Операция "Поворот"

Реа теперь проводила свое свободное время с Хионой. Она и подумать не могла, что эта тихая, застенчивая, но в чем-то очень сильная эфиопка, станет ей настолько близкой. Да в общем у Реа и не было никакого опыта сближения с людьми. Свою жизнь до криозаморозки и отправки в прошлое вместе с инсайдерской группой она помнила смутно. Темные тоннели, автоклавы с монотонно попискивающими датчиками, камера наработки, где перед ней за пару лет в картинках, видео и текстах пробежала чуть ли не вся имеющаяся в распоряжении Глона информация о психологии, сексологии и психиатрии, а также истории и культуре Древнего мира. Ее существование в Риме тоже не принесло поначалу никаких предпосылок к сближению с кем-то из местных. Реа прекрасно умела улавливать и анализировать поведение людей, и выдавать психологическую реакцию, наиболее отвечающую их поведению. Как ни странно, первой это поняла иберийка Азора – пылкая, резкая и страстная Азора, которая считала, что тоже обладает способностями считывать чужое поведение. - Ты не женщина! - резко сказала Азора в ответ на какую-то фразу Реа. - Ты – холодное бездушное зеркало! Ты можешь только отражать, но неспособна производить ничего сама. - Я обидела тебя? Прости, - среди всех вариантов эта фраза почему-то показалась Реа самой подходящей, хотя по усвоенным ею законам она означала отдачу инициативы противнику. Однако Азора смешалась, не найдя, что ответить странной светловолосой новенькой. И в следующие дни Реа и Азора очень сблизились. Они продолжали дружить – со стороны выглядело это именно так, пока их дружба вдруг не стала сходить на нет по инициативе Реа. Позднее, уже после сближения с Хионой, Реа так объяснила это эфиопке: - Она часто говорила мне плохо о других – о тебе, о Руфии. Особенно о Руфии. - Ну, это простые сплетни, - притворилась непонимающей Хиона, хотя явно все прекрасно поняла. - Если человек говорит со мной плохо о ком-то третьем, - спокойно ответила Реа, - то почти наверняка он с тем третьим говорит плохо обо мне. Хиона только улыбнулась – это была правда, Руфия, темно-рыжая финикиянка, которая любила раскрашивать руки узорами хенны, часто передавала ей то, что Азора говорила о Реа. День, когда в дом Апфии пришла небольшая компания молодых аристократов, был почти первым настоящим днем Реа в качестве ученицы-деликаты. И когда тот, кто был в этом времени ее основным объектом, - молодой римский нобиль Тиберий Семпроний Гракх, - вдруг просто сбежал, Реа не могла понять, что же она сделала не так. Все было сделано правильно – он должен был обратить на нее внимание и должен был ее захотеть. Она решила просто ждать. И через три дня Тиберий вернулся, уже один. Секс не был для Реа ни таинством, ни чем-то пугающим – на идеальной зеркальной глади ее сознания вообще не было места страхам и священному трепету. И она успела убедиться, что здешние посетители воспринимают телесную близость именно так – без излишней эмоциональности. Однако анализ реакций Тиберия показал, что в его сознании она, Реа, приобретает статус сверхценности. Такого она не ожидала, такому ее не учили. Человек не мог стать сверхценностью для другого человека – разве что в негативном эмоционировании, которое сопровождалось тягой к уничтожению и агрессией. Но здесь налицо было эмоционирование позитивное, и Реа терялась. И по какой-то вовсе необъяснимой с точки зрения рацио причине она не сообщила об этих своих наблюдениях инсайдерам. Во время близости с ним она как могла пыталась абстрагироваться от его реакций. Старалась отключиться от той эмоциональной волны, какую рождали его объятия, поцелуи, несвязный шепот, каждое движение его плоти внутри ее тела. Потому что требуемый от нее психологической логикой отклик порождал такое напряжения нервной деятельности, что ощущалась явственная боль от внедренных в ее мозг нейроингибиторов. Однако затем Тиберий больше не приходил, и Реа сосредоточилась на вживании в здешний мир. Очень скоро она убедилась, что в этом мире и чувства, и эмоции носят очень сложный характер. Например, от некоторых песен и стихов, даже веселых и позитивных, у Реа оставалось непреходящее тягостное ощущение, для которого она не находила никакой логической причины. Такого не предполагал даже доктор Глон, ее создатель. Да и в их мире все шло к максимальному упрощению эмоций, к их однозначности и в конце концов - к минимизации. Здесь же, казалось, все было наоборот. Возможно, тенденция к упрощению эмоций появилась только после Большой Катастрофы. И Реа решила делать то, что предписывала вложенная в нее инструкция – наблюдать и безоценочно накапливать информацию. Информация в данном случае означала эмоциональные реакции людей. Как-то раз Реа зашла в комнатку Хионы, когда эфиопка наигрывала что-то на лире, которой владела лишь немногим хуже флейты. Мелодия была простая и незатейливая, но от нее веяло такой темной тоской, что даже Реа невольно поддалась этому настроению. Мелодические ходы повторялись, однако Хиона играла то совсем тихо и спокойно, то звуки нарастали волной, грозя смести и опрокинуть. - Я не слышала этой мелодии. Можешь сыграть еще раз? – неожиданно попросила Реа. Но всегда приветливая и открытая Хиона вдруг отложила лиру и сказала почти резко: - Это древняя песня моего народа и поют ее не для развлечения. Пока тебе рано знать эту песню. Потом она словно смягчилась и, поднявшись, осторожно обняла белокожую подругу. - Я обязательно сыграю ее тебе и спою… когда будет можно. После того, как Реа потеряла сознание прямо во время представления для гостей, Хиона ухаживала за ней с материнским тщанием. - Я ничего не понимаю, - это было первым, что сказала Реа, когда пришла в себя. Эфиопка, которая тем вечером была у сенатора Клавдия и вернулась только заполночь, ничего не сказала. Болтливая Азора и надменная Руфия уже рассказали ей о том, кто был в гостях. Хиона выпросила у хозяйки разрешения остаться у постели Реа на ночь и та охотно согласилась. Но сначала Апфия потребовала, чтобы Реа расссказала ей, что с ней произошло. - Я не знаю, что произошло! - Реа чувствовала, что сейчас она сможет выплеснуть все накопившиеся эмоции, и пусть даже Апфия ее не поймет. - Снова пришли эти молодые нобили, я пела и играла, потом один хотел меня увести, а другой так… так смотрел на меня, как будто я его убивала. Апфия молча кивнула. - Знаешь, чем гетера отличается от обычной ульпины? – спросила она после паузы. Реа знала, но сейчас отрицательно покачала головой. Однако ответ Апфии был неожиданным. - Ульпину выбирают, а гетера выбирает сама. Видимо, для тебя пришло время перестать быть ученицей и стать настоящей гетерой. С этими словами Апфия покинула комнатку. - Хочешь, я сыграю тебе? – предложила Хиона, едва они с Реа остались одни. Реа приподнялась на ложе. Ее бледное лицо, словно луна, светилось в полутьме, а огромные глаза казались провалами в бездну. - Сыграй, - решительно ответила Реа. Она чувствовала, что Хиона волнуется, что для нее это очень важно. Эфиопка заиграла ту самую простую мелодию, которую когда-то отказалась повторить. Сейчас Реа могла поклясться, что мелодия легла в самые глубины ее сознания. Она словно утишала боль, это был наилучший релаксант, который Реа когда-либо испытывала. Хиона играла и пела на неизвестном языке. - Я хочу попробовать тоже сыграть, - Реа поднялась и попробовала повторить мелодию на своей самбуке. Но что это? Пальцы словно не слушались, хоть мелодия и была очень простой. Хиона наблюдала за Реа с легкой улыбкой на полных губах. - Это хорошо, что ты не можешь повторить «Жалобу Богине-Матери», - произнесла она, - значит, у тебя никогда не было большого горя. Реа задумалась. Она знала, что максимальный психический ущерб здесь называют «горем», но не могла себе хорошенько представить, что это такое. - Горе – это когда теряешь что-то очень дорогое, - ответила эфиопка, - для кого-то это родители, для кого-то дети, а для кого-то – любимый. - А для Руфии это подвеска, - сказала Реа, вспомнив волну негативных эмоций, которую разбрасывала Руфия, когда потеряла свою драгоценную подвеску с хризолитами. Хиона вдруг расхохоталась – так радостно и беззаботно, что Реа, сама того не желая, стала вторить ей. - Да, для Руфии это подвеска, - сквозь смех сказала наконец Хиона. Реа стало вдруг беспричинно хорошо, и это необыкновенно позитивное состояние не прошло и на следующий день, когда Биллий забрал ее на станцию перемещения для обследования. *** «Сегодня я встретил Тиберия в городе в обществе очень странного человека. Этот молчаливый и мрачный субъект по имени Матон, похоже, нанялся к Гракху в телохранители – во всяком случае относится к своим обязанностям он вполне ревностно. Тиберий все еще несколько подавлен, но я чувствую, что в нем происходит какая-то лихорадочная работа мысли. Я попытался отвлечь его от этого, предложив развеяться и посмотреть ателлану.** Мы пошли к воротам, так как я знал, что ателланы в город заходят редко. Дорогой Тиберий вдруг стал говорить мне поразительнейшие вещи – он-де сначала думал, что обеднение простых римских граждан может привести к гражданской войне, но сейчас видит, что последствия могут быть и худшими. - Гляди, Биллий, - дергал он меня за одежду, когда мы шли по узким улочкам плебейских кварталов, - гляди, как быстро вырождается людская порода, если человек живет в условиях скотины. Если так будет продолжаться – мы можем получить два совершенно разных рода людей, они будут отличаться, как отличается нумидийский скакун от рабочей лошадки мельника. А то и еще больше. - Это если две породы не будут смешиваться, - буркнул я и прикусил язык. Тиберий засмеялся, несколько смущенный. - Я не презираю бедняков, Биллий, напротив! - горячо заговорил он. - Напротив, я не хочу, чтоб такое разделение присутствовало. Мне очень хотелось рассказать ему о некоторых моментах истории, которая для меня является далеким прошлым, а для него – столь же далеким будущим, но я смолчал. Меня поражало, насколько легко стал Тиберий заводить разговоры с людьми, хотя он всегда казался мне очень застенчивым и ранимым. И насколько люди тянутся к нему! Я не могу понять этот психологический механизм, который он использует для создания этой харизматичной притягательности, но одно можно утверждать – в его намерениях нет сознательной личной выгоды. Это было бы сразу заметно по его поведению – если не бедным плебеям, с которыми он заводит знакомства, так уж мне по крайней мере. Возможно, дело в том, что он легко отдает свои эмоции людям и с благодарностью принимает эмоции людей. Он словно стремится насытиться этим общением. А на представлении ателланы я сам попал в затруднительное положение – обычно я только отражал эмоции окружающих, а тут почувствовал, что грубая и пошлая комедия масок смешит меня, я смеюсь вместе с людьми. Я так этого испугался, что в конце пробормотал какие-то извинения и сбежал». *** После представления ателланов люди, все еще смеясь и вытирая слезы, расходились по домам. - Клянусь всеми музами, это было великолепно, - сквозь смех говорил Тиберий. Даже мрачный Матон позволил себе несколько раз улыбнуться. И только Биллий, который на представлении смеялся вместе со всеми, вдруг словно погас и заторопился домой. Тиберий проводил его удивленным взглядом и покачал головой. Потом снова рассмеялся. - А знаешь, Матон, кого напоминал Папп**? Катона! Клянусь богами, изображавшему Паппа приводилось видеть старого Катона! - Так и есть, - послышалось со стороны. Плотный одутловатый человек с кудрявыми как баранья шерсть короткими волосами показался Тиберию знакомым. Матон предостерегающе двинулся наперерез кудрявому, но Тиберий остановил его. - Тит Манлий Вульзон? - Смотри-ка – узнал! Тит, с которым они в детстве учились в одной школе, тот самый кудрявый пухленький наивный барашек, который всегда охотно делился данными ему домашними пирожками с Тиберием и Марком Октавием. И он сейчас стоял перед Тиберием с маской Паппа. - Ты стал ателланом? Тит кивнул, а в его светлых глазах зажглась насмешка. - Неожиданно, да? Внук консула Гнея Манлия, потомок знаменитого Марка Капитолийского – бродячий актер, - он вдруг расхохотался ненатуральным смехом и шутовски поклонился. - Пойдем выпьем, Тиберий! Они пришли в грязную попину - таверну, где пили и закусывали валяльщики шерсти из ближайших мастерских. Как ни скромно был одет Тиберий, все же он выделялся, и Матону это очень не нравилось. - Твой раб готов меня прикончить за то, что я привел Тиберия Гракха в столь жалкое место, - с актерским пафосом провозгласил Тит. - Матон – свободный человек, - возразил Тиберий. Манлий понимающе кивнул. - Я слышал о тебе и о твоей драке с Сенатом, - Тит влил в глотку сразу половину кружки и величественно икнул, - ты… ты их побил, галчонок. - Ты еще помнишь мое прозвище? – засмеялся Тиберий. Лет до восьми он действительно был самым маленьким среди учеников школы на Форуме и за это, а так же за имя****, его прозвали галчонком. - Но пока скорее они меня побили. - Я помню все, - рявкнул Тит и допил вино, - и то, как мы удирали от моей мачехи. Он помрачнел. - Женись непременно на дуре, Тиберий, может, у нее не хватит ума тебя… отравить. В ответ на непонимающий взгляд бывшего приятеля Манлий придвинулся поближе к Тиберию и, дыша на него винным запахом, заговорил: - Мой отец умер, когда мне было шестнадцать. Знаешь, как выглядел его труп? Раздувшийся, гниющий, безобразный. Погребальный костер пришлось трижды поджигать, потому что жидкость… гасила его. Вот с тех пор я и покинул свой дом. Прибился к бродячим актерам и, как видишь, не жалуюсь. Я свободен как ветер, мой дом там, где мы оставляем на ночь наш фургон. Я потешаю народ, а он платит мне своей любовью. Тит плеснул себе еще вина и замолчал. Молчал и Тиберий. *** Вернувшись домой, Тиберий застал письмо от сенатора Аппия Клавдия Пульхра. Тот приглашал его вечером в свой дом. - Я начну сразу с дела, - старый толстяк неожиданно резво вспрыгнул на обеденное ложе и устроился поудобнее. - Ты был прав в Сенате, Тиберий. Тиберий натянуто улыбнулся, вспоминая, как Аппий Клавдий глубокомысленно промолчал все обсуждение, и как аплодировал речи Эмилиана. - Я думаю, нам нужно держаться вместе. У меня есть опыт и связи, а у тебя – молодость и решимость, - продолжал Клавдий. - Мы должны породниться. Ты знаешь мою дочь, Клавдию Терцию*****? Тиберий вспомнил все похабные рассказы молодого Гая Клавдия, сына сенатора, о его сестрах. Вспомнил и Тита Манлия. - Подумай, - продолжал сенатор, - я не тороплю с решением. «Женись непременно на дуре, Тиберий» - да Манлий прямо предсказатель. - Я уже решил, - улыбнулся в ответ Тиберий. - Тогда отпразднуем по-семейному наше родство, зятек, - Клавдий перегнулся через стол. - Я пригласил на сегодня двух прекрасных гетер. Они усладят наш вечер. _____________________________________________________ * - "в должное врeмя " **ателлана – народные фарсовые сценки, которые разыгрывали бродячие актеры в масках *** - одна из масок ателланы, тип - «глупый старик» **** - когномен «Гракх» ("Gracchus") созвучен латинскому слову «галка» ("gracculus"). ***** - В Риме дочери получали родовое имя. Если их было несколько, то, пока они жили в отцовском доме, их звали по порядковым номерам — Прима (Первая), Секунда (Вторая), Терция (Третья) и т. д.