Операция "Поворот"

-(...) Все и так уже знают, что одежды у вас белые. Их надо иногда в шкаф... - В шкаф никак нельзя.(...) - Так накиньте сверху что-нибудь. - А не боитесь, что, когда придет время снять это что-нибудь, белых одежд там и не будет. (М.Дудинцев "Белые одежды") Хорату не спалось. Найденное на столе в таблиниуме кольцо, которое он сперва просто привычно надел на палец, не думая о его использовании, сейчас все больше напоминало о себе – тонким зудом в среднем пальце руки, будто нерв легонько соприкасался с электроконтактом. Зуд доходил о самого сердца и расползался по нервам всего тела. …Сегодняшний ужин, молчание собравшихся после сказанного Тиберием. - Довольно уныния! – хозяин дома подозвал прислуживающего раба и велел принести лиру. - Реа! Спой нам! - Спой, дитя! – Диофан улыбнулся старческой ласковой улыбкой, и морщинки разбежались от уголков глаз к его белой кудрявой бороде. Реа тронула струны лиры, будто раздумывая. Потом заиграла мерный, как рокот набегающих волн, мотив. О! да могу Ахиллеса от смерти ужасной далеко Столь же легко я укрыть, когда рок его мощный постигнет, Сколь мне легко для него изготовить доспехи, которым Каждый от смертных бесчисленных будет дивиться, узревший!** В молчании мужчины слушали девушку, не певшую – повествовавшую о том, как некогда бог изготовил оружие для смертного. Как смертный выбрал идти в бой, заранее зная, что погибнет. Как рыдала мать смертного, оплакивая еще живого сына. - Не к лицу прелестной деве петь об оружии, - сказал Фульвий Флакк, когда Реа закончила. - Может, споешь что-то другое? Более приличествующее гетере. - Не думаю, благородный Фульвий, что Гомер не приличествует гетере, - раздался старческий голос Диофана. Тот слушал пение Реа с закрытыми глазами, наслаждаясь ее идеально мягким эллинским выговором. Реа взглянула на Тиберия, но тот, казалось, мыслями был далеко и от пения, и от Гомера, и от Ахиллеса с его доспехами. - Хорошо, - она снова взяла несколько аккордов. От тебя бежавший - начнет погоню, А даров не бравший - тебя задарит, Не любивший прежде - стократ полюбит: Так, что устанешь*** Звуки лиры, сейчас нежные и игривые, словно маленькие рыбки в чистом пруду, затихали в напоенном вечерней прохладой воздухе. - Это воистину бесподобно, - прошептал Диофан. А Тиберий поднял глаза и посмотрел на нее так, что Реа впервые в жизни стало страшно. …Блоссий рывком поднялся на ложе и сел. По его ощущениям скоро рассвет. Теперь он точно знал, что должен делать – пальцы уверенно сжали загоревшийся ярче индикатор кольца, посылая сигнал. *** Полночи Тиберия мучили кошмары, он то и дело просыпался весь в поту – ему снился филин и черная змея, которые сцепились в смертельном противостоянии. Реа, как могла, старалась успокоить и облегчить его состояние. Самым удивительным для нее было то, что, проснувшись в очередной раз, он улыбался ей и словно бы старался скрыть тот ужас, который его мучил. Реа совершенно не понимала, зачем Тиберий это делает. Наконец, уже ближе к рассвету он заснул крепко, как убегавшийся за день ребенок. Тихая боль где-то в глубинах мозга, вежливая, но требовательная. Как вызов вышестоящего, на который невозможно ответить отказом. Не соблаговолите ли? – и только попробуй не соблаговолить… Реа бесшумно выскользнула из-под руки крепко спящего Тиберия и быстро накинула хитон на голое тело. - Иди на станцию, подготовься ко всяким неожиданностям и к рассвету будь у Храма Согласия, - жестким тоном сказал ей Хорат. Реа кивнула. - Там я тебя найду. Твоя задача – обеспечить мне прикрытие в случае непредвиденных обстоятельств. Иди! – Хорат, смотря на послушно застывшую перед ним девушку, снова ощущал поднимавшуюся, закипавшую ненависть. - Я иду, – бесстрастно отозвалась Реа. - Для обеспечения лучшего выполнения миссии рекомендовано активировать 100% возможностей моего организма. Хорат пристально посмотрел на нее, но в светло-карих глазах не было ничего, кроме готовности следовать приказаниям. Сейчас ее мозг под действием импульсов, напомнил он себе. Она не способна думать и чувствовать, по крайней мере не именно сейчас. - Хорошо, - Хорат произвел серию нажатий на индикаторы кольца. Реа чуть вздрогнула, привыкая к вонзающейся в виски боли. *** Утром Тиберий был непривычно для Хората отстраненным и молчаливым. - Твоя гетера не вышла проводить тебя? – спросил стоик, когда они выходили из дома. Тиберий споткнулся о порог и сильно содрал ноготь с большого пальца. Внимательно наблюдавшему за ним Хорату показалось, что трибун даже не ощутил боли – посмотрел на залитую кровью ногу как на нечто чужеродное. Будто эта физическая боль помогла ему преодолеть боль иного рода. - Я помогу, сними кальцею, - поспешно предложил Хорат. Тиберий оперся спиной о косяк двери, пока Хорат осторожно перебинтовывал его ногу. Хорат старался касаться пальцев и свода стопы трибуна бережно и даже, как показалось наблюдавшему Матону, с нежностью. Он посмотрел на Тиберия снизу вверх, ища в его взгляде хоть искорку тепла – но тот равнодушно ожидал, пока учитель ему поможет. - Плохая примета – зацепиться за порог, - тихо сказал Матон. Телохранитель хорошо видел как дрожат пальцы грека, когда он оборачивает чистую тряпицу вокруг ноги Тиберия. - Возможно, тебе стоит пойти на хитрость, согласишься уехать из Рима… - услышал Матон шепот Блоссия. - Если я соглашусь – то потом вернусь в Рим уже не я, - также тихо ответил Тиберий. Блоссий заработал руками ощутимо жестче, будто специально стараясь затянуть повязку как можно туже и причинить Тиберию боль. Они шли по улице и Матон боролся с собой, чтобы не взять трибуна под руку, видя как тот прихрамывает. Диофан, как всегда погруженный в свои размышления, что-то бормотал по-гречески в свою бороду. Откуда-то сверху послышался шум и прямо перед идущим Тиберием свалился небольшой камень. - Это всего только птицы, - быстро произнес Матон. - Это вОроны, - уточнил кто-то. Все остановились. Тиберий запрокинул голову, пытаясь разглядеть сбросивших камень воронов. - Велик будет стыд и позор, если Тиберий, сын Гракха, внук Сципиона Африканского и вождь римского народа, испугавшись ворона, не отзовется на призыв сограждан, - жестко, словно вколачивая каждое слово гвоздями в твердое дерево, произнес Блоссий. По мере приближения к Форуму толпа на улицах становилась все гуще, но перед идущим Тиберием люди расступались. Однако раньше Матон видел, что множество рук радостно тянулись к трибуну, пытаясь хоть дотронуться до его плаща. Но сегодня люди стояли молча, отстраняясь от Тиберия, будто от прокаженного. Лишь немногие по-прежнему приветствовали трибуна и желали ему удачи. - Господин, - насупившись, сказал вдруг Матон, - давай так условимся: как будешь ты на рострах, если в толпе что будет не так, я покажу тебе вытянутую руку… Матон ораторским жестом вскинул правую руку. - …а если ты приметишь сверху, угрожают тебе или еще что – тогда так покажешь, - Матон приложил ребро ладони к правой стороне лба, будто прикрываясь от солнца. - А я уж всем передам. Понял? Понял, спрашиваю? Тиберий кивнул, будто только что очнулся, и с неожиданной теплотой посмотрел на Матона. - Спасибо. Ты… береги себя, Матон. Телохранитель отвел глаза и засопел. - Я присоединюсь к вам на Капитолии, - к удивлению Матона и Диофана сказал Блоссий, когда они подошли к перекрестку. *** Реа дожидалась Хората у ступеней Храма Согласия. Он даже не сразу узнал ее в мужском костюме и войлочной шляпе. - Передашь это служителю, велишь отдать Аннию Луску, в собственные руки, - приказал Хорат. - Иди! - Я иду, - отозвалась Реа. *** Когда-то Тиберий смотрел на бушующую толпу и чувствовал ее поддержку, наполнявшую силой мышцы и делавшую ясным ум. Как недавно это было, на выборах трибунов всего год назад, или даже по возвращении из Иберии на пару лет раньше, - но словно пол-жизни прошло с тех пор… Сегодняшнее утро, он сам, проснувшийся на ложе в одиночестве... И только боги знают, чего ему стоило невозмутимо отвечать на улыбочки и вопросы друзей, и беспечно говорить «Она еще спит». Тиберий быстро поднялся на ростры. Толпившиеся неподалеку остальные трибуны, клиенты и еще какие-то люди явно городского вида подняли неистовый рев. Особенно выделялся высокий, как у женщины, голос Публия Сатурнея, трибуна. Несколько раз Тиберий пытался начать говорить, но вопли глушили его. Все сильнее волновалось людское море возле ростр. И когда сразу несколько человек с искаженными лицами бросились на него, Тиберия вдруг охватил животный страх. Никого из тех, кто поддерживал его ранее, не было. И толпа вокруг него была сейчас враждебной и злобной стихией. Он оглянулся, ища глазами Матона и одновременно прикладывая правую руку к голове… - Командир! Держись, мы с тобой! – услышал он откуда-то снизу голос Авла. ...Карфаген, штурм башни, не унять дрожь в собственной руке, судорожно стиснувшей рукоять меча. И только голос примпилуса**** сзади, - «Не робей, командир, мы за тобой!», - швыряет его вперед, под град стрел и камней… *** Квинт Помпей был в своей стихии. Он величаво расхаживал между двумя крыльями сенатских рядов. - Эти выборы незаконны! – эхом отдавалось под сводами Храма Согласия. - Не бывало еще такого, чтобы трибун избирался дважды. Тиберий Гракх хочет разорвать Республику надвое! Мы должны вмешаться! - У нас нет права вмешиваться, - спокойный голос консула Муция Сцеволы был словно ковш холодной воды, вылитый на всех сверху. В это самое время вошедший служитель с поклоном подал Аннию Луску, одному из старейших сенаторов, клочок папируса. Тот прочел и, нахмурившись, бесцеремонно перегнулся к сидящему рядом с ним Сципиону Назике, что-то шепнул ему и сунул в руку только что полученную записку. - Отцы-сенаторы! У меня для вас важное известие – пока мы с вами тут сидим и решаем, Тиберий Гракх объявляет себя царем Рима! – загремел бас Назики. Вставший со своего места великий понтифик, огромный, с мечущими молнии глазами под клочковатыми, изъеденными оспой бровями, показался сейчас каким-то сверхъестественным существом. - Он потребовал для себя царский венец! – загрохотал Назика, дотрагиваясь рукой до лба. - Отцы-сенаторы, я требую арестовать этого человека и предать суду за измену! - Постой! – поднял руку Сцевола. - Я, как консул Республики, не могу дать на это разрешения, пока у нас нет достаточных доказательств вины Тиберия Гракха. - Ты на стороне тирана и черни! – послышалось со всех сторон. Помимо воли Муций чуть пригнулся, словно стараясь уклониться от стрелами летящих в него обвинений. Аппий Клавдий, принцепс Сената, сидел неподвижно и по-прежнему хранил молчание. - Я на стороне закона, - упрямо проговорил консул, однако его слова потонули в общем реве. - Если консул отказывается защитить Республику, придется сделать это частному лицу, - преувеличенное смирение не вязалось с громовым звериным басом Назики. Великий понтифик накрыл голову полой тоги, как делал во время жертвоприношений. - Все, кому дорога Республика – за мной! – проревел Назика. *** С его места Хорату было хорошо видно, как разом зашевелилась толпа. Вот люди пробиваются к Тиберию, а толпящиеся вокруг него вооружаются чем попало – палками, обломками досок, камнями… И тут показались люди в белых тогах, с прикрытыми полами этих тог головами. В их руках тоже были дубинки, палки и обломки скамеек, но толпа, завидев пурпурные сенаторские полосы на белых краях тог, расступалась перед ними. Заволновавшееся людское море подалось и Хората буквально снесло с места, он протянул было руку к кольцу, но какой-то рыжий ушастый парень ухватил его за гиматий и завопил: - Держи его! Я его видел вместе с Гракхом! И окружающая толпа бурлящим потоком устремилась к Хорату. *** Реа показалось, что из ее мозга выхватили раскаленную иголку, а сжимавшие виски клешни разжались. Она обвела глазами площадь – с высоких ступеней Храма Юпитера Капитолийского все было видно как на ладони. Вопли и визги разбегавшихся людей, рев нападавших – к сенаторам очень быстро присоединились их клиенты, очевидно, заранее собравшиеся на Капитолии. Она сразу заметила эпицентр этого всеобщего столпотворения – маленькую группу людей, которые, отбиваясь, бежали к Храму Верности, преследуемые толпой, возглавляемой сенаторами. Оборванный безучастный ко всему нищий широко раскрыл глаза, когда стоявший вот только что перед ним и напряженно вглядывающийся в толпу молоденький вольноотпущенник вдруг словно растворился в воздухе. …Тиберий добежал почти до самых колонн Храма Верности. Раздавая удары направо и налево, он старался пробиться к спуску с Капитолийского холма. - Беги, я задержу их! – это были последние слова Матона. Нагнув голову точно бык, верный телохранитель двинулся прямо на преследующих Тиберия сенаторов. Ему удалось сбить с ног Помпея, еще кого-то из клиентов, прежде чем он упал под неистовыми ударами палок и досок. Кинжал, безнадежно подумал Тиберий, жаль, нет кинжала... один удар… В этот миг его ухватили за конец тоги и дернули. Четко, как в кошмаре возникло перед ним орлоносое, с резкими чертами и горящими черными глазами лицо того самого могучего кузнеца, которого он убеждал когда-то, что не нарушит своего слова. Кузнец, сам, должно быть, опешивший от пронзительного взгляда Тиберия, забормотал что-то вроде: - Прости, трибун, я земельку-то получил, да волов нужно было, коня, кур… Тиберий вынырнул из громоздкой тоги, оттолкнул не сопротивлявшегося кузнеца и, прихрамывая, побежал дальше. Споткнулся ушибленной ногой о ступеньку, и страшный удар в бок швырнул его к стене храма. - Первым был я! – заорал Помпей Сатурней, один из трибунов. И целый град ударов обрушился на упавшего Тиберия. - Бей негодяя! – прорычал Назика, захлебываясь ненавистью, - и вдруг ощутил мягкую волну, будто затопившую его сознание. Он не мог больше двинуться и почти ничего не видел, кроме дрожащей неоднородной пелены. Только на краешке сознания осталась прежняя ненависть к Тиберию Гракху и вот эта ненависть не давала туманной пелене полностью закрыть взор, кое-где туман разрывался. В одном из разрывов он увидел застывших статуями своих коллег – кто с занесенной палкой, кто с обломком скамьи. А между ними худенькая светловолосая девушка в мужской одежде с неженской силой тащила в приоткрытые двери Храма Верности безжизненное тело… _____________________________________________ * - «путь страданий» ** «Илиада» песнь 18-я *** - Сапфо «Гимн Афродите» **** - старший центурион легиона