет последним средством. И даже тогда он не уверен, что вообще сможет. Что смог бы заставить себя сделать это, даже когда на кону весь мир. Но он думает, он надеется, что если он подтолкнёт ангела помочь ему, то они смогут оказать на мальчика нужное влияние. Он никогда не встречал кого-то настолько бесконечно Хорошего, как ангел. Тот любит всё — и не так холодно, отстранённо, как большинство ангелов. Он любит вселенную и всё в ней по-настоящему, признаваясь в этом, не говорит это впустую. Хотя, конечно, иногда он может быть немного сволочью. Когда-то — даже бездумно жестоким. Но он делает всё в его силах, чтобы совпадать с Её идеалом ангела, вести мир к свету, к любви и доброте. И Кроули любит его за это. Так что он звонит Азирафаэлю. С телефона-автомата, потому что от его вспышки хаоса перестала работать сотовая связь. Он может не волноваться, что он ответит. Теперь он всегда отвечает. В последние несколько лет они видятся намного чаще, иногда даже два или три раза в неделю. Это приятно контрастирует с теми временами, когда они могли не сталкиваться десятилетиями. Теперь Азирафаэль даже инициирует их встречи. Звонит Кроули, вытаскивает его поужинать вместе, настаивает на регулярных встречах в парке. Иногда ему кажется, что таким образом ангел следит за ним, удостоверяясь, что он не использовал термос со святой водой, лежащий у него в сейфе. Правда, он не уверен, почему, разве что Азирафаэль не хочет остаться один или иметь дело с худшим (лучшим?) демоном, чем Кроули. И всё же иногда он притворяется, что ангел заботится именно о Кроули, что он беспокоится о безопасности демона не меньше, чем Кроули — о самом ангеле. Он звонит. Они встречаются, чтобы поговорить. И всё проходит точно так же, как и всегда, когда он пытается в чём-то убедить ангела. Азирафаэль отказывается. Протестует. Указывает все причины, по которым это не сработает. Но, несмотря ни на что, остаётся. Слушает. И пусть тишина кричит внутри, пока ангел говорит о выигрыше Рая, словно ему непонятно (или наплевать), что это будет значить для Кроули, по крайней мере, он всё ещё здесь. Он даёт Кроули говорить. И Кроули водит его на обед, словно говоря, смотри, разве люди не готовят самую великолепную еду? Разве ты всё это не любишь? Потом он вместе с ним прогуливается по городу, выделяя все прекрасные, невероятные вещи, придуманные людьми, вновь и вновь повторяя, что всё это исчезнет с концом света. В итоге они оказываются в книжном, как в последнее время происходит всё чаще и чаще, и достают хорошее вино. И с каждым новым упоминанием человеческого опыта, с каждой необыкновенной частичкой Земли, которую вспоминает Кроули, он видит, как ослабевает решимость ангела. Он говорит намеренно спокойно, не указывая на то, что будет означать Армагеддон для них лично. Слова Азирафаэля о его демонической природе обжигают. Да он и так знает, что не сможет победить в споре, взывая к симпатии ангела к нему. Если она вообще есть. Но в конце концов он всё же преуспевает. Азирафаэль позволяет ему себя убедить. И вскоре после этого они принимают на себя выбранные роли в жизни семьи Даулинг. *** Оказывается, Кроули правда очень хорошо ладит с детьми. Да он и не должен быть удивлён этому, учитывая, что он почти самостоятельно вырастил сестру и двух братьев. Он помнит, как держал ладонь Сандальфона, пока новоиспечённый Архангел делал свои первые на свете шаги. Как убаюкивал на руках Уриэль, когда она спотыкалась и падала, пытаясь бежать. Как подбрасывал в небеса Габриэля и был рядом, готовый поймать его, когда в первые разы он падал, а не летел. Он показал всем им, как использовать их крылья, как летать, управляя шестью конечностями вместо обычных двух. Именно Рафаэль подарил Сандальфону его первый меч, Рафаэль излечил его после той первой провальной тренировки с Микаэль. Он провёл Габриэлю первые уроки по Созданию, придерживая его руки в своих, помогая ему с помощью Её света сформировать сердце звезды. Именно Рафаэль услышал первую песню Уриэль, и он научил её чудесам науки. Он был третьим ангелом за всю историю создания, вырастившим себя с неуклюжей помощью Микаэль. Он вновь прошёл этот путь, воспитал троих братьев и сестёр, любя их всех до боли в сердце. А потом Она начала приводить в мир больше ангелов, не одного за раз, нет, многих одновременно. Тысячи новых, маленьких комочков перьев, пытающихся встать на ноги во всеобщем хаосе яслей. Огромный клубок из крыльев, конечностей и чистой силы, натыкающихся друг на друга, пока каждый новый ангел открывает глаза и вбирает в себя объединённые знания тех, кто были до него. Рафаэль, его братья и сёстры приглядывали за всеми ними, с первых мгновений в яслях Создания и до первого неуверенного полёта вверх, в небо. Он вёл каждого из них, нетвёрдо семенящих рядом, к палатам Именования, где новых ангелов наделяли именем и целью. Проводил их до назначенных постов, передавал тем, чьим заданием было обучать их, и продолжал вести, учить и любить всех до единого. Вот что принесло ему больше всего боли после того, как он узнал о Её Плане. Кроме осознания, что он был создан для Падения, для изгнания или смерти, он скорбел, понимая, что половина тех светлых, сияющих существ, которых он первым выводил из яслей, тех, кто впитывал его знания в первые же секунды после появления на свет, тех, чьи руки он держал в своих, ведя их к месту именования, что половина их должна была быть оторвана от Её света и обречена на вечные мучения. Это знание кровоточило внутри, словно незаживающая рана, между Её Благодатью и его душой, гния и расширяясь с каждым заданным вопросом. После всего этого воспитывать Варлока несложно. Он — хороший ребёнок, что, правда, должно было стать первым ключом. О нём несложно заботиться. Его легко любить. И учить тоже, такого яркого, любопытным взглядом смотрящего на мир. Его первым словом становится “почему”, и Кроули гордится этим, как ничем не гордился никогда. В мальчике растёт невероятная жажда хаоса. Кроули едва успевает предложить что-то, и Варлок уже срывается с места и убегает привносить в мир столько беспорядка, сколько можно для ребёнка его возраста. Правда, им обоим даёт надежду то, что он никогда не бывает действительно жесток. Хотя и всё равно вызывает много проблем, отчего его человеческие родители или персонал нередко его наказывают. Иногда намного строже, чем, по мнению Кроули, он заслуживает. Как-то раз миссис Даулинг ловит его, когда он возвращается с несколькочасового перерыва. «Мисс Ашторет,» - начинает она, касаясь ладонью руки Кроули. Демон косится на руку, потом поднимает глаза на женщину и демонстративно поднимает бровь. Та убирает руку, передёргиваясь от неожиданно накрывшей её волны страха. - «Мисс Ашторет,» - вновь пробует она, съёживаясь под взглядом демона. - «Я знаю, что сегодня у вас свободный день, но не могли бы вы проверить Варлока? Боюсь, чуть раньше я потеряла самообладание в разговоре с ним, и он убежал до того, как я успела его поймать. С тех пор я так и не смогла его найти.» Кроули сопротивляется желанию огрызнуться, высказать ей всё, что думает о ней и её способностях в обращении с маленьким ребёнком. Он этого не делает. Не стоит, чтобы его сейчас уволили, не пока мальчику всего три года. Впереди ещё восемь лет, а он планирует от начала и до конца следить за прохождением Армагеддона. И это не имеет никакого отношения к привязанности к малышу. Совсем никакого. «Конечно,» - спокойно говорит он. - «Уверена, я точно знаю, куда он пропал.» - Он разворачивается и уходит, зная, что его слова ударили человеческую женщину по больному, дали понять, что няня знала её сына лучше, чем она сама. Он не может иногда не укалывать так её самомнение. Особенно в такие моменты, как этот, когда он больше всего хочет показать ей, какая жалкая из неё мать, и ткнуть её в этот факт лицом. А если многие из его более демонической направленности действий направлены на Даулингов, что ж, он никогда не мог в достаточной мере сдерживать тягу к хаосу. И это никак не связано с его отношением к родителям, пренебрегающим своими детьми. В этом нет ничего личного. Он находит Варлока там, где и ожидал, свернувшегося калачиком под кустом в саду. Мальчик плачет, слабо и тихо, и видно, что он сидит здесь уже давно. В Кроули вскипает гнев на мать, позволяющую своему сыну страдать так, в одиночестве. Внутри дома миссис Даулинг вздрагивает и роняет любимую чашку, разлетающуюся на мелкие кусочки. «Что не так, дорогой?» - спрашивает у своего подопечного Кроули, поправляя юбки, чтобы усесться в пыль рядом с мальчиком. Варлок коченеет, сжимается, слыша шаги Кроули, но выпрямляется, узнавая его голос, и почти что бросается в объятия няни. Начинает шмыгать, громко, тяжело дыша, икая. Демон знает, что должен оттолкнуть его, сказать, чтобы он научился быть сильнее и заботиться о себе сам, знает, что должен повести себя, наконец, как правильный демон. Но мальчику всего три. Он ещё малыш. И это — не просьба рассказать сказку. Не уроки или прогулка по саду, во время которой Кроули может научить его, как управлять Адом. Это — трёхлетний ребёнок, проливающий слёзы в его объятиях, словно только разрушился весь мир. Так что Кроули делает то, что всегда делал в таких случаях. Игнорирует свои обязанности и прижимает Варлока к себе, лицо утыкается в его плечо, похлопывает по спине и шепчет что-то утешающее, пока мальчик не затихает и не отодвигается. «Вот так,» - кивает он, когда тот окончательно успокаивается. - «В чём же дело?» Варлок смотрит на него большими, доверчивыми глазами, всё ещё мокрыми от слёз. - «Ма... мама сказала,» - он икает, потом начинает заново. - «М... мама сказала, я за... задаю слишком много вопросов. О... она сказала, что я глу... глупый.» Кроули ослепляет ярость. У миссис Даулинг, которая расхаживает по дому в поисках хоть кого-то из персонала, чтобы тот убрал осколки чашки, неожиданно начинает кровоточить нос. Ты задаёшь слишком много вопросов, Рафаэль. Он глубоко вдыхает, выравнивает дыхание и немного поворачивается, чтобы посмотреть Варлоку прямо в глаза. - «Теперь послушай меня, молодой человек,» - сообщает он. - «Твоя мать неправа. Ты не глупый. А такой вещи, как “слишком много вопросов”, не существует.» Варлок растерянно трясёт головой. - «Но... но мама сказала...» - Бедный малыш выглядит подавленно, лицо красное и опухшее от долгого плача. Но здесь, в мягких объятиях Кроули, слёзы ослабевают. «Нет.» - Кроули качает головой, не отводя взгляда, пытаясь дать Варлоку понять, как это важно. - «Нет. Она неправа. Вопросы так важны. Мне всё равно, что говорит твоя мать, да кто угодно! Если у тебя есть вопросы, задавай их, ты меня понимаешь?» Варлок кивает, шмыгая. - «Но...» Не задавай вопросов, Рафаэль. «Никаких но,» - чуть мягче сообщает он. - «Ничто, задающий вопросы, не “глупый”. На самом деле, чем больше вопросов ты задаёшь, тем умнее становишься. А действительно умные люди задают лучшие вопросы.» - Это правда. Из всех высокообразованных людей, встреченных им за эти годы, лучшими всегда были те, кто задумывались, те, кто спрашивали, кто смотрели на мир и не только видели, каким он был, но и хотели понять, почему он был таким. «Хорошо...» - кивает Варлок. Его глаза всё ещё мокрые, но во взгляде читается серьёзность. И Кроули любит его. Своего племянника. Ребёнка, которого он помогает воспитывать. Этот любознательный маленький ужас, с рождения втянутый в противостояние между силами Рая и Ада. Помоги ему Бо... Са... да хоть кто-нибудь. Он любит этого мальчика так же сильно, как и собственных братьев и сестёр. «Правда, Варлок,» - говорит он. - «Я хочу, чтобы ты пообещал мне... если у тебя появится вопрос, даже если тебе покажется, что он глуп, я хочу, чтобы тогда ты обратился ко мне. Я обещаю, я ни за что не засмею тебя за это. Никогда не накричу. Никогда не скажу тебе не спрашивать. Я хочу, чтобы ты задавал мне свои вопросы. Ты сможешь это для меня сделать?» Не ставь Её под вопрос, Рафаэль. Варлок вновь кивает, тря глаза запачканным рукавом. Кроули нежно целует его в лоб и достаёт ещё не существовавший несколько секунд назад платок, вытирая им грязь и слёзы с лица мальчика. «Вот так, намного лучше,» - бормочет он, закончив. Лицо Варлока настолько чистое, насколько это возможно для трёхлетнего ребёнка. - «Теперь. Почему бы тебе не рассказать мне, что ты спросил у своей матери?» Мальчик колеблется, и Кроули размышляет, стоит ли ему начать планировать месть Даулингам, вселившим такой страх в собственного сына. Но тот всё же говорит, и это означает, что травма не настолько велика, чтобы её нельзя было исправить. «Почему папы всегда нет рядом?» - спрашивает Варлок. Почему Она бросила нас? Куда Она ушла? Кроули обнимает его. - «Твой папа очень много работает,» - объясняет он. - «Но однажды, когда ты будешь править Землёй, ты сможешь сделать так, чтобы ему никогда больше не нужно было работать. Ты бы хотел этого?» «Ага,» - мычит Варлок, уткнувшись в его рубашку. - «А почему я не могу сделать это сейчас?» Почему я не могу всё исправить? Почему я не могу изменить Её План? «Тебе нужно научиться, как управлять Землёй, дорогой,» - говорит демон, гладя его по волосам. - «В конце концов, для этого у тебя и есть няня.» Мальчик поднимает голову, выискивая глаза Кроули собственными, умными, любопытными. - «Ты ведь меня не оставишь?» - спрашивает он. Она когда-нибудь вернётся к нам? «Нет, дорогой,» - обещает Кроули. - «Даже когда я перестану быть твоей няней, даже если мне придётся уйти далеко-далеко, я всегда буду рядом, если буду тебе нужна.» - Он говорит чистосердечно, хотя и не должен. Хотя и знает, что слишком скоро не будет нужен Варлоку. Ему вообще никто не будет нужен, когда он войдёт в полную силу. Позже той ночью, после того, как Варлок успокаивается и устраивается в кровати, Кроули позволяет себе поддаться боли, вспыхнувшей в нём при упоминании вопросов. Он закрывает глаза в темноте детской и вспоминает, каково было жить до создания времени. Когда он был юным и невинным, как сейчас Варлок. Чистый лист, только что созданный Её силой. И, как Варлок, задававший матери слишком много вопросов. *** Перед ним тянутся белокаменные залы Рая, всё ещё представляющиеся лабиринтом маленькому Архангелу. В своё время он выучит их все, он знает, но пока не имеет ни малейшего понятия, как вернуться к Микаэль в тренировочные полигоны. Он может, конечно, дотянуться до неё по связи и попросить её прийти за ним, но хочет сделать это самостоятельно. Залы пусты, бездвижны, ожидающие миллионы ангелов, которые Она ещё не создала. Не у кого спросить, куда идти. Так что он выбирает случайный поворот и срывается с места. И сразу же безнадёжно теряется. Бродит по коридорам, отзывающимся гулким эхом, всё сильнее нервничая, пока ноги не выводят его во внутренний дворик, где сидит, устроившись у стола, группа новеньких ангелов во главе с Люцифером. Его ярко-алые крылья широко раскрыты, он настойчиво жестикулирует, говоря приглушённо, словно о чём-то секретном. Это на миг сбивает Рафаэля с толку. Их же сейчас так мало. Зачем же кому-то из них что-то скрывать? Но потом любовь Люцифера проплывает по их связи в его разум, старший брат поднимает голову и улыбается, словно солнце лучами прорезает облака. «Рафаэль,» - зовёт он, протягивая руку. - «Дорогой брат, что тебя сюда привело?» Рафаэль подходит ближе, и Люцифер кладёт руку ему на плечо, тёплую, тяжёлую, успокаивающую. Он смотрит в эти глаза, сверкающие звёздным светом, и пристыженно отводит взгляд. - «Потерялся,» - бормочет он. «Что?» - Люцифер смеётся. - «Говори погромче, малыш.» «Потерялся,» - громко сообщает Рафаэль, и другие собравшиеся рядом ангелы тоже смеются. «Потерялся?» - переспрашивает его брат, в голосе проскальзывает едва заметная насмешка. - «Почему просто не спросил дорогу?» «Почему Рай сделали лабиринтом коридоров, которые все выглядят одинаково?» - парирует Рафаэль, отчего на лице Люцифера расцветает радостная ухмылка. «Ооо, у нас есть зубки! Она сделала тебя с огнём внутри, малыш.» Рафаэль краснеет. - «Это плохо?» «Нет, нет,» - Люцифер притягивает его к себе, обнимая алым крылом. - «Мне нравится.» Рафаэль ощущает его тепло и любовь. Люцифер сильно привязан к нему, и эта привязанность чувствуется в их связи. Успокоенный, он спрашивает ещё о чём-то, что беспокоит его. - «Почему в Раю так пусто?» Низшие ангелы вокруг них испуганно шумят, Люцифер же лишь слегка пихает его крылом. - «Она ждёт,» - спокойно говорит он. «Ждёт чего?» - Рафаэль требует ответа, не понимая ещё, что спрашивая, ставит Её под сомнение. «Ждёт, когда мы будем готовы,» - объясняет Люцифер. - «Ждёт, когда Её Архангелы будут готовы направлять новых ангелов, которых Она сотворит.» *** Позже Рафаэль пытается задать Микаэль другой вопрос. Они — в мастерских звездоделов, вместе создают галактику. Эта работа успокаивает, наблюдение за завитками света и красок, переплетающимися в их руках. Просто он не понимает, почему, почему им задали эту работу, почему должны существовать так много звёзд, галактик, планет. «Микаэль,» - спрашивает он, - «Почему мы создаём звёзды?» Его сестра растерянно хмурится. - «Тебе это не нравится?» «Я этого не говорил.» - Ему правда нравится, и очень. Он любит смотреть, как на его ладони вырастает язычок пламени, всё ярче и ярче, пока не перерастает из искры во что-то несоизмеримо большее. - «Мне только интересно, почему. Я не понимаю, почему это необходимо.» «Мы не обсуждаем Её приказы, Искорка,» - возражает она, ухмыляясь, когда он морщится, услышав своё прозвище. - «Нам не дано сомневаться в ней. Только повиноваться.» «Но... почему?» - Он хочет знать. Микаэль замирает, потом впивается в него взглядом. В её глазах за сталью блестит страх, скрытый в злости и властности. - «Не ставь Её под вопрос, Рафаэль,» - говорит она. Он больше ни о чём её не спрашивает. *** В другой раз он задаёт вопрос Люциферу, стоя в открытых полях Рая, смотря за строением будущих стен Сада. - «Почему в Эдеме должны быть стены?» - удивляется он. Люцифер мягко ему улыбается. - «Не знаю, малыш. Как ты думаешь?» Рафаэль хмурится. Под ними несколько ангелов отгоняют льва от полувыстроенных стен. «Думаю, чтобы не пускать в Сад опасность,» - делает вывод он и безмолвно наблюдает ещё чуть-чуть. - «Но,» - он задаётся ещё одним вопросом, - «Если дело в этом, зачем нужно было вообще создавать опасность?» «Возможно, это тест,» - задумчиво говорит Люцифер. Рафаэль поднимает на него глаза и замечает в его взгляде отрешённость, грусть. - «В конце концов, всё это — часть Её Плана.» *** «Каков твой план для него?» - спрашивает Её Рафаэль, стоя рядом, пока Она создаёт четвёртого Архангела. - «Что ты сделаешь с нами, когда твоя вселенная будет создана?» - Это давно его тревожит. Каждый день они мелкими шажками движутся к какой-то цели. Но что это за цель и что случится с ними, когда она будет достигнута, он не знает. И ему не нравится это незнание. Особенно сейчас, когда он несёт ответственность за больше жизней, чем только свою собственную. Он хочет иметь возможность ответить на все вопросы, которые может спросить его новый брат. Цыц, шикает она. Всё это — часть моего Великого Плана. «Но я не понимаю,» - теряется он. - «В чём будет наше назначение после создания мира?» Не ставь меня под вопрос, Рафаэль, предупреждает она. Если тебе будет дано знать, ты узнаешь. В своё время. Он уходит, сжимая ладонь маленького брата, и задаётся вопросом, что ещё она ему не рассказывает. *** Люцифер отдыхает в Саду, у ручья, и Рафаэль не может не рассмеяться при его виде. «Брат,» - окликает его он, - «Ты вообще знаешь, как нелепо выглядишь?» - Шесть крыльев Люцифера выпущены и распластаны по земле, не напоминающие сейчас ничего, кроме огромного пушистого коврика, на котором он разлёгся. С его длинных чёрных волос капает вода, одежда на гибком теле висит мокрыми складками. В одной руке он держит яблоко, другая устроилась на крыле. Его поза драматична, или была бы такой, не видь Рафаэль самодовольства на лице Люцифера или постоянно приоткрываемых глаз, проверяющих, если его уже заметили. Он закатывает глаза. Люцифер по жизни сверхдраматичный придурок. Рафаэль оборачивается к Азирафаэлю, чтобы вместе с ним посмеяться над театральностью его брата, но замечает, что Начало только встревоженно хмурит брови. «Привет, малыш,» - тянет Люцифер, полностью открывая глаза и улыбаясь им. - «Это — твой друг, о котором мне рассказывала Микаэль?» Он кивает, локтем мягко подталкивая Азирафаэля вперёд. - «Это Азирафаэль. Азирафаэль, Люцифер.» - Он бросает на брата предупреждающий взгляд. - «Будь милым.» - Люцифер прекрасно знает, как пугает юных и низших ангелов, но ему, похоже, всё равно. Иногда Рафаэлю даже кажется, что он этим наслаждается. Денница поднимается с земли и по щелчку пальцев оказывается сухим и в намного более солидной одежде. - «Азирафаэль,» - кивает он, и Рафаэль чувствует вспышку ревности, видя поражённый взгляд Начала. «Большая честь встретиться с Вами,» - произносит Азирафаэль, в то же время чуть придвигаясь к Рафаэлю. Младший Архангел пытается подавить греющее сердце удовлетворение. «Это для меня честь,» - протяжно говорит Люцифер. - «Я так много о тебе слышал. Искорка, кажется, немало к тебе привязан.» Рафаэль закатывает глаза. Брат просто не может не быть драматичным о всём на свете. - «Ладно. Почему ты здесь, Люци?» - спрашивает он, намеренно используя прозвище, которое, он знает, Люцифер ненавидит. «Рафаэль!» - шокировано восклицает Азирафаэль. Люцифер смеётся. - «О, не волнуйся о нём, Азирафаэль. Он задаёт вопросы со дня своего создания. Честно, я думаю, Мать не совсем правильно его сделала. Её рука, должно быть, дёрнулась, пока она вливала в него любопытство. Дала ему слишком много.» - Он качает головой, нацепляя на лицо преувеличенно печальное выражение. - «Жаль, правда. В остальном он — светлая голова.» «А ты чем лучше?» - спрашивает Рафаэль. - «Я люблю тебя, брат, но мы оба знаем, что Мать дала тебе слишком много честолюбия.» Азирафаэль переводит взгляд с одного на другого, в его глазах виден страх. - «Вы... вы не...» «Ставим Её под вопрос?» - заканчивает за него Люцифер. - «О да. Именно.» «Всё в порядке,» - убеждает его Рафаэль. - «Это всего лишь вопросы. Она не против.» Начало сильно сжимает руку Рафаэля. - «Ты в безопасности?» - спрашивает он. Они все помнят слухи о Её недовольстве. Но это совсем другое. «В полной,» - кивает Люцифер. Азирафаэль не выглядит убеждённым. «А почему бы я ни был?» - Рафаэлю нужно знать. У Азирафаэля нет для него ответа. *** Наблюдая за недавно созданными людьми, Рафаэль чувствует Её присутствие в его сознании. Ты должен любить их, говорит Она. «Я люблю,» - отвечает он, и его слова эхом разносятся по Раю, повторённые тысячами других. Сейчас она говорит с каждым созданным ангелом, и каждый отвечает ей, подчиняясь. Ты должен полюбить их больше, чем меня, продолжает Она. Этих существ я сделала по своему образу и подобию. «Я полюблю,» - отзывается Рафаэль, одни слова тысячами голосов. Больше, чем Её? Он утаивает мысленный вопрос даже от братьев и сестёр в его сознании. «Почему?» - требовательно спрашивает Люцифер, и все собравшиеся резко замолкают. Ни единого раза с тех пор, как Она создала их, не обращался к Ней так. «Почему,» - продолжает его старший брат, - «Мы должны любить их больше тебя? Ты — наш Бог, наша Мать.» Потому что я сказала так, ответствует Она. Потому что этого я для вас желаю. «Я не понимаю,» - говорит Рафаэль, его голос звучит тихим шёпотом по сравнению с криком Люцифера. - «Ты просишь любить их, и мы любим. Но почему мы не можем любить тебя, нашу Мать, больше?» Не ставь меня под вопрос, Рафаэль, отрезает Она, и он пристыженно опускает взгляд. «Почему?» - вновь требует ответа Люцифер, вставая рядом с Рафаэлем. - «Почему он не может сомневаться и спрашивать? Что не так в желании понять твои причины?» Они чувствуют исходящую от неё волну гнева, и Рафаэль прижимается к старшему брату, широко раскрывая крылья словно в попытке защитить его от Её гнева. Я — создатель мира, ваш Бог. И вы будете делать так, как я повелю, приказывает она. «Почему?» - требует ответа Люцифер. Она не отвечает. «Скажи нам, почему!» - кричит Денница. Её присутствие ослабевает, и потом, через мгновение, Она исчезает совсем. Люцифер раздражённо рычит и взвивается в небо. Он долго не возвращается. В следующий раз Рафаэль видит его только под Древом Познания, где тот даёт целителю маленькую книжку в кожаной обложке, в которой записан Её Великий План. *** «Зачем ты их так проверяешь?» - Той ночью он молится Ей. Он всё ещё сидит у Её дерева, руки трясутся, обхватив потёртый переплёт книги. - «Зачем даёшь им так много только для того, чтобы разрушить всё?» Он не получает ответа. Никогда не получит. Она ушла. *** «Как ты думаешь, почему люди так важны?» - однажды спрашивает он у Азирафаэля, стоя на стене и глядя вниз, в Сад, где Ева спит, устроившись рядом с Адамом. «Я не знаю,» - отзывается ангел. - «Но, наверное, у Неё есть на них какой-то свой план.» «В том то и дело,» - кивает Рафаэль. - «Зачем Её нужен план для них? Разве нас недостаточно?» Азирафаэль испуганно смотрит на него. - «Не ставь Её под вопрос!» - почти вскрикивает он, в голосе прорезается паника. - «Говорят, с теми, кто это делают, сейчас случается что-то ужасное.» Рафаэль отворачивается. - «Да. Правда. Прости.» - Он не хочет быть и не будет причиной тому отчаянному взгляду на лице его ангела. - «В конце концов, это всё непостижимо, правда?» «Да, действительно.» - Азирафаэль расслабляется. После этого Рафаэль берёт за правило рядом с Началом сводить свои вопросы к минимуму. *** Люцифер возвращается к ним одной поздней ночью, с шумом приземляясь перед комнатами, выделенными Ей лично для них. Рафаэль поднимает глаза, с его губ готово слететь радостное приветствие, когда он замечает измученное состояние брата. Под его глазами темнеют круги, обычно чистейшая одежда висит неряшливыми складками, безупречные когда-то крылья грязны и спутаны, как будто он пролетел через торнадо, чтобы сюда добраться. «Люцифер!» - он поднимается, поддерживая изнурённого старшего брата и ведя его к креслу. - «Что случилось? Где ты был?» «Далеко,» - выдавливает Люцифер, усталость в его голосе бьёт через край. Рафаэль обрабатывает его крылья, мягко пробегая пальцами по мягким пёрышкам, поправляя их, возвращая на место. Его брат сидит молча, пока он работает, голова склонена на грудь. Им, как Эфирным существам, вообще-то не нужен сон. Но они могут довести себя до изнеможения, и тогда им нужен длительный период неактивности, чтобы от него оправиться. «Тебе нужно отдохнуть,» - говорит Рафаэль. - «Что ты там делал?» Люцифер только фыркает в ответ. Рафаэль вздыхает. Он чувствует усталость брата, и его собственное тело ноет, отражая чужую боль. Он осторожно тянется к их узорам, решая передать естеству Люцифера часть своей энергии, у него же её предостаточно. Но его пальцы едва успевают коснуться узора брата перед тем, как он испуганно отдёргивается. Ровные линии, которые он так хорошо помнит, корчатся и извиваются, темнея и грязнея там, где ещё не исчезли в небытие. «Брат!» - ахает он. - «Что..?» Люцифер взвивается с из ниоткуда взявшейся энергичностью, между их сознаниями взлетают стены, его узор испаряется из поля зрения Рафаэля, как будто его никогда и не существовало. - «Ты задаёшь слишком много вопросов, Рафаэль,» - рычит он, бросая его к стене и держа одной рукой. - «Слишком много чёртовых вопросов.» - В его глазах бесцветная тьма, ярость в них затмевает всю теплоту, когда-либо замеченную Рафаэлем. Они — словно две чёрные дыры, бездонные, поглощающие весь свет, до которого могут дотянуться. «Люцифер...» - Рафаэль хватается рукой за руку брата, дёргает, пытаясь освободиться. Это — не Люцифер, которого он знает. Не утончённый, опытный старший брат, которого он любит и уважает. Этот Люцифер — словно натянутый нерв, он готов взорваться в любой момент от малейшего подозрения. Он зол, и какой бы блок ни держал между ними, чтобы скрыть самые страшные свои эмоции, тот идёт трещинами, пропуская вспышки злобы и горького отчаяния. Потом выражение лица Люцифера меняется, становясь совсем диким. Он придвигается, сдавливая горло Рафаэля или то, что им было бы, будь он в физическом теле. - «Ты забыл, да ведь, малыш,» - уточняет он, его горячее дыхание бьёт Рафаэлю прямо в лицо. - «Куда ведут тебя все твои вопросы.» - Он оскаливается, показывая ряды острых клыков. Его вторая рука ложится на стену рядом с головой Рафаэля, улыбка расширяется, когда младший Архангел вздрагивает от страха. «Ты же сам это с собой сделал,» - сообщает он, неожиданно мягко, как будто не прижимает сейчас Рафаэля к стене. - «Каждый раз, когда ты ставишь Её под вопрос, связь между вами ослабевает. Теперь я вижу его, этот разрыв между твоим существом и Благодатью. И однажды он станет достаточно большим, чтобы я смог вмешаться и вырвать тебя отсюда.» «Почему?» - требовательно спрашивает Рафаэль. - «Почему ты это делаешь?» «Потому что,» - улыбается Люцифер, - «Я прочитал Её план. И я не хочу, чтобы мне говорили, чем мне быть, а чем не быть.» Он обвисает в хватке брата, пальцы ног едва достают до пола. Это неудобно, но даже так он не до конца верит, что Люцифер причинит ему боль. - «А разве это не именно то, что План говорит, что ты сделаешь?» - спрашивает он, встречаясь с чёрными затягивающими глазами собственными уверенными янтарными. Вспышки эмоций его брата резко отрезает, словно за ним захлопываются двери. Он даже больше не чувствует усталость Люцифера. «Ради твоего же блага, мелкий, надейся, что это не так.» «Люцифер? Рафаэль?» - Голос Габриэля. Через плечо Люцифера Рафаэль видит их младшего брата, растерянно смотрящего на них. - «Что происходит?» «Ничего,» - шипит Люцифер и разжимает хватку, роняя Рафаэля на пол. Шесть алых крыльев распахиваются, и он оглядывается сначала на одного, потом на другого. - «Будьте осторожны, братья,» - предупреждает он. - «Не забывайте, что случается с теми, кто ставит Её под вопрос.» - А потом в мгновение ока исчезает. «О чём было это всё?» - теряется Габриэль. - «Что он имел в виду, говоря о вопросах?» Рафаэль поднимается на ноги, отталкивая прочь страх и тревогу, чтобы Габриэль не ощутил их. - «Я не уверен.» - Он лжёт. *** Когда он вновь открывает глаза, Варлок уже тихо посапывает в кровати у его стула в обнимку с плюшевым мишкой, который чуть не больше его самого. Кроули позволяет мягкой улыбке наползти на его лицо и гладит мальчика по волосам, после чего встаёт и выключает последнюю светящую лампу. Этой ночью пустота кричит на него, а разум так ноюще пуст в отсутствии других голосов. Он ещё ничего не знал, когда он начал задавать вопросы. Не понимал, каково было ставить Её под вопрос. Ему не казалось справедливым Падение за это. Никогда не казалось, ничего из этого, ни запретное дерево, ни изгнание людей из Эдема, ни, тем более, этот план Армагеддона. Ноги несут его вниз, в Сад, ещё до того, как он даже осознаёт, куда направляется. Его голова забита мыслями, и болью, и этой ужасной звенящей тишиной. Он выходит в темноту ночи и видит там, над ним, звёзды. Все звёздные мастерские теперь закрыты, он знает. Опустевшие оболочки когда-то таких многообещающих проектов. Не Пади он, продолжил бы он создавать? Или стал бы таким же ледяным и безразличным, как его братья и сёстры? Конечно, это бессмысленный вопрос. Он изначально был предназначен для Падения. «Кроули?» - Голос Азирафаэля — настоящий, не тот ужасный фальшивый акцент - вплывает в пустоту его сознания, мягкий и встревоженный. Демон морщится, отрывая взгляд от небес, и видит ангела, стоящего перед ним. - «Мой дорогой, ты в порядке?» - Он держит в руках садовые ножницы и лейку и полностью увешан обрывками растений. И даже в своей дурацкой маскировке он становится самым прекрасным, что Кроули видит за весь день. Демон заставляет себя улыбнуться ангелу. - «Конечно, в порядке. Как всегда, ты же знаешь.» - Он опускает взгляд на живую изгородь, над которой, должно быть, работает ангел, и позволяет этому абсолютному бедствию отвлечь его от своих мыслей. - «В любом случае, что ты делал с этим кустом? Он похож на жертву несостоявшегося убийства.» «Ну, мне кажется, это очевидно,» - надувается Азирафаэль. - «Я его подстригал.» «Ангел,» - вздыхает Кроули, едва утихомиривая нотки нежности, пытающиеся проскользнуть в его голос. - «Если бы я не знал, то сказал бы, что ты подстригал его пилой.» «О, а ты сделал бы лучше?» - морщась, спрашивает Азирафаэль, и Кроули вспоминает, что ангел не видел его личный сад, зелёный уголок, которому он позволил захватить большую часть его квартиры. И, наверное, даже не знает, что у Кроули вообще есть растения. Демон ухмыляется. «Думаю, да.» - Обычно он предпочитает лечить свои растения более природными методами, но Кроули, кажется, никогда не может немного не порисоваться перед своим ангелом. Он проводит ладонями по месиву веток, ощущая узор их жизни и вкладывая в него силу, заставляя восполнить многомесячный рост, исправляя урон, нанесённый бедняжке. Потом концентрируется на другом, слегка сдвигая узор, направляя чуть больше сил сюда, чуть меньше туда, пока не создаёт идеально подрезанную стену зелени. «А теперь скажи, что смог бы сделать это ножницами, ангел,» - говорит он, и гордость его достижения на время оттесняет ноющую боль воспоминаний. Он отступает, улыбаясь, только чтобы заметить на лице Азирафаэля странное выражение. «Что?» - спрашивает он, прищурено вглядываясь в него сквозь очки и пытаясь разгадать причину такого взгляда. «Никто не смог бы сделать это,» - Глаза ангела мечутся с заново выросшего куста на закрытые стеклом глаза Кроули, на его руки и обратно. Кроули быстро перепроверяет свои действия в голове. Он исцелил растение, потом отредактировал исцеление, пока оно не выросло таким, как было ему нужно. Просто. - «Я просто вылечил нанесённые повреждения. Что, ты думал, демоны не могут лечить?» Азирафаэль качает головой. - «Нет, дело не в этом. Я уже видел, как ты исцелял, дорогой.» «Да?» - демон растерянно моргает. «Чума,» - уточняет он. - «И часть моих чудес. Но... это было просто исцелением. Просто вливаешь силу в узор, пока он не возвращается на место. Ты же изменил узор, заставил вырасти таким, как ты хотел.» Кроули хмуро смотрит на него. - «И?» - Это было легко. Он научил этому Габриэля и Уриэль ещё когда они были только несколько дней от роду. У Сандальфона так и не получилось постичь тонкости исцеления, как у остальных двоих, но даже он мог в крайнем случае это применять. Правда, у него не было времени научить этому Азирафаэля. Он Пал до того, как смог. «И,» - продолжает Азирафаэль, - «Даже целители Рафаэля не могли делать этого. Только Архангелы.» У Кроули кровь стынет в жилах. - «Да я уверен, другие тоже могли.» - Он пытается сосредоточиться. Разве он не обучил этому своих целителей ещё до Падения? Он уже не помнит. «Нет, именно что. Не могут.» Слишком близко. Опасно. Опасно. Близко. Беги. Инстинкты Кроули заливаются визгом. - «Конечно, могут. Я-то не Архангел. Даже больше не ангел.» - Непрощаемый. Демон, подтверждает тишина внутри. Видимо, часть его боли пробивается в голосе, потому что Азирафаэль моргает и мотает головой. - «Да, конечно. Извини, мой дорогой.» - Он поправляет ножницы и начинает теребить кольцо на мизинце, нервная привычка, которую, Кроули знает, он приобрёл очень давно. Но сегодня он в первый раз обращает внимание на кольцо, а не на руки Азирафаэля. Оно знакомо ему, так что он почти тянет руку, чтобы поймать ангела за запястье, приблизить и рассмотреть получше. «Это кольцо,» - хмурится Кроули. Он знает его. Уверен, что знает. Ангельские крылья, чистейшее яркое золото. «Хмм?» - Азирафаэль опускает глаза на свою руку, вцепившиеся в кольцо на мизинце. - «О, это? Ну, да.» - Он проводит пальцем по линии одного из золотых крыльев. - «Это был подарок. После моего назначения на Землю.» «Да, но этот стиль. Я знаю этот стиль,» - настаивает Кроули. Он щурится и... ох. Вот что. Он дотрагивается до своего безымянного пальца, где когда-то располагалось очень похожее украшение. - «Это — кольцо Архангела.» - Он поднимает взгляд обратно на лицо ангела, зная, что его растерянность чётко видна даже со скрытыми глазами. - «В смысле, я не видел ни одного с Войны, но помню. У них всех было по одному, и точно в таком же стиле. Ангельские крылья, цельное золото. Носили их на левых безымянных, все шестеро.» - У Уриэль лежит его собственное, думает он. По крайней мере, он помнит, как Микаэль его ей отдавала. Кто-то из них отдал Азирафаэлю своё? Почему? Он не понимает. - «Что ты делаешь с кольцом Архангела?» «Если ты должен знать,» - отвечает ангел, звуча чуть оскорблённо из-за того, что у него спрашивают о подобном, - «Уриэль дала его мне прямо перед тем, как я покинул Рай.» - Он снимает кольцо с пальца, держа на ладони. - «Оно принадлежало Рафаэлю.» «Что?» - Он, должно быть, похож на идиота, сидя так с открытым ртом. Почему он раньше этого не заметил? «Это так странно?» - спрашивает Азирафаэль мягким и грустным голосом. Он поднимает кольцо так, что свет луны обрамляет его. - «Что я мог захотеть оставить что-то, что напоминало бы мне о нём?» «Нет,» - признаёт Кроули. - «Но Уриэль — м... его сестра. Она не хотела его?» Ангел качает головой. - «Нет. Она сказала, ей было слишком больно.» - Потом он вздыхает. - «Она, эм, пришла ко мне. Через пару дней после того, как, ну, я встретил тебя.» - Кроули изо всех сил старается не зацикливаться на том, как вздёргиваются в быстрой улыбке губы Азирафаэля при упоминании их встречи на стене. - «Я никогда не видел её такой грустной, что понятно, разумеется, я и представить не могу, каково это было, ви... видеть...» - он осекается. - «В любом случае. Она сказала, он хотел бы, чтобы кольцо осталось у меня.» Кроули кивает. Она была права. Тогда он даже не размышлял над возможностью оставить напоминание о себе, не думал, что это могло бы что-то значить, до того дня, как наткнулся на Микаэль на луне с его посохом. Но он задумывался об этом с той поры, спрашивая себя, должен ли был оставить что-то своим братьям и сестрам. Должен ли был оставить что-то Азирафаэлю. Ангел надевает кольцо обратно на палец, поворачивая, пока оно не встаёт на нужное место на его руке. - «Но это было до того, как все они стали такими холодными,» - грустно говорит он. - «В последний раз, когда Габриэль увидел его, он рассмеялся мне в лицо. Сказал, что я слишком сентиментален.» «Габриэль — засранец,» - сообщает ему Кроули совершенно искренне. Он знает, что его братья и сёстры страдают. Знает, какую они понесли потерю — не только его, но и Люцифера. Но правда в том, что у них был выбор. И они решили стать теми, кем стали. Он многое может им простить, но то, как они обращаются с ангелом, что ж. Это за рамками дозволенного. «Кроули!» - в ужасе смотрит на него Азирафаэль. - «Ты не можешь просто говорить такие вещи!» Демон пожимает плечами. - «Конечно, могу. Демон, помнишь? Меня не особенно волнует, что эти крылатые мудаки обо мне подумают.» - Он всеми силами пытается не вспоминать голос Габриэля. Это... это уже не было Рафаэлем. «Крылатые Му...» - раскрывает рот Азирафаэль, поражённый его непринуждённым неуважением. «Мудаки,» - с ухмылкой на лице повторяет Кроули. - «Прими это, ангел, твои начальники — первоклассные придурки.» «Ну, я... я...» - бормочет ангел. - «А что, твои чем-то лучше?» Он смеётся, ломано и горько. - «О, мои намного хуже.» - Какими ледяными ни стали бы его бывшие братья и сёстры, он всё равно не думает, что они так же плохи, как Люцифер и его Князья. И эта мысль протрезвляет его. Если они ошибутся здесь, он не сможет выйти сухим из воды. Если Ад поймёт, что он пытается предотвратить Апокалипсис, он умрёт — окончательно умрёт, не развоплотится — ещё до того, как сможет вытащить своё лезвие. И это если ему повезёт. Конечно, ангел замечает резкую перемену в его настроении, чёрт его побери. - «Кроули,» - произносит Азирафаэль, большие глаза так наполнены сочувствием. «Всё нормально, ангел,» - он отмахивается от своих опасений. - «Я уже сказал. Демон. Приходит с территорией.» «Если это, в смысле то, что мы здесь делаем, если это подвергает тебя опасности...» - начинает ангел, и Кроули просто не может не засмеяться, теперь — жёстко и остро, словно ногтями по доске. Он был в опасности по одному или другому поводу так долго, что уже и не помнит, каково это — не ощущать вес дамоклового меча над головой. «Не волнуйся,» - отговаривается он. - «К тому времени, как наши стороны поймут, что мы здесь делаем, будет слишком поздно. Так или иначе.» Азирафаэль вздыхает. - «Я так надеюсь, что ты прав, мой дорогой. Очень надеюсь.» *** С той ночи вопросы Варлока, кажется, никогда не заканчиваются. И Кроули относится к каждому из них так же серьёзно, как и желает, чтобы относились к его собственным. Ему только хотелось бы, чтобы любимые вопросы мальчика не склонялись к более личному. «Почему у тебя рыжие волосы?» «Почему ты носишь солнечные очки даже в темноте?» «Сколько тебе лет?» «Почему у тебя такая холодная кожа?» «Почему ты такая грустная?» «Что?» - Кроули хмурится, удивлённый последним вопросом. «Почему ты такая грустная?» - повторяет Варлок. Сейчас ему восемь, он почти слишком взросл, чтобы его опекала няня, и так, так полон вопросов. «Я не грустная, малыш,» - возражает Кроули, пытаясь нацепить на лицо спокойное уверенное выражение. «Да, грустная,» - настаивает его подопечный. - «Ты смотрела на брата Френсиса и выглядела, как будто хотела заплакать. Как мама иногда, когда смотрит на папу.» «Откуда ты знаешь, хотела ли я плакать?» - парирует Кроули, оглядываясь и проверяя, что Азирафаэль находится далеко за пределами слышимости. Да, он был слегка мрачным, наблюдая за ангелом, снующим по розарию Даулингов, как когда-то по Саду. Тогда его ударила сильная ностальгия и тоска по тому, как он гулял с ангелом по Эдему, оценивая работу того. Чувства нахлынули без предупреждения, и ему, конечно, не удалось до конца стереть с лица их подтверждение. Варлок закатывает глаза. - «Ну да, я не взрослый, няня. Но и не глупый.» - И уже не в первый раз Кроули удивляется этому ребёнку. Мальчику, на воспитание которого он потратил последние восемь лет. Он почти слишком человеческий, слишком чуткий. Даже с ангелом, находящимся рядом, чтобы уравновешивать его демоническое воздействие, часть Антихриста уже должна была бы начать показываться. Реальность должна была бы подчиняться каждому капризу Варлока, мальчику даже не нужно было бы об этом задумываться. Но она недвижима. И хотя Варлок может быть невоспитанным, и в нём правда есть какая-то странная тяга к хаосу, он ничем не похож на то, что Кроули может назвать “злом”. Он — просто... ребёнок. Нормальный, любознательный ребёнок. «Нет,» - со слабой улыбкой говорит он. - «Нет, дорогой, ты точно не глупый.» Варлок тоже улыбается, обрадованный похвалой. - «Тогда скажи мне... Почему ты расстраиваешься из-за брата Френсиса?» Кроули тщательно взвешивает свои слова. Он может солгать, он знает. Но помнит и обещание Варлоку всегда отвечать на его вопросы. А ложь, хотя технически и может считаться ответом, не то, что он тогда подразумевал. «Я знала брата Френсиса и раньше,» - медленно произносит он. - «Очень давно.» «Ещё до того, как стала моей няней?» - уточняет мальчик, и Кроули смеётся. «Да, дорогой, задолго до того, как стала твоей няней. Тогда я была доктором. А он... он должен был быть солдатом, но никогда не был в этом особенно хорош.» - Это — не ложь, это — очень тонко приукрашенная правда. - «И иногда, когда у меня находилось немного свободного времени, я сбегала в место, которое его послали охранять, и мы гуляли по саду, совсем как этот.» - Он мотает головой, вырывая себя из воспоминаний, пока они не захватили его полностью. - «Но,» - серьёзно говорит он, глядя на Варлока поверх очков, - «Это было очень давно. И тогда мы были совершенно другими людьми. Сейчас он меня не помнит. И ты не будешь при нём это упоминать.» - Он вплетает в приказ немного силы и чувствует, как та закрепляется. В этом ещё одна причина для беспокойства. Его сила должна бы стечь с Варлока, как с гуся вода. Но, наоборот, она возобладает, подтверждая, что мальчик забудет об этом разговоре, если когда-то захочет обсудить его с ангелом. Варлок бросает взгляд вниз по аллее, где Азирафаэль сидит на коленях у куста роз, и корчит гримасу. - «Пожалуйста, не говори, что ты мечтала о поцелуйчиках с ним.» Кроули вспоминает смешение сущностей, секундные прикосновения Благодати, завороженный взгляд на яркую улыбку Азирафаэля, стоящего в Её свете. - «Нет,» - честно отвечает он. - «Это никогда не было о “поцелуйчиках”.» - Это всегда было о намного большем. Как и сейчас. О, он хочет ангела. В конце концов, похоть не в новинку для демона, совсем нет. Но даже если он получит лишь ту мягкую улыбку и лёгкое касание руки, этого будет достаточно. Пока ангел будет счастлив. «Хорошо,» - твёрдо заявляет Варлок. - «Потому что это просто гадость.» Демон смеётся, настоящим, искренним смехом, совсем чуть-чуть затрагивающим его боль. - «Гадость, а?» - переспрашивает он с ухмылкой. - «А что с тобой и той девочкой с занятий по дзюдо? Ты, кажется, сказал, её зовут Салли?» «Фууууууууу!» - Мальчик делает вид, что его тошнит. - «Нет, ну это вообще гадость, няня. Ни за что.» «Ну, подожди немножко,» - улыбается Кроули. - «Вот наступит тебе тринадцать, гарантирую — ты уже не подумаешь, что целоваться противно.» - Он читает это по слишком-человеческому узору Варлока. Тот найдёт свою любовь в человеке любого пола, когда станет старше. Если доживёт до этого. И если сначала не устроит конец света. «Ни за что,» - обещает мальчик. - «Ни-ког-да.» Кроули снисходительно улыбается и очень, очень сильно пытается не думать о том, что может произойти через следующие три года. *** «Ангел,» - тихо говорит Кроули, устроившись на скамейке с новой причёской и одеждой, сидящей на его теле теперь мужчины почти так же идеально, как и кожа. Он уже забыл, как хорошо это — так одеваться. Пусть он принадлежит Аду, но хотя бы на его физическую форму приятно смотреть, если забыть про глаза. Не поймите его превратно, он выглядит невероятно и как женщина. Но одежду няни нельзя было назвать модной, даже пока она была новой, не говоря уже о десятилетии, в которое он её носил. Но даже так играть няню было весело. И ему бы хотелось... он обрывает мысль до того, как она формируется в голове. Он не может думать об этом. Не сейчас, когда на весах стоит весь мир в идеально выверенном балансе против одной невинной души. - «Мне кажется, мы ошиблись. Он слишком... нормальный.» - Согласись со мной, почти молит он, мысль бьётся в безмолвной тишине. Скажи, что я прав. Что Варлок — не Антихрист. Он не знает, что будет значить его правота. Но окажись он неправ, окажись, что это на самом деле Варлок, он не знает, сможет ли сделать то, что необходимо. «Да,» - кивает Азирафаэль. - «Ты уже говорил. Но разве это не означает, что мы всё сделали правильно? Если он нормальный, то...» «У него всё равно должны быть его способности. Искривление реальности, уничтожение его врагов и так далее. Мы должны были заметить хотя бы что-то.» - Если они ошиблись, и Варлок — не Антихрист, тогда ему не придётся думать о цене, которую ему, возможно, придётся уплатить за спасение мира. Но при этом, если это правда, если он — обычный мальчик, они уже проиграли. У них есть шесть дней, согласно Её плану. Они никак не смогут найти пропавшего Антихриста за шесть дней. Да даже если найдут, тогда что? Как только он получит пса, станет слишком поздно. Он наблюдает за входящей в поле зрения миссис Даулинг, Варлок шагает с ней рядом. Ему хочется быть внизу, с ними, как был раньше, все последние одиннадцать лет. Хочется отметить, как необыкновенны такие огромные страшные монстры, как динозавры, и смотреть, как Варлок ухмыляется и задаёт ему кучу вопросов. Секундно в этом мираже он поднимает взгляд от смеющегося Варлока и замечает Азирафаэля, улыбающегося ему с той же теплотой, что всегда таилась в его глазах, когда он наблюдал за Рафаэлем и его братьями и сёстрами. Он до боли закусывает губу, и то светлое видение испаряется, как неверная дымка. «Ну,» - тянет он. - «Мы сделали всё, что могли. Теперь нам остаётся только ждать его дня рождения.» - Он вспоминает сообщение Ада, полученное этим утром. - «Ключом будет Адская Гончая. Появится в три в среду.» «Хорошо.» - Сидящий рядом Азирафаэль хмурится. - «Ты ведь никогда до этого не упоминал про Адскую Гончую.» За стёклами очков Кроули на миг закрывает глаза. Он может это сделать. Он должен. - «Да,» - соглашается он. - «Да, ему отправляют Адскую Гончую. Чтобы бегала у него на поводке и не давала никому ему навредить. Самую большую, какая есть в Аду.» - Он не может не бросить взгляд на лицо Азирафаэля, произнося это, смотря, как меняется выражение лица ангела. Азирафаэль нервничает. Так же сильно, как Кроули. И демон хочет сказать ему, что он не должен. Что, что бы ни случилось, он совсем не должен волноваться. Потому что даже если всё пойдёт не так, даже если начнётся война, Кроули сделает всё, что может, чтобы хотя бы Азирафаэль прошёл её без потерь. У него есть только этот запасной план, больше ничего. Но он этого не говорит. Он только смотрит, как уходит Варлок вместе с его матерью, и пытается вообще не думать о нём, как о Варлоке. Он — Антихрист. Конец всего. Не маленький мальчик, которого Кроули не смог не полюбить. «Разве люди не заметят неожиданное появление огромной чёрной собаки? Для начала, его родители?» - удивляется Азирафаэль. Кроули видит боковым зрением, что ангел смотрит на него, но не может ещё заставить себя встретиться с ним взглядом. Ему нужно ещё несколько секунд, чтобы собраться. Закрыть боль за очередной стеной в лабиринте его разума. Он не может сделать то, что должен. Он слишком хорошо себя знает. Он так много раз убивал, но убийство демона — совсем не то, что убийство ребёнка. Убийство невинного. Каждый демон, которого он когда-либо сразил, только получил по заслугам. Они все были правильными демонами, не то, что он. Они отпустили из своих душ всё добро, оставившее их равнодушными оболочками себя бывших, наполненными грехом и тьмой. Чем-то невероятно мерзким. Чем-то, что он смог бы убедить себя ненавидеть. Но он не может ненавидеть Варлока, пусть и знает, что тот может сделать. А он не может убить то, что не может возненавидеть. Даже если это означает спасение мира. Он поворачивается к Азирафаэлю и усилием воли подавляет всё поднимающуюся волну безысходности. - «Никто ничего не заметит,» - отзывается он, пока уже Азирафаэль отводит взгляд. Сегодня ни один из них не может посмотреть другому в глаза. Они оба чувствуют слишком много, думает он. Что-то в них сломано, не так, как в других встреченных им ангелах и демонах. - «Это же реальность, ангел. С ней малыш Варлок может делать всё, что ему захочется, даже того не осознавая.» - Он обрывает себя. Не Варлок. Мальчик. Антихрист. Безымянный, неизвестный враг. И не первый, как и не в последний раз он проклинает своё сердце, которого у него не должно быть. «Это — начало всего,» - продолжает он, отталкивая прочь ту мысль, ту неопределённость. - «Мальчик должен назвать её. Ночной Охотник, Потрошитель, что-то такое. Но,» - он останавливается, и Азирафаэль наконец смотрит ему в лицо. Он не может прочитать мелькающие в его глазах эмоции, но на лице явно написано беспокойство. От них зависит судьба всего мира, и он уверен, его ангел прекрасно это осознаёт. - «Если мы сделали всё правильно, он отправит её прочь. Без клички.» - Это — его единственная надежда. И её недостаточно. «А если он всё же её назовёт?» - спрашивает Азирафаэль, и Кроули опускает взгляд, подальше от страха в его голубых глазах. «Тогда мы проиграли,» - отзывается он, сверля взглядом парк, людей вокруг них. - «Он получит свои силы, и Армагеддон начнёт обратный отчёт.» - Он не хочет видеть выражение лица, застывшее на лице ангела. Он смотрит только вперёд. На мальчика. На врага, разрушителя миров. Азирафаэль прослеживает его взгляд. - «Должен же быть какой-то способ остановить это,» - восклицает он, отголоски отчаяния вспыхивают в его голосе. Кроули чувствует их в воздухе вокруг, когда открывает рот, чтобы ответить. Он вдыхает, глубоко, пытаясь успокоиться. - «Если бы не было... мальчика,» - начинает он, наблюдая за реакцией Азирафаэля. - «Тогда процесс бы остановился.» Азирафаэль поворачивает голову и шокировано смотрит на него. - «Да, но мальчик есть,» - говорит он. - «Вон там, пишет грубое слово на табличке к динозавру.» Кроули бросает взгляд на Варло... нет, Антихриста, и отворачивается. - «Сейчас есть мальчик. Но это могло бы измениться.» - Он смотрит Азирафаэлю в лицо. Пожалуйста. Он почти умоляет. Пожалуйста, пойми, что я имею в виду. Азирафаэль взирает на него в растерянности. «Что-то могло бы с ним случиться,» - тихо говорит Кроули. Пожалуйста, не заставляй меня это сказать. Лицо ангела омрачено. Он не понимает. Он слишком хорош для этого. И даже пока это разрывает его на части, в Кроули вспыхивает нежность к ангелу. К тому, кто так хорош, что даже подумать не может о словах, которые вот-вот готовы сорваться с его языка. Отдалённая, ноющая часть его души задаётся вопросом, в какой ужас придёт Азирафаэль, если когда-то узнает, что руки Кроули по локоть в крови. «Я хочу сказать, ты мог бы его убить,» - прямо говорит он. Слова прорывают полузажившие раны внутри, разжигая в глуби тишины костёр боли. Он смотрит, как меняется выражение лица Азирафаэля, как ангел оглядывается, чтобы посмотреть на... нет. Он не может тоже смотреть туда. Не может задумываться о том, что предлагает, или не сможет это сделать. Он никогда не хотел, чтобы Азирафаэль стал убийцей. В этом и был смысл всего — чтобы он всегда был в стороне от битвы. Чтобы он был защищён, все эти годы, от всего, что хотело его убить. Он никогда не хотел и не хочет, чтобы такая жестокость запятнала его чистый свет. Но теперь, когда к этому всё сводится, он не знает, что ещё делать. «Я ведь никогда... не убивал. Ничего.» - Ангел дёргается, рука вновь тянется к кольцу, вертит его туда-обратно на мизинце. Он вздыхает, и Кроули чувствует его смятение. - «И не думаю, что смог бы.» По сердцу демона тянется ещё одна раскрывающаяся рана. Он хочет прекратить это. Сказать, что они найдут другой выход. Но он не может. Он не видит этого другого выхода. Не сейчас. Не когда у них остаётся шесть дней до того, как закончится всё. Он наклоняется вперёд. «Даже чтобы спасти всё?» - спрашивает он, голос чуть громче шёпота. Азирафаэль не смотрит на него. Не посмотрит. - «Одна жизнь. Против вселенной.» - Пожалуйста, ангел. Я не смогу. Я знаю, что не смогу. Не в этот раз. «Это... эта Адская Гончая. Она... она появится на его дне рождения?» - трясущимся голосом спрашивает ангел. Он, наконец, поднимает глаза на Кроули, противоречивые эмоции на его лице складываются в частичную уверенность. «Да,» - Кроули отворачивается, замыкаясь в себе. Он не справился. «Ну, тогда,» - продолжает Азирафаэль, - «Мы должны быть там. Возможно, я смогу остановить пса.» - Эта мысль не лишена смысла. Кроули поднимает взгляд, стараясь не давать предательскому огоньку надежды разгореться в груди. - «К тому же!» - Азирафаэль говорит восторженно, улыбается, как будто они только что не обсуждали хладнокровное убийство. - «Я мог бы развлекать детей!» - Он начинает показывать свои фокусы, и Кроули стонет и корчится. Он пытается выказать отвращение, но не может оторвать взгляда от ангела, светящегося от счастья, вытаскивающего из кармана монету и притворяющегося, что делает фокус. Он никогда не понимал, почему существо, способное заниматься настоящей магией, может опускаться до такого, но пусть это и сбивает его с толку, он всё равно рад, что оно возвращает улыбку на лицо ангела. Он подавляет дрожь, когда рука Азирафаэля касается его уха, пока он делает вид, что достаёт оттуда монету. Если вы в этот момент спросите его, что говорит ангел, он не сможет ответить. Он потерян в чувстве любви, которое он никогда не мог запереть внутри так же далеко, как и боль. Они оба расслабляются, возвращаясь к привычной манере разговора — склокам, и, несмотря на ужас, поселившийся внутри, несмотря на вес вселенной на их плечах, Кроули позволяет себе на мгновение просто потеряться в том, как почти на самом деле светится Азирафаэль, переполняемый счастьем. Словно весь небесный свет в этот миг концентрируется лишь на нём. И он его любит. О, кто угодно, как же Кроули его любит. Любит ангела намного больше и намного сильнее, чем любой демон имеет право любить. *** Праздник проходит настолько хорошо, насколько это возможно. Другими словами, становится полной катастрофой. Но пёс не появляется. Он не может почувствовать в воздухе даже намёк на Адскую Гончую, и он не уверен, стоит ему вздохнуть с облегчением или же запаниковать. Варлок — не Антихрист. Но теперь у них есть четыре дня до конца света, а где находится настоящий Антихрист, неизвестно. Он покидает празднование, даже не особенно думая о том, что делает, на автопилоте, направляясь обратно к машине. Азирафаэль идёт следом, чуть отставая, и пытается отчистить с костюма напоминания о том хаосе, что он непреднамеренно создал внутри. «Уже поздно,» - говорит ангел, доставая из рукава голубя. Бедняжка мёртв, или почти что мёртв. Кроули подходит чуть ближе к ангелу, чтобы проверить. «Случается, когда кладёшь их в рукав,» - фыркает он, проверяя узор жизни птицы. Тот быстро угасает, но ещё не совсем исчез. В голове всё ещё мелькают искры электричества — достаточно, чтобы он потянулся к ним и связал с душой, удерживая её в мире живых. Аккуратно беря голубя из рук Азирафаэля, он выдыхает и отпускает сдерживаемую магию исцеления. В этой плоскости она невидима для людей, но его демонические глаза могут заметить призрак потока силы, текущего из его рук и дыхания, обволакивающего голубя слабым голубым светом. Всего несколько секунд уходит на восстановление узора, плетение узлов, пока они не начинают держаться сами по себе. Он выдыхает вновь, и оставшиеся искорки жизни вспыхивают ярким пламенем. Когда он протягивает руки, голубь взмахивает крыльями и улетает. Азирафаэль смотрит на него со странным выражением лица, но потом трясёт головой, и его черты расслабляются. - «Нет, я имею в виду Адскую Гончую. Она должна была быть здесь уже давно.» «Точно.» - Ему нужно проверить. Только чтобы убедиться. Он усаживается в Бентли и включает радио. То начинается с какого-то ток-шоу, но потом, совсем скоро... «Привет, Кроули.» Он корчит гримасу. Он ненавидит разговоры по радио. Это было одной из его худших идей — убедить Ад использовать современные технологии. Он-то думал, что там бы просто появились телефоны. Но Люциферу это больше понравилось. Он сказал, что в этом больше стиля. «Эммм, да, привет. Кто это?» - Он никогда не был слишком хорош в лжи, несмотря на то, что был демоном. По крайней мере не когда это особенно нужно. Не когда так важно, чтобы в Аду не узнали о происходящем. Если там узнают, что он потерял Антихриста... Что ж. Конец света станет меньшей из его проблем. «Дагон,» - шипит радио. - «Повелитель Архивов, Владыка Мучений.» Ну... Это не идеально, но могло быть и лучше. Дагон, насколько он помнит, никогда не была особенно хороша в уличении лжецов. - «Да, э, просто уточняю. Насчёт Адской Гончей...» - Это совсем не звучит подозрительно. Ни капельки. «Она должна быть уже там,» - отвечает Дагон. Выдерживает зловещую паузу. А потом... - «А что? Что-то пошло... не так, Кроули?» «Не так?» - повторяет Кроули, пытаясь звучать обыденно и совершенно промахиваясь. - «Нет, всё в порядке, а что может быть не так? О, теперь я её вижу. Какая хорошая, большая... а... адова Адская Гончая. Да, хорошо, приятно было поболтать.» - Он выключает радио и усаживается в кресле ровно. «Собаки нет,» - отмечает ангел. «Собаки нет,» - соглашается он. Он был прав. Варлок — не Антихрист. Часть его, та, которую он безжалостно оттолкнул за стены, перестаёт кричать от боли. Ограды, выстроенные вокруг неё, рушатся с приходящим облегчением. Ребёнок, которого он вырастил, в безопасности. Но это значит... «Не тот мальчик,» - говорит ангел. Кроули кивает, и им овладевает уже другой страх. - «Не тот мальчик.» По какому-то невысказанному соглашению он отвозит их обратно в книжный. У них есть четыре дня. Три, если не считать оставшуюся часть этого. А потом, если они не смогут всё исправить, наступит время Армагеддона. *** Той ночью, когда Варлок возвращается к себе в комнату, он находит там подарок от своей няни и прощальную записку. В той записан номер, по которому можно позвонить, если она когда-нибудь станет ему нужна. Кроули не знает, использует ли его мальчик — если у него вообще будет время его использовать до конца света. Но от этого ему становится чуть-чуть лучше, как будто он не просто срывается чёрт-не-знает-куда и не оставляет его здесь одного. Как будто не бросает его. В конце концов, он сам был в такой ситуации. И не станет тем, кто бросает людей, о которых заботится. Никогда.