5 января 1926, утро
Просыпаться для Валери с ранних лет было мучительно трудно. Сколько она себя помнила, не было ни дня, когда бы она смогла разлепить веки и не пожалеть об этом сию же секунду. Этот день не стал исключением. Сложно не пожалеть о своем пробуждении, когда провела ночь в покоях Северянина, не привыкшего терпеть в своей постели посторонних. — Э-э-эй, Лерка! Проснись и пой! Солнышко встало и тебе пора! — сквозь дрему донесся до ушей этот громогласный крик, силой выдернувший Валери из чуткого сна. В волосы вплелись чужие пальцы, надавили на тонкую кожу и совершенно бестактно повозили голову по мягкой подушке, вдавливая ее чуть не до матраса. Валери протяжно замычала, хмурясь через сон, и машинально отмахнулась от чужой руки, закрылась простыней по подбородок в попытках уйти от навязчивых касаний. Это спасло от бессовестных пальцев, но от голоса Виктора укрытия не нашлось нигде. Он снова зазвучал набатом, даже громче чем прежде. — Давай вставай! В моей постели разрешено находиться лишь тем девицам, которые прошлой ночью меня на себе хотя бы пару раз прокатили! Ты катаешься только на моей шее, Лерочка, так что изволь убрать свою белоснежную задницу с моих чистых простыней! — Отвали, Вик… — преднамеренно резко огрызнулась Марион и залезла под простыни уже с головой, надеясь, что хотя бы так Северянин поймет, насколько сильно ему достанется, если он продолжит ее докучать. На какое-то мгновение показалось, что это был идеальный план. Валери не могла видеть этого, но Виктор, до глубины души пораженный ее дерзостью, сыграл обиду, деланно вскидывая руки и брови, стремящиеся забраться ему на скальп. Он бы еще и громко выдохнул в возмущении, если бы до слуха не долетело мерное сопение начальницы, быстро провалившейся в дрему. Играть он привык перед публикой, поэтому не стал тратить свое драгоценное время на выстрел в пустоту. Уперев руки в бока, Северянин долгое время просто смотрел свысока на обнаглевшую птичку, так бессовестно оккупировавшую его ложе, и размышлял, что же ему теперь делать. Честно сказать, никогда бы он не подумал, что станет глядеть на обнаженную девушку в своей постели с таким искренним раздражением, но на то были свои причины. Во-первых, нагота Валери никогда не была для него восторгом — он столько раз видел ее в неглиже в самых разных состояниях, что теперь, проходясь взглядом по голой коже бедер, талии и груди, не ощущал вообще ничего. Да и было бы это, наверное, дико — чувствовать сексуальное влечение к той, кого считаешь родной чуть ли не по крови. Но родство это все же не отменяло личные границы, которые Северянин ценил выше чего бы то ни было. Отсюда следовало и «во-вторых», ибо пробуждаться от холода, когда кто-то стянул с тебя последний клочок простыни, отвоеванный в неравном бою — то еще удовольствие. Особенно, когда прошлым вечером ты нажрался в хлам и на утро проснулся с головной болью, отвратительным сушняком и ознобом… В общем, причин недолюбливать Валери сейчас у Виктора было достаточно. Он хотел бы полежать в кровати лишний часик этим утром, но она смешала все карты, и теперь ему просто необходимо было отомстить и как можно скорее, пока сон еще не ушел. Долго думать не пришлось. Спокойное сопение начальницы и то, как она гладила одной ступней другую под простыней, раздразнило. Решение само пришло на ум, и Северянин, чуть пододвинув небольшой коврик из лисьей шкурки к подножию постели, откинул тонкое покрывало, крепкой хваткой сцепил тонкую девичью лодыжку и потянул. Мисс Марион сразу проснулась. Возмущенно зашипела, дергаясь в стальной хватке, но, поняв, насколько это действо было бесполезно, лишь ухватилась за простыни, утаскивая их вместе с собой. — Встае-е-ем! — сквозь смех закричал Вик, ухватывая и вторую ногу начальницы, предупреждая всякое сопротивление. В бессознательности Валери запищала, когда под бедрами закончилась кровать, а подчиненный все не останавливался. Она хотела что-то сказать, точнее, заорать благим матом на него за подобную дерзость, но не успела — Северянин внезапно дернул на себя, и матрас под спиной исчез. Марион вскрикнула в последний раз и встретила задницей покрытый лисьей шкуркой коврик, что был недостаточно толстым, чтобы уберечь от боли приземления. Кожу немного прижгло, оставленные в покое ступни ударились пятками об пол. Стянутая с кровати простыня запуталась в конечностях, и ее край упал на светлую макушку. Смех зазвучал только громче. — Боже, ты прямо невеста! — надрывался Вик, пока Валери пыталась выпутаться. Он не обращал внимания на ее явное недовольство, выраженное загнанным сопением и пламенем в глазах. Первое он не слышал по своей вине, второе же пока не успел лицезреть, но уже стремился к этому, любезно помогая начальнице. — С превеликим удовольствием, Валери Марион, я провожу тебя к алтарю под ручку. Надеюсь, женешок не помрет от смеха… Хотя его там в церкви сразу и отмолят. Не придется два раза платить — удача какая! Северянин посмеивался все время, пока пытался вытащить многострадальную простынь из-под женского зада, но, когда та вдруг упала со светлой головы и обнажила горящие яростным огнем синие глаза, смех превратился в подобие крика. Не из-за них как таковых. Просто трудно смеяться, когда по лбу дают смачным хлопком, толкают со всей силы в грудь, обваливая на пол и раздавая еще кучу оплеух, от которых даже похмелье отступило на второй план. Виктор свернулся калачиком, закрывая лицо от беспорядочных шлепков, намеренно крича от выдуманной боли, и заметно подхихикивал, подначивая нападающую бить сильнее. — Придурок! Говнюк… Чтоб тебе пусто было, понял! Козел гребаный! Это больно вообще-то! — долетали до ушей гневные выкрики Валери, чей каждый хлопок вскоре начал слабеть. Северянин перестал кричать и вытянулся на полу во всю свою длину, рассмеявшись в голос, только когда они сошли на нет. Он все еще чувствовал на себе ее обжигающий взгляд, что никоим образом его не смущало. Смех вырывался из его груди хриплым карканьем и отзывался болевыми волнами в черепе, но он стоил того. — А мне, думаешь, сладко от твоих пиздюлин? Нет! А от твоей оккупации моего спального места и подавно! — выдавил Вик со стоном, все еще хихикая. Чуть отсмеявшись, он вскинул руки к потолку и торжественно произнес: — И да будет так с каждым, кто вторгнется на земли мои и будет диктовать тут свои законы! — Как «так»? Опять будешь валяться на полу и просить пощады? — Я не просил пощады! — А что же это тогда было? «Ой, Валери, не бей, не бей меня, пожалуйста! Я сделаю все, что ты захочешь!» — забавно повышая тон голоса, почти пропищала Валери, театрально закрываясь от воображаемых ударов. Виктор вскинулся, садясь на месте, и импульсивно махнул рукой. — Не было такого! — Было-было! Ты не контролируешь себя, когда кричишь от боли! — Не было! Мне даже больно не было! — Чем докажешь?! — Ну ты… — Виктор плотно сжал губы, выставляя перед собой указательный палец, на который Валери озорно дунула и, складывая руки на груди, насмешливо улыбнулась. Вик тяжело вздохнул. Он давно уже понял, насколько сильно ее эта мордашка действовала на людей, а уж тем более на мужчин. На такую же просто невозможно держать обиду, но проблема в том, что это как-то нужно было делать. Поэтому Северянин не отступил. Поднеся палец к ее прямому носу, он надавил на его круглый кончик, делая подобие свиного пяточка, и сказал до смешного серьезно: — Кошка ты драная. Вот ты кто. Валери фыркнула от смеха, поддаваясь несильному толчку, от которого ее голова чуть запрокинулась, обнажая хрупкую шею. Вик тоже выдохнул смешок, наблюдая за ее весельем с неприкрытой радостью. Ему всегда нравилось видеть ее улыбку. В последнее время сие зрелище представлялось чем-то из разряда сверхъестественного. Тяжелые времена после войны на долгие годы похоронили надежду на счастье, которое теперь пробивалось робкими лучами в окна Мистхилла вместе с ее игривым зубоскальством. Со смертью дрянного папаши Джеймса в какой-то момент стало проще. Не намного, но достаточно, чтобы начать дышать спокойно. Хотя ощущение эфемерности этого светлого чувства до сих пор не давало покоя… Виктор не привык доверять мгновению, ибо за ним всегда скрывался какой-то глобальный пиздец, приближение которого вороны выучились определять по колебаниям воздуха. И в последнее время колебания эти участились в несколько раз… Когда болотно-зеленый взгляд пробежался по открывшейся в недолгий миг женской шее, их природа стала ясна, как день божий, хоть и верить этой ясности не захотелось. Вик быстро закрыл и открыл глаза, проморгался, надеясь, что его мимолетные выводы исчезнут вместе с этим бессмысленным движением, но, когда посмотрел вновь, убедился в их правдивости и разочаровался окончательно. Рука протянулась к участку обнаженной кожи над яремной веной и обвела пальцем темное пятно на ней, в глупой надежде его стереть. Не получилось. Валери дернулась, как от удара, зашипела от боли, прикладывая ладонь к тому месту, которого только что коснулся он. — Щипаться вздумал? Тебе сколько лет? — недовольно прошипела она, потирая синяк. Северянин задумчиво проследил движения ее пальцев, которые теперь отчего-то показались чересчур ломкими, а после сказал, указывая на свою шею. — У тебя вот тут… — замялся, не зная, как бы назвать это корректнее. Слово «засос» даже в мыслях звучало мерзко, но другого на ум не приходило. — Хрень какая-то. Мисс Марион нахмурилась будто в недоверии и, прежде чем Вик успел еще что-либо сказать, поднялась на ноги, проходя в ванную. Не прошло и пяти секунд, как оттуда на всю комнату раздалось протяжное и обреченное «Блять». Что-то упало с полки под зеркалом, и Северянин всем сердцем желал, чтобы это был не его стакан с зубной щеткой. Поднявшись, он последовал на звук, и тяжелая поступь его отдавалась дрожью на первом этаже. — Твою ж мать… — Валери стояла у зеркала, разглядывая в отражении алеющий синяк и страдальчески кривилась от каждого прикосновения к коже вокруг него. С ее губ то и дело срывалась задушенная матерщина. — Урод сраный… Вик, у тебя есть что-нибудь холодное? С нечитаемым выражением Северянин огляделся по сторонам в поисках чего-нибудь подходящего. Ничего такого не нашлось. В прогретом помещении все склянки с духами на полках наверняка прогрелись, так что предлагать их не было смысла. Так что, включив кран в ванне и взяв полотенце, он смочил его холодной водой и кинул на бортик раковины. Хрупкие пальцы начальницы подхватили его, сразу же прикладывая к травме. Вода потекла по ее телу и залила небольшой коврик, до которого, впрочем, сейчас не было никакого дела. Вик оперся о косяк, складывая руки на груди. — Это же то, о чем я думаю? — суровость в голос пробралась сама собой, да и лицо вдруг стало непроницаемым. Виктор смотрел на Валери в отражение и видел, как она корчится от боли и неприязни к метке, вид которой считала уродливым. Ее синие глаза лишь вскользь прошлись по его фигуре в зеркале, но сразу приобрели ледяное отрешение. В комнате вдруг похолодало, но это показалось не особенно важным. Гнев в Северянине уже начал зарождаться и грел изнутри, принуждая стоять на своем. — Я не знаю, о чем ты думаешь, — пожатие острых плеч как выражение безразличия, что отдавало фальшью во всех проявлениях. Вик глубоко вздохнул, удерживая себя от импульсивных поступков. — Ты либо мне сейчас предоставишь внятное объяснение, либо я пойду и пристрелю его нахуй без выяснения причин. Так разговор у нас пойдет? Молчание стало красноречивым ответом. Виктор понятливо кивнул головой. Постоянно она брала его на слабо и постоянно надеялась выиграть, к этому он уже успел привыкнуть. К сожалению, подобные игры с ним никогда не работали. На любые, кроме этой, он бы повелся, но мисс Марион была слишком упряма, чтобы вот так просто сдаться. Все хотела найти грань, которую бы он не сумел переступить, но пока не находила. Северянин никогда не блефовал. Стоило ему только выйти из ванной и загреметь выдвижными ящиками в комоде в поисках пистолета, как она сразу вылетела за ним. Совершенно голая со стекающей на пол водой подбежала и грубо схватила за руку, в кулаке которой уже плотно сжали оружие сильные пальцы. — Не смей, — прошипела на грани слышимости. — Не смей, я тебе говорю! — Да похуй, что ты там говоришь. Пристрелю ублюдка и дело с концом, там уже и обсудим… — Ты не так все понял! — Как «не так»? Ты ко мне ночью прибегаешь вся в соплях-слезах, трясешься от страха, а с утра у тебя огромный синячище под ухом от рта его помойного! Я не так все понял?! По-моему, картинка охуенно складывается! — Я тебе не позволяю. Вик вырвал себя из чужой хватки, стремительным движением втыкая пистолет за пояс, и развернулся, широким шагом направляясь к двери. Валери оказалась рядом в мгновение ока: зацепившись за его плечо, чуть притормозила, чтобы обогнать и встать на проходе, разведя руки в стороны. Было бы неплохо сейчас иметь чуть меньше приличий, чтобы оттолкнуть ее и беспрепятственно выйти в коридор, но такого Северянин не мог себе позволить. Сделав шаг в сторону, он попытался ее обойти, но ничего не вышло. Бледное от злости лицо Марион все время мелькало перед глазами, пока его собственное наливалось яростной краской. Красное пятно засоса снова попалось на глаза, и желание отпихнуть живую преграду стало просто невыносимым. — Отойди, — каким-то образом просьба слетела с губ спокойным выдохом. От кого-то он слышал, что такой тон работал лучше любых угроз, но это явно был не случай Валери. Она не сдвинулась с места ни на миллиметр, подбоченилась, взирая на него снизу вверх, как на провинившегося ребенка, что устраивал истерику на ровном месте. Но Северянин-то знал, что место было отнюдь не ровное. Дорогу, на которой они оба сейчас стояли, покрывали гигантские кочки и глубокие ямы, и на дне их кто-то поставил заточенные колья, угрожающие скорой гибелью. Ее гибелью. Она сама это понимала, но отчего-то продолжала упрямо отнекиваться от всякой помощи в их уборке. Напряженное молчание, казалось, длилось целую вечность и измотало их обоих. Вика уже начало потряхивать от нетерпения, когда женские руки в конце концов поднялись над головой в примирительном жесте. — Хорошо, давай поговорим, — холодно предложила Валери, все еще стоя между ним и дверью. — Давай ты уберешь пистолет, сядешь, и мы все обсудим? — Да я уже не хочу ничего обсуждать, — наверное, прозвучало слишком по-детски, ведь Марион почему-то вдруг растянулась в снисходительной улыбке. Или же она так нервничала — черт его знает, по ней всегда было трудно понять. — Ты своим молчанием красноречиво все расписала. — Он… — нет, все-таки нервничала, теперь стало яснее ясного. Так вздыхать со спокойной душой никто не мог. Тонкая рука поднялась на уровень синих глаз, обвела неровный полукруг в воздухе. — Он был не в себе, я не виню его… Он просто поцеловал меня. — Ну ты же врешь, Лера, ну что такое? От «просто поцелуев» ты с катушек не слетаешь, — вырвалось обреченным стоном. — Что с тобой такое? Он тебя что, запугал? Сказал, что сделает что-то, если расскажешь? Пригрозил? Ты скажи мне, мы решим вопрос… — Да нет же… Он мне не угрожал. Просто хотел провести со мной ночь… — Ты всех других винила, Лера, вообще всех. С чего его вдруг — нет? Не в жизнь я этому не поверю, он что-то точно сделал. — Ничего не сделал, у нас с ним ничего не было! Он был не в себе. Вусмерть пьян. — И что теперь? Пьян или не пьян — должен себя контролировать, если настоящий мужик. Пусть тогда не пьет, раз не умеет. — Это ведь ты его вчера надоумил пить! — снова переход на крик, от которого похмельная голова пошла кругом. Вик всплеснул руками излишне резко, ненамеренно пугая этим движением стоящую перед ним начальницу, все больше походящую на запуганного ребенка, ищущего себе оправдание. Заметить ее замешательство сквозь пелену вновь подступившей злобы, оказалось невозможным. Северянин повысил голос, неосознанно делая пару шагов назад. — Никого я не надоумливал! Это он предложил мне выпить! И не переводи стрелку на меня, я тут вообще не при делах! Это ты его оправдывать пытаешься, Лера! Вообще незаслуженно! Этот урод пытался тебя поиметь, а ты его к лику святых приписываешь! С какого такого хера?! Всех прошлых ты только так по хуям гоняла, половина из них червей кормит, а сейчас вдруг… — Потому что тогда это была их вина! Безусловная вина, Вик! А то, что произошло вчера, совсем другой разговор! — Да блять… Слова закончились, осталось только праведное возмущение. Виктор выразил его взмахом руки и хлопнулся на сбитую кровать, пряча глаза в ладонях. Он устал объяснять ей, что его решение правильно, замучался указывать на справедливость, которую она в упор не могла разглядеть. Его жгло изнутри от ненависти и желания прострелить Чангретте череп, но он не мог переступить через ее повеление и оттого варился в собственном соку от переживаний. Он ведь сам предупреждал его, что один просчет — и все, что его терпение не вечно. Гребаный джентльмен, ебучий лощеный макаронник с культом приличий — сплошное разочарование… Почему она его защищала? Почему так желала жизни тому, кто переступил грань дозволенного, в достоинство которого наверняка потеряла веру? Вчера ночью в ее глазах плескалось столько боли и страха, она так жалась к нему, надеясь на защиту, но теперь будто забыла об этом. Нет… Самое странное, что она ничего не забыла, но все равно стояла на своем. Испуганная маленькая девочка спасала монстра под своей кроватью, что не давал ей спать. Где-то он уже такое видел… Вик поднял глаза, выглядывая поверх сжатых на лице пальцев, нашел ее бледную фигуру, которая в свете серого солнца казалась мраморной. Валери не глядела на него, ее задумчивый взор был направлен в окно. Она мялась, перенося вес с одной ноги на другую, и думала, что ей сказать, заламывая пальцы. Ее губы приоткрывались на какое-то короткое мгновение, но с них не слетало ни звука. Виктор уже отчаялся услышать хоть что-нибудь вразумительное и дающее надежду на то, что он действительно неправильно все понял, как вдруг она заговорила. Робко, совсем на нее не похоже: — Кажется… Я в него влюблена. Слова, пронзившие что-то глубоко внутри, заставили выпрямиться. Северянин открыл рот, но понял, что потерял дар речи. Растянулся нервозной улыбкой, предполагая, что она так шутит, но после обеспокоенного взгляда в упор, нахмурился, теряясь в эмоциях. На какой-то миг подумал, что ослышался, но нет: Валери стояла все там же, все так же заламывая пальцы, кусая губы, ожидая его вердикта или слов поддержки. Но что он мог выдавить из себя кроме нечленораздельных звуков? Вик впервые слышал от нее… такое. Признание больше самой себе, чем кому-либо еще. Он пару раз слышал истории про ее первые влюбленности, которые она рассказывала под градусом в своем кабинете, когда они находились в приятном совместном одиночестве. О первом бойфренде, о втором, о пятом… О временах, когда она была любвеобильной девушкой, верящей в чувства сильной привязанности. Когда-то она была таковой, но не сейчас. Все ее истории приправлялись долей скепсиса и самоиронии: «Посмотри, мол, Северянин, какой идиоткой я была, когда целовалась с этими кретинами и жаждала выйти за них в ближайшем будущем». Казалось, она была такой же, как и он — свободной, ветреной, необязанной и ни во что не верящей. Ему доставляло удовольствие думать об этом, о том, что он не один страдает этой сраной «безответственностью», порицаемой в широких кругах. Так спокойно становилось на душе от этой мысли… Теперь он не знал, что чувствовать. Даже злость отступила на задний план, все закрутилось в безудержном круговороте и стало незримым. Обида маячила где-то на периферии, и Вик стыдился ее, понимая всю абсурдность оной. Кроме нее, в голове крутился целый ворох из переживаний, боли и парадоксальной радости, осознать которую представлялось невозможным. Хорошая же новость — Валери нашла кого-то, кто, по ее мнению, достоин ее терзаний… Черт, нет. Звучало погано. Он никогда в подобное не верил и не хотел верить, но сейчас искал повод для счастья. Выдавливать его из себя — мучение. — Лер, ты… — «уверена» хотел спросить, но почему-то осекся. Правильный ли это вопрос вообще? Что он узнать пытается? Насколько трудно ей далось это признание, как долго она мариновалась в этих своих странных… Не «странных». Общечеловеческих ощущениях. Валери заломила брови, помотала головой, отчего ее льняные волосы стали только больше походить на беспорядок. Он не понял, что это значит. Стоило ли ему принимать это за «нет» или попросту прекратить спрашивать? Северянин уже ничего не знал. Ему нужна была передышка, время на размышления. И будто в помощь, кто-то нетвердой рукой два раза ударил о косяк двери. Виктор поднялся сию же секунду, краем глаза улавливая быстрое движение Валери, отпрыгнувшей от входа, как от огня. Он успел увидеть ее округлившиеся от страха глаза, пока поднимал и передавал ей валяющийся на полу с прошлой ночи халат. Быстрый взмах его крепкой руки безмолвно отправил ее в ванную комнату, и только когда дверь за ней захлопнулась, Северянин приготовился принимать гостей. Любых гостей, кроме Луки Чангретты, которому наверняка бы сразу же разорвал пасть, чтобы он не успел сказать ни слова в свое оправдание. Ручка двери немелодично скрипнула под сильными пальцами. Виктор выдохнул, готовясь к худшему и втайне надеясь на лучшее, прежде чем выглянуть за порог. Все его переживания обрушились осколками под ноги, когда взгляду предстало бледное лицо Грима, словно в бессилии опершегося на косяк. — Здорово, — губы сами собой растянулись в улыбке. Вик раскрыл дверь чуть шире и взглянул на напарника с неподдельным облегчением, которое, вопреки привычкам, будто прошло мимо него. — Какими судьбами в такую рань? — Вы оба омерзительно громкие, — Боже, его голос тарахтел, как мотор у старенькой деревенской колымаги, и ленивое движение рук, с силой проходящихся по коже щек и висков, говорило само за себя. Виктор часто видел Грима во многих его состояниях, чтобы не выучить каждое на зубок. Сейчас он мог сказать с уверенностью: старый друг мучался от похмелья не лучше него самого, а, вероятнее всего, даже хуже, зная его крайнюю чувствительность к алкоголю. Прищуренные льдисто-голубые глаза слепо очертили пространство за спиной. — Где Валери? — В ванной, сейчас выйдет. Давай проходи. — Мне тоже нужно в ванную… Грим не стал церемониться, как если бы был трезв и бодр: отпихнув Северянина плечом, он нетвердой походкой прошел вглубь комнаты и, как можно быстрее, направился в ванную, не сильно беспокоясь о том, что она уже была кем-то занята. Виктор не сразу осознал причину его спешки, но, когда из уборной вдруг донеслись характерные и малоприятные звуки для не так давно нажравшегося до отключки человека и красноречивое «Твою мать, фу!» от Валери, все встало на свои места. Хлопнув входной дверью, Вик преодолел расстояние до ванной в два широких шага и встал на пороге, обреченно запрокидывая голову к потолку. — Блять, ну Грим, ты не мог свой толчок обблевать?! Нахуй ты ко мне притащился?! Он бы удивился, если бы Грим после его возмущенных криков вдруг извинился за беспокойство, но, как и предполагалось, ему было совершенно наплевать в данный момент. Склонившись над унитазом, он продолжал изрыгать из себя нечто отдаленно похожее на вчерашнюю картошку, что подавали на ужин, и загнанно дышать, предвещая новые рвотные позывы. Так кстати вспомнились слова Чангретты про принца и пропойцу-башмачника. Лучших и подобрать нельзя. Валери, сидевшая до этого на бортике ванной и прижимающая к груди ворот халата, вдруг поднялась и метнулась в комнату на всей доступной ей скорости. В помещении где-то сбоку щелкнула щеколда, звякнуло стекло в окне, и по полу потянулся холод. Спустя недолгое время, когда звуки тошноты перестали беспокоить слух, Марион вновь появилась в ванной с графином в руках, говоря что-то о недостатке воды. Присев рядом с Гримом, она подала ему графин и приказала пить так, будто он сопротивлялся. На самом деле, Грим был только рад. Приложившись к носику, он сделал несколько жадных глотков, осушая тару полностью, подавился и вновь склонился над туалетом. Слава всему сущему, в этот раз его мучения продлились недолго, вот только чистой воде пришел конец. — Нужно еще, — хмурясь от омерзения, сказала Валери, снизу вверх взглянув на Вика со всей строгостью. — Сходи еще за графином. — Может, сама сходишь? Не хочу никого покалечить с бодуна, — предложил тот, кривя рот, на что незамедлительно получил еще более ожесточенный взгляд синих глаз. Валери собиралась что-то сказать, наверное, про его импульсивную глупость, но ее перебили. Сплюнув, Грим чуть приподнялся, упирая дрожащие руки в бочок унитаза. Он выглядел и хрипел, как мертвец, задыхаясь от накатывающего кашля. — Сев… Дай водки, — и только подумав об алкоголе, только произнеся его название, Грим тут же снова закашлялся, сгибаясь в рвотных позывах. С его губ в этот раз сорвалась только крупная капля слюны, с примесью желудочной желчи, наверняка обжигающей всю полость рта. Стало более чем очевидно, что давать водку — не лучшая идея. Такой обеспокоенности на лице Марион Вик не видел уже очень давно. Обычно она сохраняла лицо в подобных ситуациях, но сейчас повод был подходящий: не каждый день Грим травится настолько, что целуется с белым другом. Она носилась рядом с ним, как курица с яйцом, все пыталась как-то облегчить его участь: обдувала ему его скуластое раскрасневшееся лицо, держала за плечо, что-то там шептала успокаивающе, помогала снять пиджак, который он на кой-то черт надел, прежде чем выйти из комнаты. Кроме него и незастегнутых брюк, кстати, Грим ничего больше нацепить не потрудился, и Вику теперь приходилось наблюдать за его исписанной шрамами сгорбленной спиной. Неловкое какое-то зрелище, на самом деле, Виктор и сам не мог понять почему. Он пытался все списать на грязь, которую напарник развел своим недомоганием, хотя в действительности дело скорее было в повисшем в воздухе напряжении от разговора с Валери. Его незаконченность не давала покоя, а понимание необходимости продолжить заставляла мяться на месте в нерешительности. Вику пришлось себя пересилить, чтобы принять, что сейчас, похоже, он попросту не желал находиться с ней в одном помещении. — Ладно, схожу я за водой, — наигранно Северянин возвел глаза к небу и развернулся на пятках, выходя из ванной. Секунду он подумал, постояв рядом с открытым ящиком комода, стоит ли выкладывать пистолет. Не хотелось: жажда выбить Чангретте мозг все еще была сильна, и именно это, как ни странно, послужило ответом. Виктор, скрепя сердце, все же убрал оружие, скривился и направился к выходу. — Проследи, чтобы он мне ничего не заблевал. — Хорошо… — ответ скорее из разряда автоматических, Валери произнесла его только тогда, когда дверь за подчиненным уже захлопнулась, и он никак не смог бы его услышать. Марион тяжело вздохнула и машинально погладила неровную от старых ожогов кожу Грима, содрогнувшегося от последнего позыва. Он затих на какое-то мгновение, уперевшись лбом в сложенные на стульчаке руки, и замученно выдохнул, тихо выругавшись. Его голос скорее был похож на бульканье, чем на осознанную речь. Он как будто все еще был пьян. — Помоги подняться, пожалуйста, — чтобы разобрать, что он сказал, потребовалось какое-то время. Валери переспросила два раза, прежде чем взвалить на свои плечи немалый вес наемника и перенести его к стене — все, на что хватило сил, и то, это очень много. Грим хоть и был довольно утончен, все еще имел внушительную массу на костях, что делало его тяжелее слона. На секунду Марион задумалась над тем, что было бы, если бы вместо него здесь валялся Северянин. Она порой с трудом поднимала его расслабленную руку, что уж тут говорить о всем теле? Какое счастье, что ее младший ворон обладал более крепким желудком. От соприкосновения с холодной стеной голой кожей спины Грим поежился и попросил закрыть окно в комнате. По полу и правда начало тянуть морозом, босые женские ноги тоже стали замерзать. Валери сходила в спальню и исполнила просьбу, мимоходом захватив с лисьей шкурки упавшую простыню. Грим не хотел укрываться, отнекивался и шептал что-то про собственность Северянина, но Марион это мало волновало. Она укрыла его насильно, обернула в почти кокон, закрывая открытые участки кожи, особенно те, что соприкасались с ледяным кафелем ванной. Этого было не то чтобы достаточно, но дрожь слегка унялась. Тогда уже не осталось ничего, кроме как сидеть и ждать возвращения Северянина. Валери уселась напротив Грима, поджимая под себя ноги и упираясь лопатками в бортик ванны. Долгое время они находились в полном молчании. Грим сначала глубоко дышал, силясь урегулировать работу легких, а после словно бы задремал, откинув голову на стену. С его красивого лица потихоньку начинала спадать напряженная краска. Он снова становился привычно бледен, и это немного порадовало. Все же вот таким ледяным царевичем он нравился ей во много раз больше. — По какой причине произошла ссора? — вопрос прозвучал тогда, когда Валери уже успела смириться с тишиной и не особенно надеялась на беседу. Она думала, что Грим все оставшееся время будет восстанавливать силы, так что на мгновение растерялась, не понимая, о какой ссоре шла речь. Недавние воспоминания, стершиеся из памяти потрясением, вернулись с неохотой. — Ты слышал, да? — выдохнула Марион, подпирая щеку кулаком, будто в попытке закрыться. Что-то похожее на стыд укололо ее от того, что их с Северянином крики побеспокоили чуткий сон Грима, который и так спал довольно мало. — Прости, я забыла, что твоя комната за стенкой… — Неважно. По какому поводу? Он был так настойчив, что Валери стало не по себе. Золотистые женские брови надломились, губы сжались в тонкую линию. Рассказывать не хотелось, но создавалось впечатление, что Грим, в силу своей упертости, не отстанет от нее, даже если сейчас вдруг вернется Виктор. Это представлялось худшим исходом. Грим никогда не любил неведение и, в случае ее молчания, не погнушался бы спросить у второго участника конфликта о его причине. А, зная Северянина, тот наверняка наплел бы с три короба от стресса так, что вопросов появилось бы только больше. Как и злости в неспокойной душе Грима. Выложить все карты на стол сейчас — лучшее решение. Делить с кем-то свою ложь всегда проще, особенно если этот кто-то — Грим. Он никогда не задавал лишних вопросов, не спрашивал зачем и почему… Но сейчас он просто обязан был спросить, и эта перспектива пугала, потому что ответ его едва ли устроил бы. — Виктор зол из-за вчерашнего поведения Луки, — начала Марион осторожно, нервно поглаживая край нижней губы. Ощущение пристального наблюдения не отпускало ее, но она не решалась поднять взгляд. Глаза Грима в подобные моменты всегда были кристально-чистыми и оттого пугающими, будто засасывающими в бледную радужку всю грязь горькой правды. — Он… Вчера он перепил и начал приставать ко мне. Я сбежала сюда… А сегодня Вик увидел засос на моей шее и обо всем догадался. Хотел разделаться с Чангреттой… — Передумал? Справедливый вопрос, поставивший в тупик. Валери закусила губу, несмело пожимая плечами, и неосознанно поежилась, оборачиваясь на дверь. — Не знаю, — честно призналась она. — Надеюсь, что так. И этого было бы достаточно. Грим всегда принимал надежду за ответ, даже если ненавидел саму ее концепцию. Священно верить во что-либо, не зная точного ответа, но желать лучшего — дикость для него. Но он уважал чужое право на надежду и не смел усомниться вслух, если любые последствия его устраивали. Может быть, каким-то своим шестым чувством он знал, что Северянин не поднимает руки на Луку сейчас. Может, он тоже возжелал тому смерти и уже был готов выносить труп из Мистхилла… Может-может-может… Чтобы понять его, не хватало одной версии. Молчание снова упало на плечи тяжким грузом, снова по полу затянуло холодом, но уже откуда-то из коридора. Валери сидела у ванны и наматывала волосы на пальцы, не решаясь заговорить, но остро ощущая нужду в этом. Прыгучим взглядом она следила за изуродованными пламенем пальцами Грима, разрисовывающими кафельный пол невидимыми узорами, и ангельски-голубыми глазами, застывшими в одной точке. Из-за красной сетки капилляров, что заволокла белок, его взгляд казался почти безумным. Он смотрел ей под ноги, не мигая, следил за движениями замерзших босых ступней и тоже словно подбирал слова. Марион хотелось говорить с ним. Сейчас, пока никого нет, просто выложить все сомнения, как на духу и не думать о том, что он скажет, но язык будто окаменел. Она и сама не знала, почему боится его расстроить. Расстроить Грима — кто бы мог подумать? Он был самым непробиваемым мужчиной, которого она когда-либо знала: всегда выслушает и поймет, всегда посоветует то, что правильно по его мнению, никогда не осудит за бегство. Он был идеальным собеседником, всепрощающим и поддерживающим. Он бы понял и теперь, она точно знала, но… Его планы, его ожидания полетят коту под хвост, если она сейчас откроет рот, а это несправедливо. — Ты хочешь что-то сказать, Валери, — от звука его голоса дернуло, как от электрического удара. Пальцы машинально впились в кожу головы и, кажется, оставили след. Валери слишком поспешно мотнула головой, чтобы принять это за нет. — Не ври. Хочешь. «Хочу», — вспыхнула и сразу погасла быстрая мысль в светлой голове, но с губ не сорвалось ни звука, и в ответ тяжелый взгляд. Не осуждающий, скорее умоляющий выложить все. Так много хотелось сказать. Слова жужжали в черепе и причиняли боль почти ощутимую, но все еще недостаточно сильную. Они приходили и уходили, оставляли после себя лишь неприятный осадок, что на вкус был точь-в-точь сигаретный дым и отравленный виски. Воспоминания прошлой ночи били больнее всех, ощущение потных рук под одеждой, горячее дыхание, сбивчивые речи о ее красоте. Хотелось облить себя кипятком, чтобы навсегда стереть копоть, что осталась на ее коже от чужих пальцев. «Не могу больше в этом участвовать», — простые слова, что никогда бы не обрели оболочку в виде звуков. В чем «в этом» — вопрос настолько размытый, насколько это возможно. Валери сама не понимала, какой смысл хотела вложить в эти слова. Планы на Францию? На Америку? На Чангретту? На все сразу и горсть другого в придачу? А, может, бросить все, передать фабрики и кофейни, боевиков, ласточек и воронов нежелающему этого Гриму, сжечь документы вместе с паспортом, чтобы потом сделать себе новый и уехать далеко-далеко, где никто не найдет? Глупость. Какая глупость и безответственность. Под веками защипали непрошенные слезы, но Валери не имела права их проливать, как и думать обо всем этом. Как бы невзначай она почесала глаз и шмыгнула носом, поднимая голову, натягивая глупую улыбку. Грим еле заметно дернул бровями, но великодушно сделал вид, что поверил. — Я сказала Вику, что влюблена в Чангретту, — самое безобидное, что пришло ей в голову, прозвучало нелепой шуткой, от которой у Грима чуть приподнялись веки в удивлении. Он понял, что она не врет, так же как и понял, что говорит не всю правду, предназначенную ему. Он проглотил это. Так же, как если бы она сказала очевидную ложь, потому что невидимая угроза повисла над головой дамокловым мечом и не замечать ее было лучшим вариантом на данный момент. Она хотела, чтобы он поверил ей, и он поверил беспрекословно. Озадаченно прищурился, опуская невидящий взгляд на свои руки, а после осведомился самым холодным тоном, на который только был способен: — Но ты же не влюблена? — Нет! Конечно, нет, — с уверенностью сказала Валери, подтверждая свои слова легким кивком. — Сказала, просто чтобы как-то его отвлечь. Думаешь, это повлияет? У него язык без костей… — Повлияет, само собой, но едва ли сильно. Возможно, даже сыграет нам на руку… Ты уверена, что это просто слова? Кристально-голубые глаза без ошибок уловили тонкую дрожь, прошедшую по женским плечам, но сразу опустились обратно к холодному кафелю. Валери несмело улыбнулась уголком губ, а после отвернулась к двери, сжимаясь всем телом. — Уверена, — произнесла почти шепотом, не видя вселенской задумчивости, тронувшей острое лицо ее верного ворона.***
Наблюдать в столовой с утра пораньше уйму народа уже стало обыденностью, в какой-то мере традицией их огромной неполноценной семейки. Вечный галдеж и бой посуды о посуду, смех детей и заунывные беседы старшего поколения о давно минувших днях, постоянные «Доброго утра!» и «Приятного аппетита!»… Северянин и раньше переносил это с большим трудом, но с гудящей от похмелья головой вообще еле нашел в себе силы переступить порог и поприветствовать всех, как следует. Отдельной пыткой было выслушивать от сию же секунду разразившегося претензиями старика Марка о должном уважении к женскому полу и недопустимости появления в общественных местах в одних портках. Виктор как-то нашел в себе силы согласно покивать, непреднамеренно шевеля мускулами на покрытой золотыми волосами обнаженной груди, а после, как ему показалось, закономерного окончания наискучнейшей тирады попросил у проходящей мимо Джози графин чистой воды и самый жирный кусок вчерашнего мяса. — Снова нажрался вчера как свинья?! — нахмурив прозрачные брови, осведомилась домоуправительница строжайшим голосом, и Северянин не нашел ничего умнее, кроме как широко развести руки и очаровательно улыбнуться. Натиск сурового взгляда тут же спал. — Графин один, и он еще нужен для чая. Воду надо сначала отфильтровать, так что подождешь. Садись и нормально поешь пока. Салли, принеси еще одну порцию! Рыжая толстушка Салли смущенно улыбнулась, проходя мимо него на кухню, и это ее редкое проявление неравнодушия заметно взволновало только проснувшийся организм. Виктор опустился на ближайший свободный стул на полном автопилоте, провожая настырным взглядом покачивающиеся объемные бедра милой служанки, пока та не скрылась за дверьми. Потом все-таки пришлось снизойти и обратить свое внимание на тех, кто восседал за столом вместе с ним, и от этого больная голова вновь дала о себе знать. Беседы за завтраком всегда шли плавнее и спокойнее, чем за ужином. С утра никому не хотелось перебивать вкус еды, наслаждаться компанией было необязательно, хоть и очень поощрялось стариком Марком, который без заумных разговоров не представлял начала своего дня. Сейчас он, иногда прерываясь на старческие шутки, разглагольствовал на тему современного искусства: он увидел в утренней газете новость о выставке оного в каком-то из музеев Лондона и по-хорошему не понимал, с чего вдруг люди захотят смотреть на каракули каких-то Сезанна и Моне, таланта в которых и пригоршни не наберется. Миссис Чангретта, которая за недолгое время стала восприниматься Северянином частью интерьера Мистхилла, сидела рядом с ним у края стола и уверенно поддакивала, рассуждая, что раньше картины и сами художники были совсем другими. Зои с другой стороны стола поглядывала на них крайне неодобрительно и чиркала на листке очередную зарисовку. Наверное, что-то на тему «Невежество в современном обществе» или вроде того. Она всегда была крайне чувствительной. Компанию Зои по ту сторону составляли сразу двое: бурчащий что-то под нос скорее для самого себя Флойд и смурной Док, который не делал даже этого. Они оба смотрели строго в свою тарелку и не обращали никакого внимания на происходящее вокруг. Вот так посмотреть издалека и сразу станет ясно, кто здесь работает в поте лица, а кто просиживает брюки и чешет языком. Прямо-таки загляденье. У одного в башке сидела мысль о простреленном макароннике и его не столь отстающем в слабоумии рыжем собрате по несчастью, у другого — починка дорогого Фантома. И, если уж быть честным, за второго приходилось волноваться больше. Док уже давно поехал кукушкой на своей грязной работенке и уже представлялось привычным, что он думал только о ней. А вот мальчишка еще молод, и его шарикам еще рано заезжать за ролики на почве профессии. Ему бы еще в прятки на заднем дворе играть или напиваться со сверстниками, а он… — Федюша, уши прочисти. Тебе леди какие-то важные новости вещает, а ты клювом щелкаешь, — Северянин протянулся через весь стол, чтобы щелкнуть Флойда по носу, но тот вовремя спохватился, убирая голову подальше. Тогда рука на автомате потянулась к нему в тарелку и за края вытащила из него обрубок обжаренного гриба. В то же мгновение тот затерялся во рту бессовестного наемника, а шоколадные юные глаза в возмущении уставились на обросшее лицо. Виктор стукнул себя по мочке уха и указал пальцем в сторону Зои. — Слушай, что дама говорит. Не научишься сейчас — всю жизнь потом без женщины проходишь. Флойд нахмурился, но голову свою патлатую повернул, учтиво интересуясь у Зои, что она там говорила. Младшая Марион постаралась надуться в обиде, но надолго ее не хватило — позже ее тонкий голос влился в уши навязчивым шепотом, и Виктор откинулся на спинку стула, с чувством выполненного долга и милейшей улыбкой принимая из рук покрасневшей от смущения Салли тарелку с завтраком. К большому его сожалению, та спустя недолгий миг смятения вернулась на кухню. Еда, как всегда, была вкусная. Ничего лишнего и довольно много жира — специально для него. Яичница с сосисками вошли как родные, после них с головной болью было покончено. Бобы остались на тарелке — обычно их доедал Грим, но сейчас его на горизонте не было видно по очевидным причинам. — Что там с водой, Джоз? — дожевав последний гриб и вытерев рот салфеткой, буднично поинтересовался Северянин. Разливающая кофе по чашкам Джози с грохотом поставила на скатерть кофейник и косолапым шагом проследовала на кухню. Ее пухлая фигура появилась в дверях почти сразу. — Только треть пока набралась. Тебе хватит? — громко вопросила она, упирая руки в округлые бока, а после обратилась к старику Мариону, придавая голосу домоуправленческой решительности. — Мистер, нам бы фильтр поменять, а то совсем уже не справляется. Столько времени воды ждать — это же безобразие! — Мадам, не ругайте то, что еще работает. Его ведь и починить можно, — добродушно растягивая в улыбке густые усы, отозвался Марк, поворачиваясь через спинку стула. Джози всплеснула пухлыми руками, ударяя себя по мягкому животу. — Да зачем же эту срань — прости, Господи, — держать?! Много проще же новый купить и не мучиться! Только мальчонку зря напрягать, у него и так работы навалом. — Не ругайтесь, мадам. Здесь же дети, — морщинистая рука Марка взмыла в воздух и указала на сидящих напротив Зои с Флойдом. Последний хоть и округлил глаза перед Марком, когда тот отвернулся, благодарно кивнул мадам Джози. Чинить сантехнику он умел, но терпеть не мог. — Мне нужен полный, Джози, — прервал пока не разгоревшуюся ругань Северянин, выковыривая из зубов кусочки мяса. Он знал похмельного Грима слишком хорошо, чтобы нести ему неполный графин. Впору было бы взять сразу три, но за время, пока они будут набираться, немой ублюдок растеряет вообще все соки и подохнет, сродни рыбе выброшенной на берег. Виски ему всегда очень сушило горло, после пьянок он, бывало, уничтожал все запасы воды в доме, рассчитанные на неделю. — Куда тебе хоть столько? Напейся вон сейчас. Давай я тебе чайку налью с печеньем? — мягкие руки Джози опустились на плечи и слегка потрепали из стороны в сторону, будто маленького ребенка. Виктор не сдержал улыбки, закидывая голову максимально назад, прикрывая глаза. Чувство, словно ему снова двенадцать. — Это не для меня, — не думая особо, признался он, нежась в теплых прикосновениях. — Грим напился вчера до отключки. Молится теперь белому другу, кается в грехах. Я вот облегчить страдания решил. — Что говоришь-то такое? Ничего не понимаю. — Рвет его, говорю. Вода нужна, чтоб не иссох. Руки находились на плечах еще какие-то пару секунд, прежде чем их приятный вес внезапно переместился на голову. Северянин даже понять не успел, что произошло — Джози со всей своей мощью хлестнула его по подставленному лбу, ненамеренно проезжаясь короткими ногтями, отчего кожа будто вспыхнула. Виктор выпрямился моментально, вскрикнув от возмущения с небольшим опозданием, и приложил ладонь к пострадавшему месту. Когда он обернулся, на округлом лице домоуправляющей не осталось и капли приветливости — она вся раскраснелась от злости и была уже готова хлопнуть его снова, но на этот раз почему-то сдержалась. Почему — ясно стало, как только ее рука вслепую протянулась к застывшей за ее крепкой спиной Кэтрин и сдернула с ее предплечья длинное белое полотенце, от одного вида которого Северянин чуть было не упал со стула, спасаясь бегством. Тумаков Джози он перестал бояться на вторую неделю после прибытия в Мистхилл — старушка часто жалела его, не прикладывая должной силы, когда щелкала по лбу ладонью. Бить кого-то собственными руками она часто боялась, делала это, скорее чтобы донести свое негодование, чем наказать. Но когда в ее руках оказывалось скрученное жгутом полотенце, вся жалость задвигалась на второй план. Джози хлестала им от души, уже не думая о последствиях. Вот это было реальное наказание, от которого у Виктора тряслись поджилки настолько, что сейчас он одним махом перепрыгнул через стол, чувствуя отголосок удара, прилетевшего по бедрам. Благо, сделал он это достаточно аккуратно, чтобы не утянуть за своим телом белоснежную скатерть. Если бы вся посуда в считанные секунды оказалась на полу, ему пришлось бы в экстренном порядке искать деньги на свои похороны, ибо Джози битой посуды не переносила на дух и наверняка прихлопнула бы его на месте. — Паразит бессовестный! А ну иди сюда, троглодит! Сейчас я научу тебя уму-разуму! — полотенце махнуло через стол, чуть-чуть не касаясь искаженного неподдельным ужасом лица Виктора. Чтобы избежать попадания и хоть как-то вразумить домоуправляющую, он пригнулся, прячась за довольно узкой спиной доктора Хэмлока, как ни в чем не бывало доедающего свою порцию. Джози насупилась, краснея все больше, все сильнее походя на вареного рака. Подобрав подол своего черного платья, почти бегом она направилась к краю стола, и, как только его достигла и появилась на другой стороне, Северянин был вынужден повторить свой маневр. На этот раз скатерть сбилась и вся посуда, стоящая на ней, пошатнулась, неприятно звеня друг о друга. Виктор поспешил сразу отойти на безопасное расстояние. — Прекрати скакать сейчас же, кузнечик! Признавайся, опять напоил мальчика до белой горячки! Как тебя земля, такого паршивца, носит?! — Никого я не напаивал! Бога ради, Джози, хорош лупцевать меня! — белый жгут снова разрезал воздух над столом. Северянин издал протяжное сдавленное «Э» и скакнул за спину уже служанки Кэтрин, испуганной не меньше него самого. Схватив ее за плечи и повернув к изголовью стола, широко раскрытыми глазами он наблюдал, как Джози вновь огибает препятствие, заново скручивая жгут. Мольба получилась почти отчаянной. — Мистер Марион, ну скажите ей что-нибудь! Прибьет же меня сейчас на месте! — Джози, милая, ну что ты на парня так взъелась? Разве же он виноват, что друг его стаканов не считает? — сказал старик, хрипло посмеиваясь, и протянул руку, захватывая рукав домоуправительницы. Та послушно встала рядом, но гнев на милость менять не спешила. Выглядывая из-за плеча Кэтрин, Вик то и дело натыкался на ее маленькие янтарные глазки, горящие яростью, сходной с материнской. От его трепета старик Марк рассмеялся уже в голос, прежде чем выдать аргумент, который мог бы сработать. — Ты ведь знаешь, что Грим не умеет пить. Сколько раз он приходил к тебе и жаловался на головную боль? Не счесть. Рановато обвинять во всем Северянина. Он-то как раз может быть и не виноват. — Вот-вот! Я вообще крайний! Он мне, между прочим, весь унитаз заблевал! — Джози опасно махнула полотенцем, отчего Вик невольно попятился назад, увлекая за собой Кэтрин. — Как же! С головной болью Грим приходит ко мне и тогда, когда и капли спиртного в рот не взял! А тут вдруг его тошнит! Да еще и рвет! — Он вчера бутылку виски в одну харю уговорил! По-твоему, я ее в него впихивал?! — А может и впихивал! Может и впихивал, откуда мне знать?! Никогда он до такого состояния не допивался! — А сейчас вот допился! Я в чем виноват?! — Ты мог бы отговорить его! — Я что, нянька ему?! Сама бы и отговорила, раз так переживаешь! И вообще… Джози не стала дослушивать. Замахнувшись, что есть силы она запустила полотенце в полет и угодила им прямо Виктору в лицо. Это было не больно, скорее просто неприятно, но Северянин успокоил себя тем, что теперь мадам не сможет им воспользоваться не по назначению. Аккуратно сложив полотенце вдвое, он повесил его обратно на предплечье Кэтрин и подтолкнул ее к кухне, еле слышно прося первое время не давать его домоуправляющей. Та наверняка пропустила его просьбу мимо ушей — Кэтрин никогда особо не уделяла внимание его словам, ибо Вик не подходил под ее вкусовые предпочтения. Был бы на его месте Грим, она бы с удовольствием выполнила любую его просьбу. По крайней мере, сейчас она не отказалась пойти на кухню, а это уже что-то. На какое-то время в столовой воцарилось полное молчание. Джози злобно смотрела на Вика с пару затянувшихся секунд, а после, по-детски топнув ногой, косолапым шагом пошла на кухню, гордо вздернув подбородок. Мистер Марион всплеснул руками. — Что же ты так грубо, Виктор? — запел он свою любимую песню, когда Северянин попросил вернувшуюся с кухни Салли принести ему графин с водой. — Тебе обязательно нужно извиниться перед ней. Джози бывает очень обидчива. Ты же не хочешь в один прекрасный день получить на ужин недожаренный стейк? Северянин выдавил скупую улыбку. Невольно подумалось, что в последнее время нравоучений от Марка прилетало уж слишком много — с появлением в Мистхилле Одри Чангретты он будто сорвался с цепи, раскидываясь претензиями налево и направо. Милая на вид старушка, похоже, медленно начинала проедать ему плешь в мозгу, заставляя выражать негодование вместо нее. Отсутствие права голоса в этом доме явно ее раздражало, и она старалась искать обходные пути для проявления власти, ощущать которую уже давно стало для нее комфортным. Марк как-то обмолвился, что до всей этой заварушки с Шелби, она преподавала в школе. Северянину было искренне жаль тех детей, к которым она успела приложить руку. В этой дряхлой женщине скрывалось столько желания править, сколько Вик не замечал ни у одного мужчины. Наверное, в Нью-Йорке прихвостни Чангретты выплясывали перед ней канкан на корточках лишь бы угодить. Пугающая все-таки мамзель… Хорошо, что Джеймса уже давно не было в живых, иначе и им с парнями пришлось бы пресмыкаться, а этого Вик никогда не умел. От мыслей о миссис Чангретте Северянина отвлекло появление Салли. Почти незаметно она проскользнула за его спиной, обогнула с левой стороны и бесшумно опустила полный чистейшей воды графин на белоснежную скатерть, тут же снова исчезая за дверьми кухни. Вик даже не успел ее поблагодарить, только обернулся с намерением выкрикнуть «спасибо» хотя бы в ее прямую спину, но ее уже и след простыл. Орать на весь особняк не было никакого желания. Виктор смиренно вздохнул, почесывая в затылке, и вновь обернулся к столу, но графина на нем уже не стояло. Все еще не до конца отошедшим от похмельной качки глазам понадобилось достаточно времени, чтобы найти его в руках Дока, неспеша вышагивающего к выходу в коридор. — Эй! Роберт, ты куда намылился с моей водой?! — Не шуми, — долетел до слуха его глухой ответ, прежде чем его сгорбленная фигура исчезла из виду. Опрометью, по пути извинившись перед Марком и миссис Чангреттой, Вик кинулся за ним. Он нагнал Дока у самой лестницы, схватил его за рукав, слегка дергая к себе. Из графина на пол высыпалась пара капель прозрачной жидкости, и Хэмлок кинул на них такой недовольный взгляд, будто они имели большое значение. Северянин поднял руки на уровень подбородка, как бы показывая, что он тут совершенно не причем. — Знаю, ты у нас доктор, первый на спасение — все дела… — начал он нерешительно, избегая прямого взгляда в темные глаза Дока. Врачебная внимательность, сочащаяся из каждой поры его сурового солдатского лица, когда он смотрел на людей, частенько вселяла в душу беспокойство. В черных зрачках его Вику постоянно виделись страшные образы. Создавалось впечатление, что, смотря в них, он видел самого себя, лежащего на операционном столе с кишками навыворот. Роберт словно хотел разделать его, как свинью. Вик хлопнул себя по бедрам, прежде чем продолжить: — Но тут ничего серьезного, Гриму просто покой нужен. Ты бы лучше… Не знаю… Мальца в подвале проверил? Толку больше будет, времени зря не потеряешь. Грубые черты Дока не изменились ни на йоту, но воздух вокруг него стал ощущаться тяжелее. Он не дернул ни мускулом, а все равно захотелось провалиться под землю. Среди птиц было распространено поверье: если доктор Хэмлок хочет помочь — ни в коем случае его не останавливай, проблем потом не оберешься. По слухам, те, кто когда-либо отказывались принимать от него помощь, в конечном счете и вовсе оставались без нее до скончания дней своих, которые часто выходили недолгими. Это все, конечно, были только байки, никак не относящиеся к действительности, но Вик все же на всякий случай напрягся. Он не желал портить с Хэмлоком отношения, но и подпускать его сейчас к Гриму не хотел. Тот всегда нервничал в его присутствии, воспоминания били его дрожью по всему телу. Все же неприятно, наверное, лишний раз видеть доктора, который с мясницким энтузиазмом сдирал с тебя слои омертвевшей плоти. Меланхоличный взгляд Дока наконец переметнулся от круглого лица наемника куда-то за его спину. Он сделал шаг, сходя с первой ступени лестницы и почти вслепую сунул графин в чужие руки. Вик уже успел обрадоваться его понятливости, но хрипловатый голос вернул его с небес на землю. — Грим никогда в жизни не жаловался на тошноту после ваших пьянок. — И что? — стон почти отчаянный. Виктор начинал подумывать о том, чтобы просто сбежать без объяснения причин, но уважение к старику приковало его к месту. Док оторвался от изучения окна, только чтобы кинуть на наемника усталый взгляд, прозрачно намекающий на то, что тот не понимает очевидных вещей. Спустя долгие годы Вик успел привыкнуть к этой его снисходительности, а потому закатил глаза. — Хорош загадки мне загадывать, я не медик, чтобы все понимать. Что значит это твое многозначительное молчание? На секунду показалось, что жидкие усы Хэмлока дернулись в усмешке. Видно, это было просто наваждение, ибо вмиг его грубые черты привычно распрямились. — Это нетипичная реакция организма на какой-то раздражитель, — пояснение скорее для себя, чем для кого-то. Роберт задумался на какое-то время, почесывая над бровью, поправляя съехавшие рукава чистой рубашки, а после провел рукой по волосам, добавляя: — Очень любопытно… — В тебе просто профессиональный интерес проснулся? Я тебе над Гримом опыты ставить не дам. — Ты пропускаешь самое важное, — вздох сорвался с губ Дока. Он обернулся, вкладывая руки в карманы растянутых брюк, и смиренно кивнул. — Хорошо, иди. Если что, я буду в подвале. Его замечания вечно сводили с ума своей неопределенностью. Когда Док неспешно двинулся от лестницы, начался отсчет, и подобные моменты Северянин ненавидел в его поведении больше всего. Уходя, Хэмлок как бы говорил: «У тебя еще есть возможность передумать, спроси меня, что ты упустил, давай же» и тем самым заставлял чувствовать себя полнейшим идиотом. Давал своего рода урок уважения к мнению старших. Даже тошно стало… Виктор фыркнул под нос, но уходить не спешил. Его немного забавлял театр, который Хэмлок развернул прямо перед ним, не особенно стараясь быть правдоподобным: ступал очень медленно, нехотя, остановился у картины с изображением зеленого поля в холле, без интереса рассматривая ее какое-то время. Его поведение было похоже на зойкино. Та тоже часто ошивалась где-то неподалеку, когда хотела, но не решалась чего-то попросить. Вот и Док тоже — хотел пойти с ним, но был слишком горд, чтобы навязываться, а потому закинул удочку и ждал, пока рыбка клюнет. Иногда он казался таким нелепым… — Доброе утро, Виктор, — знакомый голос прервал размеренное увеселение и в момент согнал с лица Северянина всякую беззаботность. По плечу хлопнула чужая рука, и Виктор скривился от этого удара так, будто он принес какую-то ощутимую боль, но это было отнюдь не так. Холодная волна омерзения прокатилась от шеи до кончиков пальцев на ногах. — Доктор Хэмлок. Северянин бы не смог сейчас ответить, не оскорбив никого при этом, а потому предпочел многозначительно молчать, провожая настырным взглядом спину неспешно спускающегося с лестницы Чангретты. Затянутая темно-синей тканью дорогого и возмутительно хорошо сидящего пиджака она мельтешила перед глазами ровно до того момента, как под до блеска начищенными туфлями закончились ступени. Стук их каблуков по полу холла ознаменовал последние секунды душевного спокойствия Вика, ибо, когда Лука наконец явился ему передом, а не задом, в голову сами по себе начали приходить со временем забытые мысли о жестокой расправе. Виктор не был жестоким человеком, он никогда не жаждал кровопролития или чего похуже, мог дать второй и третий шансы даже самому отъявленному ублюдку, если бы тот раскаялся в содеянном. Ему было несложно отказаться от спонтанного желания отмщения — он никогда особенно к нему не стремился, но сейчас… Сейчас, глядя на Луку сверху вниз, он понимал, что не упустит шанса вышибить ему мозги. Причина была одна: лощеный, прибранный, умытый и побритый Чангретта стоял внизу лестницы и тянул Доку свою абсолютно дружелюбную, наглую улыбку, от вида которой костяшки пальцев Вика прострелил нестерпимый зуд, и расспрашивал его о своем подопечном. Так, будто ничего вчера не произошло, так, словно это совершенно его не волновало… Северянин видал много никчемных психов, не обладающих никаким состраданием, никакими моральными принципами, и все они были омерзительны. Но никогда еще он не встречал урода, который умел бы так ловко притворяться благочестивым. Это было омерзительнее вдвойне. Лука мило щебетал с Доком, особенно не отвечающим взаимностью, и послушно кивал на каждое его замечание. Уважение проявлял, чтоб его… Тошно было смотреть, захотелось сию же секунду скрыться с глаз, пока никто снова не заметил его присутствия. Таким образом можно было бы влегкую уберечь чью-то жизнь, но судьба Северянина никогда не пускала по легким тропам. Когда он уже хотел развернуться и пойти по делам, Чангретта будто это почувствовал. Поблагодарив Дока и взявшись пальцами за ручку двери в столовую, вперил уродливо-темные глаза в удаляющуюся фигуру на лестнице. — На завтрак не идешь? — поинтересовался миролюбиво, ломая в насмешке свои прямые брови. Вик скривился, но, благо, никто этого не заметил. Не оборачиваясь, он махнул рукой. — Я уже поел, — и на этом разговор был бы закончен: Лука уже понятливо промычал под нос, пробубнил какой-то невнятный ответ и собирался нажать на ручку. Но черт — хитрец тот еще. Он дернул, не спрашивая, и с такой силой, что Северянин не смог бы ему противостоять, даже если бы сильно попытался. С губ сорвалось довольно тихое, но недостаточно для молчаливого холла: — Да и боюсь тебе в рожу плюнуть случайно… — Прости? Нет, похоже, сейчас бороться с искушением было бесполезно. Северянин понял это впоследствии, когда уже обернулся, чуть уводя торс назад, и взглянул прищуренным злым взглядом в носатое южно-европейское лицо. Глаза на нем под нахмуренными бровями потемнели в непонимании, рот приоткрылся, и голова немного ушла в бок, немо спрашивая в чем причина такой внезапной перемены. Не осознавай Вик всей важности его миссии, выплеснул бы воду на этот идеально отглаженный костюм и запустил бы графином вдогонку. Тогда Джози точно бы убила его, но перед этим он смог бы хоть чуть-чуть отвести душу. — У тебя со слухом проблемы? — улыбаясь, с наигранным дружелюбием произнес Виктор, сверкая молниями в черных зрачках, попутно решая, чего бы ему хотелось больше: унизить подонка или выпотрошить. — Говорю, красивый ты сегодня — прямо глаз не оторвать. Не хочу марать эту белоснежную рубашечку в крови, так что, пожалуй, откланяюсь. Северянин отвесил шутливый поклон, ненавидя свою сдержанность и рассудительность. Был бы он как Сорока, от Луки давно уже мокрого места не осталось бы, не пришлось бы видеть эту озадаченную морду и слезливые глазки, таращащиеся с беспокойством в его собственные. Чангретта, видно, нервничал, ибо ни с того ни с сего поправил рукава пиджака и криво усмехнулся, обращаясь к Доку. — С ним все в порядке? — некорректный вопрос задал отправную точку. Пальцы вжались в стекло графина с такой силой, что оно, казалось, вот-вот треснет. Единственным, кто это заметил, оказался Док, сделавший аккуратный шаг назад и сложивший руки на груди. Опасность он чуял издалека и предпочитал держаться от нее подальше, в отличие от бесстрашного макаронника, вдруг фыркнувшего от смеха. Его длинная пятерня описала плавный круг на уровне пояса, ненавязчиво указывая в сторону наемника. — Ты не с той ноги встал или у тебя похмелье? Тогда лучше еще поесть — полегче станет. — Ты что, смеешься надо мной? — обычно он говорил это с улыбкой на лице, вроде как понимающей, но устрашающей в то же время. Это была своего рода угроза, а угрозы всегда его смешили, и не имело значения, кто их произносил. Самым уморительным было слушать резкие слова, отвечать на них не менее ядовитыми фразами, а после разбивать обидчику морду сапогом об пол. В каком-то смысле это представлялось подобием жестокой игры, в которой он частенько выигрывал. Сейчас Вик был бы рад почувствовать разливающийся по телу азарт, ощутить дух соперничества и посмеяться над оппонентом в голос, но гнев застлал глаза, опуская на них красное покрывало. Мускулы лица будто окаменели, вгрызлись в череп и чуть подергивались от напряжения. На лбу, кажется, вздулась вена, и зрачки будто стали меньше. Северянин повел плечами, все же прикидывая траекторию полета полного графина, жалея налитую в него воду. Будет нехорошо, если он не сдержится, и в первую очередь это касалось Чангретты. Видно, тот до сих пор думал, что это какая-то глупая затянувшаяся шутка, ибо легкая улыбка, начерченная на его вытянутой морде кривой линией, не исчезла, даже когда над Виктором сгустился воздух. Он будто вправду не понимал, что происходит, щурил правый глаз, присматриваясь к хмурости Северянина и не осознавал всю серьезность ситуации, в которую влип по неосторожности. Его мозг, затуманенный легким головокружением после вчерашнего вечера, скрежетал в черепе от раздумий и не мог найти ответ. — Виктор… — Чангретта развел руками, сжимая тонкие губы. Жест вроде как капитулирующий, но притом высокомерный, в нем не чувствовалось ни грамма сожаления, которое Лука пытался выразить. — Не знаю, что я там вчера сказал или сделал такого, что могло тебя оскорбить, но я извиняюсь. Уверен, все произошло на страстях… — «На страстях» — это ты верно подметил. Таких страстей я от тебя не ожидал, Лучок. — Я прошу прощения, хорошо? Давай забудем… — За что конкретно? Лука глубоко вздохнул, не находя слов, беспомощно повел плечами, и от этого Вику стало еще невыносимее. Наблюдать его растерянность было сродни пытке. Он как будто издевался, специально не желал признаваться, боясь последствий, и это выводило сильнее всего. Когда лез, куда не звали, небось, не таким робким был… Последняя мысль явно была лишней. Виктор сам не успел заметить, как сошел с лестницы и с силой грохнул графином о рядом стоящую тумбу, отчего хрустальная ваза на ней мелодично звякнула о стену. Руки машинально сложились в замок за спиной — безопасное положение, из которого не так просто вытащить сжатый кулак и ударить по чьему-нибудь высокомерному вытянутому лицу. В глаза бросилось, как резко напряглись все мышцы под плотной тканью пиджака Чангретты, пока Виктор неспешной походкой подплывал к нему, не отрывая взгляда от его постепенно сглаживающейся улыбки. Уже не так смешно, как когда-то, ублюдок? Веселье полностью исчезло с его лица, как только Северянин закончил последний шаг. Воздух над головой можно было резать ножом и подавать на стол в качестве основного блюда. От такого деликатеса никто бы не отказался. Вик покачнулся с пятки на носок, провел долгим взором от блестящих носов дорогих лакированных туфель по отглаженным брюкам, безупречным швам рубашки, черному кресту на темноватой коже шеи до чуть прищуренных каре-зеленых глаз и мысленно нарисовал под ними черные фингалы. Под каждым. Было бы уморительно посмотреть на это вживую. Чангретта не шевелился, не отшатнулся даже, чтобы отвоевать себе лишний сантиметр личного пространства. Он остался на месте, в полушаге от потенциальной опасности, смотрел сверху вниз из-под полуопущенных век нагло, и притом казался безразличным, намеренно медленно сунул руки в карманы. Как и у всех мужчин его породы у него была эта так называемая боевая стойка, принимая которую, готовишься обороняться так или иначе. Хорошо бы, чтобы не было никакого «иначе», но сейчас Вик не мог за себя ручаться. — У меня со слухом проблемы или ты наконец язык в жопу сунул? — темная бровь вопросительно дернулась, Северянин насмешливо наклонил голову, заглядывая Чангретте в его непробиваемую рожу. Тот словно бы хотел нахмуриться, но отчего-то передумал: пренебрежительно закатил глаза, переводя их куда-то за левое плечо Вика. — Ну чего пригорюнился, Лучок? Скажи, что стыд задрал, да разойдемся с миром до поры до времени. — Я уже извинился. Что еще? — прозвучало резко, слишком резко. Непростительно для кого-то в его положении. Милость снова сменилась гневом. Виктор сделал еще полшага, чуть не бодая лбом подставленный Лукой подбородок и встретился с его острым взглядом своим собственным, почти уничтожающим. Ровно до этого момента он надеялся решить все тихо, но, видно, графину суждено разбиться о чью-то голову. — А ты пиздодельный дохуя, да? Тебе Сорока мало, что ли, вставил? — руки сами собой выскользнули из захвата, пальцы намеренно сильно ткнулись в чужое плечо туда, где все еще под слоем дорогущей одежды скрывался огромный синяк от удара тростью. От реакции стало смешно: Чангретта шикнул, чуть отодвигаясь от прикосновения, но ни на шаг не сдвинулся. Северянин улыбнулся, обнажая белые клыки, и положил на плечо уже всю ладонь, то и дело сжимая и разжимая захват. — Болит еще, да? Не волнуйся, болеть скоро перестанет. Билли проснется, последние новости узнает и болеть уже будет нечему. Он, ты знаешь, парень нетерпеливый. В плане всякой хуйни. Коньки-то отбрасывать у него долго приходится, в этом деле он всетерпимость во плоти… — Вздумал пугать меня тем, кого я уже раз нагнул? — усмехнулся Лука, тут же серьезнея. — Руки убери. Терпеть не могу, когда меня трогают какие-то… — Ох, как мы заговорили… Ну-ка, давай! Какие «какие-то»? Чего затих? Какой я?! — Успокойся уже. Я не понимаю, что ты хочешь услышать. — Так я тебе сейчас все доходчиво растолкую! В голос против воли прорвался сильный акцент с рычащими согласными, отчего угроза ощущалась явственнее. Кулак опущенной по шву руки сжался до хруста, под кожей на нем вздулись зеленые вены. Лука опустил на них безразличный взгляд и смиренно хмыкнул, принимая свою судьбу с иисусовой покорностью, отчего на душе стало только злее. Видит Бог, Вик бы выбил из него всю дурь, если бы сейчас они были одни. Руки чесались нещадно, набить Чангретте морду все больше походило не на желание, а на навязчивую идею, медленно перерастающую в потребность с каждым его «Не понимаю». Пальцы ломались, хрустели суставами в стремлении расслабиться, но только сильнее прижимались к ладони, и это ощущалось почти болезненно. Если бы только Док не смотрел сейчас на них, если бы в столовой не засела целая орда народу, рожа Чангретты давно бы уже проехалась по поверхности комода за его спиной, сметая с нее статуэтки и вазы. И вот этого человека она выбрала для проявление своей… Как бы назвать эту хрень правильно… Бесхребетное, галимое чучело, не умеющее признавать свою вину, виляющее жопой от ответственности — к нему она в кои-то веки снизошла? Гребаный бред. — Пошли, — рука дернула чужое плечо, щелкая суставами в нем, вглубь холла туда, где располагался зал для спаррингов. Это представлялось лучшим вариантом из всех — там можно было поговорить по-мужски, но Чангретта дернулся, вырывая себя из хватки. Из горла сам собой вырвался рык: — Пошли, говорю! Ты перед Сорокой честь свою до посинения отстаивал, не смей сейчас отказываться, крыса ты канализационная! Он хотел что-то ответить: на его скривившемся от злости уродливом лице приоткрылись губы, из-за них блеснули белизной начищенные клыки. Вик видел, как в поганых его глазах бесновалось нечто животное, и как в них же мелькали отблески сомнений. Лука согласился бы, здесь вопросами задаваться не приходилось — стоило только задеть его прогнившую честь, как он сразу несся защищать ее. Но все это время молчавший Док вдруг заговорил, и все негодование Северянина вмиг переместилось к нему. — Вы никуда не пойдете, — отразился от стен его удушливо спокойный голос. Виктор кинул в его сторону красноречивый взгляд, от которого по телу у низкоранговых птиц пробегались мурашки. Хэмлок был низкоранговым, но все, на что его хватило, это ответный меланхоличный взор, и просьба, обращенная к Чангретте. — Руку вытяни. — Не ищи у него гонорею, Док. Даже если она есть, я все равно ему рожу начищу. — Не трать мое время. Вытягивай руку. Несмотря на то, что и то и другое было обращено к Чангретте, Вик посчитал необходимым злобно фыркнуть, выругавшись под нос на русском. Лука никак не отреагировал. Все так же высверливая острым взглядом дыру в черепе Северянина, он слепо вытянул руку в сторону ладонью вниз, где ее тут же подхватили узловатые пальцы Хэмлока. Подхватили сначала мягко, но потом безболезненно хлестнули снизу вверх, безмолвно приказывая перевернуть. Светлая ладонь воззрилась линиями судьбы к потолку, и наступила минута молчания, прервать которую значило бы в мгновение ока вывести Роберта из себя. Время тянулось долго под тяжелым взглядом и весом сгустившегося воздуха. Виктор выносил их легко, но нетерпение заставляло нервно мяться с ноги на ногу, переступая с пятки на носок и обратно. Чангретте двигаться было нельзя. Единственное, что он сделал — сунул свободную руку в карман брюк, изредка звякая кольцами у той на пальцах. Это чуть-чуть не бесило. По истечению минуты Хэмлок буркнул в усы что-то нечленораздельное, прежде чем отступить на шаг назад. Лука глянул на него, почти не поворачивая головы, и уже хотел опустить руку по шву, но снова получил легкий хлопок по локтю. Роберт упер руки в бока и прищурился. Его молчание оглушило Чангретту звоном, и тот обратил на него все свое внимание. — Что? — спросил безразлично звенящим от напряжения голосом. Док проигнорировал его намеренно. Подняв палец, слегка пристукнул по тыльной стороне темноватой ладони и устремил взгляд на изнемогающего Северянина. — Твой диагноз, — произнес спокойно и по привычке потянулся за ухо за сигаретой, коей там не оказалось. Всю обреченность, отразившуюся на немолодом уже лице Дока, Вик попросту не заметил. Опустив на руку Чангретты глаза, усмехнулся, возводя их обратно к его лицу. — Испугался что ли? — издевательский вопрос заставил Луку скривить губы от злости, делая опасных полшага к Виктору. Для макаронников указание на их страх было сравнимо с тяжким оскорблением, и удара в лицо не пришлось бы долго ждать, если бы Док вовремя не вмешался. Схватив Чангретту за руку, он дернул его назад и снова поставил в ту нелепую стойку, из которой тот уже успел выйти. Как только рука вновь поднялась на уровень плеча, ее пальцы прошила крупная дрожь. Фаланги трясло как от мелких электрических разрядов, и Лука смотрел на них как на заклятых врагов, явно не понимая причины такой реакции. Виктор улыбнулся лишь шире, фыркая под нос. — Ножки тоже трясутся? Смотри не обссысь, носатый, — сдерживать эмоции было не по его части. Северянин рассмеялся в голос, замечая, как быстро раздраженность сменилась яростью на вытянутом лице Чангретты. Уморительно. — Не волнуйся так, зубы я не трону и жизнь твоя меня не интересует. Собери яйчишки в кулак и пошли — я покажу тебе, как настоящие мужики вопросы решают… — Не будь идиотом, Северянин, и раскрой уже глаза! — резко рявкнул Хэмлок, и его крик ударил по ушам еще ощутимее, чем его же молчание. Над темными глазами его нависла мрачная тень. Он еще раз пристукнул Чангретту по линии сгиба запястья, а после порывисто схватил Северянина за руку, укладывая туда его пальцы. Лука попытался отстраниться, выдернуть руку, но получил за это пинок по подошвам туфель. Док сделал это почти автоматически, больше увлеченный вдалбливанием Виктору его ошибки. — Чувствуешь, как бьется? У него учащенное сердцебиение и, так подозреваю, давление повышено. Его пальцы трясутся не из-за страха. Это тремор. Что исходит из этого? Эй! Я к тебе обращаюсь! Угомонись уже и подумай головой, иначе оба с сотрясением у меня сляжете! Виктор сжал до хруста зубы, с неохотой отрываясь от наглой рожи Луки, и перевел взгляд на его руку, пальцы которой все еще пробирала судорога. В его собственные ударялось беспокойное частое биение чужого сердца. Слишком сильное для человека даже в его положении. Брови озадаченно сошлись над переносицей, образовывая складку. Виктор протяжно хмыкнул и порывисто потянулся к шее Чангретты, желая нащупать пульс и там, но получил увесистый удар по ладони. — Да не придушу я тебя, выдохни! — закатил глаза Северянин, задней мыслью подмечая для себя, что такой вариант был бы не худшим. Все же надо было с ним как-то рассчитаться за то, что произошло перед их с Сорокой спаррингом. Получилось бы даже честно, прямо как Лучок любил. — Хватит уже клоунады. Что происходит? — вопрос был обращен скорее к Доку, чем к нему, но Северянин уже был вовлечен с головой. — У тебя бошка не болит? — излишне резко спросил он, и Лука ошибочно принял это за нападку. — У тебя-то не болит? — огрызнулся он. — Столько дерьма вылил, что впору было бы… — Ты счас ебло завали и отвечай по существу. Болит или нет? — Сейчас нет. — Странно. А должна бы болеть. Последнее воспоминание вчерашнего вечера назови. Это все больше походило на допрос с пристрастием. Виктор смотрел в лицо Луки уже без особо выраженной враждебности, но с огромной долей сосредоточенности, от которой становилось даже жутче. Серьезный Северянин все еще представлялся нонсенсом, а, когда стоял в такой непосредственной близости, крепко держа за руку, как бы предупреждая побег, еще и огромной угрозой. Он давил своей суровостью, пригвождая намертво к полу, и Чангретте пришлось отвернуться к Доку, чтобы собраться с мыслями, но едва ли вид того был лучше. Сейчас у них с Виктором было одно выражение на двоих. Чангретта прикрыл глаза, пытаясь сосредоточиться на событиях вчерашнего вечера, и, слава Богу, его никто не торопил. Воспоминания представали перед глазами размытыми пятнами, часто будто ничего не значащими. Они перемешались в один сплошной клубок мыслей, а оттого назвать последнее было затруднительно. Лука помнил, что они пили. Безбожно много пили, если уж на то пошло. Ранним утром после этого у него сильно болела голова и пришлось выпить таблетку. Разговаривали о чем-то — о чем, он уже даже представить не мог. В ушах бился громкий смех Северянина и тихий голос Грима. При мысли о последнем вспомнилась его искривленная фигура, спящая в кресле, и что-то теплое на коленях. Рыжее. Глазастое. — Помню кошку, — по-простому изрек Чангретта спустя долгое молчание. И, на удивление, этого оказалось достаточно, чтобы Вик досадливо фыркнул, опуская его руку, давая возможность наконец вернуть ее в карман. Отступив на шаг назад, он опустил глаза в пол, немного подумав, а после снова возвел их на Чангретту. В бездонных зрачках его промелькнуло что-то нехорошее, заставившее забеспокоиться. Лука изогнул бровь. — Что? — Что-что… — протянули ему в ответ почти обреченно. — Хотел рожу тебе набить, а, получается, без толку пока. Смысла немного от избиения того, кто ни шиша не помнит. — Что я еще должен помнить? — Например, как до спальни своей добрался? — Разве не вы меня дотащили? Виктор разочарованно махнул рукой, проводя второй по поросшей светлым ежиком макушке, и окончательно отвернулся, оставляя Луку на съедение собственным переживаниям, что поднялись откуда-то из недр пустого желудка. Значит, не они? Как странно. В таком состоянии он едва ли был способен дойти до верхнего этажа без посторонней помощи, не набив при этом пару шишек или, в конце концов, в который раз не сломав нос, запнувшись о сбитые ковры. Его точно кто-то довел, ибо синяки на теле синели старые, уже не больные. Новые бы он заметил, не смог бы не заметить. Разговор Северянина с Доком уже не отличался связностью, все звуки немного оглохли в беспрестанном мыслительном процессе, который не давал никаких плодов. Что мог он такого сделать, что Вик так сильно на него разозлился? Не помнил. Совершенно ничего не приходило на ум. Воспоминания прошлого вечера будто стерлись из памяти чьей-то властной рукой, и попытки восстановить их по крупицам не увенчивались даже малым успехом. На периферии маячила живая жестикуляция Виктора, сбивающая с какого-либо мало-мальски правильного пути. Он объяснял что-то Доку, и тот в ответ огрызался не хуже, дергая не руками, а жидкими усами под носом, которые только и могли передать всю степень его возмущения. — Не знаю я! Не спрашивал! Он ко мне завалился бледнющий как смерть и сразу блевать побежал! Я даже слова сказать не успел! — Руки у тебя так и тянутся всяких хмырей с того света вытаскивать, а о друге даже не побеспокоился! — Да я ему за водой первым побежал! Единственный побеспокоился, как бы он, придурок, от истощения не помер! — И сейчас тратишь время на проходимцев! Он там один, наверное, уже все кишки выблевал, пока ты хером со всеми меряешься! — Не оставил бы я его одного! С ним Валери сидит… — Отлично! Скинул ответственность на бедную девочку без навыков! Такого идиотизма я даже от тебя не ожидал! Бери графин и пиздуй наверх сейчас же! Я скоро приду. Виски пробило тупой болью, Лука скривился, прикладывая к одному два пальца, и отчего-то почувствовал рвотный позыв. Что-то тяжелое ударило стальным кулаком по груди, выбивая из легких воздух. Зачесались запястья, обожгло спиртом губы. Чангретта пошатнулся, сталкиваясь поясницей со стоящим сзади комодом и быстро отмахнулся от рефлекторно протянутой Доком руки. — Я в норме, — наспех прохрипел он ему, пытаясь успокоить закружившуюся голову парой глубоких вдохов. Он не видел, но почувствовал, как Хэмлок искривил свои черные усы в недоверии. Но до него уже не было никакого дела. — Виктор! Северянин, отошедший уже на приличное расстояние, подхвативший оставленный графин и поднявшийся на пару ступенек по лестнице, остановился, оборачиваясь. Тень раздражения прошлась по его лицу, когда Лука быстрым шагом пересек расстояние между ними и, вцепившись пальцами в деревянные перила, подался чуть вперед, понижая громкость голоса до почти шепота, который от хрипоты воспринимался русским слухом тяжко. — Это связано с Валери, да? Я что-то сделал? — болотно-зеленые глаза закатились. Виктор снова махнул рукой, как бы открещиваясь от этого разговора, и попытался побыстрее уйти. Лука не позволил. Перегнувшись через перила, он схватил Северянина за предплечье и порывисто дернул, насильно поворачивая к себе. — Если так, я должен знать. — У меня нет времени, — ответное шипение было пропитано ядом и еле уловимой долей сожаления. Вик дернул плечом, сбрасывая с себя не особо сопротивляющуюся чужую руку, и отряхнулся как от грязи, после заглядывая в сосредоточенные глаза напротив. Еще пару шагов вверх по лестнице отразились вибрацией по половицам. Чангретта уже отчаялся получить ответ, когда сверху донеслось безапелляционное: — Провалы в памяти по синьке часто кратковременны. Сам потом вспомнишь, и мы с тобой вернемся к нашему разговору. Не смей сейчас с ней даже одним воздухом дышать. На этом беседа была окончена. Когда Северянин окончательно скрылся на втором этаже, Лука не выдержал и с силой саданул ладонями по перекладинам перил, отчего те немелодично взвизгнули. Тишина опустилась на голову напряженным присутствием Дока, чьи шаги вскоре забарабанили по полу. — Выпьешь теплого чаю с мятой и попросишь куриного бульону. Кофе не пей, — приказным тоном распорядился тот на прощание.***
Виктор пронесся по коридорам почти бегом, плотно прижимая к груди графин и с неохотой думая о своей безалаберности. Его не было достаточно долгое время, за которое Грим уже пару раз мог бы успеть схватить какой-нибудь удар и издохнуть прямо там, на кафеле его ванной комнаты. Смерть вышла бы смехотворная — на его памяти, еще ни один наемник не подыхал вот так. У всех них на судьбе было начертано схватить пулю в перестрелке или получить перо под ребра на каких-нибудь зашедших в тупик переговорах. Захлебнуться собственной рвотой мог разве что Сорока, и то подобная смерть ему бы даже пошла, в отличие от Грима, английской живой легенды. Как же разочаруются басенники, когда узнают, что их Любовник Смерти почил так бесславно. Паласы сменяли один другой под ногами, двери пролетали мимо. Северянин завернул за угол и тут же ткнулся в знакомую дверь, что отчего-то была настежь распахнута. Из нее плотным потоком по полу бежал морозный воздух. Виктор приготовился узреть, что угодно, вносясь в родную комнату с разбегу, но вопреки его ожиданием, ничего дух захватывающего в его спальне за время отсутствия так и не произошло. — Вы чего дубачину-то такую развели? Охереть. Холоднее, чем на улице, — бегло заглядывая в ванную, возмутился Вик. Поставив графин на пол, откуда его сию же секунду забрали женские руки, он прошел к окну и захлопнул его на все щеколды. Теперь, чтобы спальня прогрелась, придется ждать хренову кучу времени, а он ведь еще хотел подремать. Гребаные незваные гости, и не откажешь же им! — Гримми, как чувствуешь себя? Северянин вернулся в ванную, задавая вопрос на ходу, но, встретившись с полузакрытыми глазами Грима, словно клещ присосавшегося к протянутой ему воде, понял, что не особенно и нуждается в ответе. По его трясущимся рукам, которые до этого не так сильно бросались в глаза, уже стало все понятно. В его состоянии чувствовать себя хорошо было бы странно. За время его отсутствия, как он уже заметил, ничего не поменялось. Грим разве что отлип от толчка и теперь восседал у стены. Дрожал от холода, опираясь на кафель голой спиной, покрытой лишь тонкой тканью его простыни. Видимо, Валери пыталась хоть как-то его уберечь, но в итоге получилось поганенько. Сама она сидела рядом с Гримом на корточках и тоже будто чуть потрясывалась, поддерживая графин в нетвердых руках. — Он попросил открыть. Ему душно, — устало проговорила она, хмурясь. Видимо, уже успела подзадолбаться с этой опекой. Неудивительно, она даже за сестрой не ухаживала, когда та болела, этим занималась Джози. — Почему так долго? — Мне надо было позавтракать, — беспечно пожал плечами Вик, подходя ближе и присаживаясь рядом. За подобные ответы обычно следовал выговор, но на этот раз обошлось. Валери только недобро зыркнула из-под светлой челки и продолжила делать свое дело — поить Грима практически из рук, следя за тем, чтобы он, не дай Бог, не подавился. Северянин наблюдал эту картину с виноватым изломом бровей, пока не понял, что в нем не было никакого смысла. Все-таки вину нужно было ощущать самому в первую очередь, а с этим произошла накладка. — А чего, до кровати не дойти? — Что за дурацкие вопросы? Знаешь, сколько он весит? Мне его ни в жизнь не поднять. — Так сам бы дополз. Блюет не значит, что безногий. — Ты не видишь, что он слаб? — Ну, когда ему руки прижгли, он же как-то сумел выкарабкаться. Вот я и подумал, что… — Виктор… — Понял-понял. Ебальник завалил. Это ее «Виктор» не спутать ни с чем. «Виктор, ты сейчас договоришься», «Виктор, я тебя ударю», «Виктор, ты мудак» — уже не имело никакого смысла договаривать, все и без того было яснее ясного. Еще и взгляд этот ее исподлобья, словно он под дверь ей насрал, говорил сам за себя. Стоило просто закрыть рот и сделать что-нибудь, пока она полностью не обратилась безжалостной мегерой, а Грим не упал духом от собственного бессилия. В его светлых глазах и без того читалось столько недовольства своим состоянием — того и гляди окончательно расклеится. Ненавидел он ощущать себя обузой. Когда в графине осталось чуть больше половины, Валери наконец перестала источать агрессивные флюиды, а Грим рвано выдохнул, откидывая голову на холодный кафель, Вик без лишних слов взял его руку и перекинул через свое плечо, неспеша поднимая того на ноги. Грим не особенно сопротивлялся, только пробубнил что-то нечленораздельное, пытаясь, как мог, помочь дотащить себя к постели, проявляя максимальное участие, чтобы ненароком не осесть на шее напарника мертвым грузом. Мисс Марион мельтешила где-то за спиной, тоже бурча под нос какие-то слабенькие возмущения, но вскоре так же затихла. Без ее бубнежа перемещение Грима обошлось малой кровью. — Ты так и не ответил: как чувствуешь себя? — спросил Северянин терпеливо, когда тело напарника промяло его подушки. Грим самостоятельно перевернулся на бок, упирая локоть под себя, и потянулся к только что поставленной на прикроватную тумбу воде. В этот раз Валери подсуетилась и нашла ему стакан для удобства, который, впрочем, был опустошен по щелчку пальцев. Расквитавшись с ним, Грим упал на подушки и прикрыл глаза. — Дерьмово, — ну, хоть не стал врать. Виктор понятливо кивнул, искривив рот в обратной улыбке, и хотел уже было продолжить разговор, но Грим не стал ждать его вопросов. Перечислил, словно считая на пальцах: — Голова болит, во рту сухо, слабость, знобит. Руки вот трясутся. Справа немного колет. — Справа печень, Гримми. — Справа печень, — повторил Грим обреченно. Вик тут же вскинулся, безмолвно открывая рот. Его слова звучали так, будто напарник уже смирялся со своей скорой кончиной, а оттого внезапно появилось чувство, будто это Виктор склонил его к такому умозаключению. Еще и Валери, севшая по другую сторону кровати, вдруг взяла Грима за его влажную ладонь так, словно провожала в мир иной. Надо было что-то менять и срочно. — Да ты не переживай только, мы тебя вмиг обратно на ноги поднимем, — легкий толчок кулаком в бок, покачнул Грима в противоположную сторону. Он нахмурился, приоткрывая один глаз, но никак не возразил. Вик улыбнулся, заглядывая напарнику за его упавшие на лоб волосы. — Интоксикация, конечно, дело скверное, но не непоправимое. Ты вот сейчас проблевался, желудок почистил. По сути, уже все сделано. Тебе только отлеживаться осталось. Отдохнешь — и как новенький! — Мне нельзя отдыхать, — слабо мотнули головой в ответ. Северянин чуть было не закатил глаза. — Мне надо работать. — Не сможешь ты в таком состоянии работать. Все документы засрешь. — Все нормально. Мне уже лучше… Извечная отговорка. До этого момента Виктор искренне уважал гримовское трудолюбие и преданность собственному делу, но сейчас ему попросту захотелось посильнее его ударить. Ежу было бы ясно, что в таком состоянии работать не получится. Не то чтобы сил не хватит, нет, у Грима нашлись бы силы на любую херню, если бы он сильно захотел. В первую очередь пострадало бы качество работы, что в их случае непростительно. Когда занимаешься нелегальным бизнесом, допущение ошибки может оказаться фатальным. А значит упрямство Грима в данной ситуации представлялось больше безграничной идиотией, чем самоотверженностью. Северянин выдохнул через сжатые губы, производя на свет забавный звук, и красноречиво взглянул на Валери. Та, будто вовсе выпав из ситуации, в свою очередь, не мигая, смотрела на однотонные простыни и что-то хмурилась себе на уме. Пришлось кашлянуть, чтобы привлечь ее внимание, но, даже когда синие глаза перекочевали от ужасно интересной белой ткани на лицо Вика, осознанности в них не прибавилось. Пришлось говорить в лоб, без долгих предисловий. — Босс, может наш Грим взять отгул на денек? — он постарался придать тону большей однозначности, чтобы склонить мисс Марион к правильному ответу. Та чуть скривила губы, но все же дала его без особых сомнений. — Я думаю, это не повредит. Покуда для Северянина это была маленькая победа, для Грима подобный ответ представлялся практически приговором. Он болезненно скривился, укрывая глаза в сгибе локтя, корча из себя великого мученика. Складывалось впечатление, будто его только что списали со счетов, отправив в бессрочный отпуск. Горе-то какое… Виктор бы убил кого-нибудь, чтобы заиметь возможность попинать углы парочку дней. — Да не расстраивайся ты так. Завтра к своим бумажкам любимым вернешься. Не убегут они, — попытка подбодрить вышла уж очень неубедительной. Виктор попробовал чуть прихлопнуть друга по плечу, но и это движение вышло вымученным. Не мог он искренне поддерживать, когда не понимал сути проблемы. — Тебе, может, принести чего-нибудь? — Пистолет, — невозмутимо изрек Грим, не отрывая руки от лица. — Одной пули хватит. — Что, прямо так неймется? — хохотнул Вик сконфуженно. Слова Грима прозвучали так серьезно, что он пока не понимал, как к ним относиться. — Проще прострелить себе башку, чем смириться с этой болью. И это могло бы вызвать в Северянине смех, если бы в открытую дверь вдруг не постучали. Док, как призрак оперы, вылез из своего подвала в самый неподходящий момент и, не дожидаясь приглашения, быстрым шагом прошел вглубь комнаты. Любой момент, на самом деле, был бы неподходящим для его появления в случае Грима. На секунду показалось, что у того от стресса даже выступил пот, когда Хэмлок вдруг, сдвинув Северянина плечом, заглянул ему в лицо со своим прославленным бездушным мясницким выражением. Тогда впервые за долгое время Вик узрел в глазах напарника нечто отдаленно похожее на животный ужас. Док пристально смотрел Гриму в глаза какое-то продолжительное время, выводя того на совершенно несвойственные ему реакции. То ли от своего недомогания, то ли от неприятных воспоминаний, в которых то и дело урывками мелькали эти пустые и темные, как у мертвой рыбы, глаза вперемешку с адской болью обнаженных мышц, но Грим вдруг стал сам не своим. Обычно избегающий зрительного контакта, он неотрывно смотрел прямо в безжизненные зрачки Хэмлока, пытаясь, видимо, считать его намерения, которых страшился больше самой смерти, и дышал через раз. Будто ожидал, когда Роберт вспорет ему брюхо припасенным за пазухой скальпелем. Благо, его опасения были напрасны, и Док вскоре сам отодвинулся, засовывая руки в карманы брюк. — Сколько раз его тошнило? — вопрос, заданный максимально холодным тоном, был обращен к вмиг подосанившейся Валери, ненадолго задумавшейся над ответом. Ее, видно, тоже немало побеспокоила реакция ворона на появление врача, ибо рука ее в ладони Грима сжалась чуть сильнее положенного. Она еще и так пронзительно глянула на его острое лицо, что сомнений в ее тревоге не осталось никаких. — Три, наверное, — в конце концов сказала она Доку, уже занимающемуся своим любимым занятием — отсчитыванием пульса. Ответ, видимо, его удовлетворил. Жидкие усы под носом дернулись в подобии улыбки, но распрямились по истечению секунды. — Тоже шалит сердечко, — заключил Хэмлок и приложил к влажному лбу Грима внешнюю сторону ладони. Не особо необходимая сейчас процедура осмотра, похоже, доставляла ему удовольствие. — Крови в рвоте не было? — Ты думаешь, я стала бы всматриваться в нее? Меня чуть саму не вывернуло. А вот этот ответ уже посчитался неправильным. Док неприязненно хмыкнул, убирая руку от лица Грима, отчего тот бесшумно выдохнул в облегчении. Радоваться ему, конечно, пришлось недолго: почти сразу Хэмлок залез в карман за пазухой и вытащил оттуда шприц и две склянки, в одной из которых булькала «Болванка», а в другой — теснился черный порошок. И если при виде второго Грим оставался спокоен, то первое явно вызвало определенные опасения, заставившие спрятать руки от греха подальше под простыни. — Я уже в порядке, — быстрее, чем мог бы подумать, произнес он, лихорадочно перескакивая с вновь спрятавшихся в карманах пальцев Дока к искрящейся в сером свете игле шприца. Роберт будто и не заметил его дрожащего голоса. Проведя по усам двумя пальцами, зажал в них нижнюю губу и чуть оттянул, вообще не смотря в сторону потенциального пациента, не принимая его слова в расчет. Все его внимание сосредоточилось на мисс Марион, беспокойно перебирающей в руке теплые гримовские пальцы и старающейся держаться отстраненно. Она привыкла, что все вопросы, касающиеся здоровья ее наемников, автоматически складывались на плечи Северянина, как более ответственного в этом плане сотрудника. Похоже, что и сейчас она надеялась избежать принятия решений, поэтому максимально абстрагировалась от происходящего, но у Хэмлока появились совсем другие планы. — Мисс Марион, — формальное обращение заставило вздрогнуть даже Северянина. В голову сразу стукнуло, что любое предложение, высказанное сейчас Доком, подвергнется жесточайшей критике. Тем не менее, Роберт оставался все таким же спокойным. — Беря в расчет вашу заинтересованность в крепком здоровье вашего приближенного ворона, хочу предложить вам провести небольшой эксперимент. Не могу ручаться за его успешность, но считаю, что попробовать стоит. — Какого рода эксперимент? — Валери нахмурилась даже прежде, чем спросить. Видно, она тоже учуяла дурной запашок от помыслов чудаковатого доктора, который воссиял от ее мнимой заинтересованности ярче, чем от рождения его первого племянника. Док сощурил темные глаза в подобии улыбки, но рот его остался неподвижен. Вскинув руку, он небрежно махнул ей в сторону стоящих на тумбочке склянок и продолжил тоном, не подразумевающим под собой никаких волнений. — Я очень давно хотел проверить действие одного моего препарата. Хотел узнать, эффективен ли он для выведения из организма токсинов, оставшихся после принятия спиртного… — Я ж тебе сказал, что над Гримом эксперименты ставить не позволю, — рычанием вырвалась из груди Северянина угроза. Со всей серьезностью он взглянул сверху вниз на черную макушку Дока, который будто и не заметил его выпада. Все, что он сделал — отмахнулся, как от назойливой мухи, и вновь запел свою извечную песню. — Этанол является продуктом хозяйственного производства. Мой препарат выводит подобные вещества из организма за пару минут и, возможно, позволит Гриму вернуться к работе намного раньше, в чем вы, несомненно, заинтересованы. В случае провала эксперимента никаких осложнений последовать не должно, уверяю вас. Это абсолютно безопасно… — Ты глухой, что ли? Нахуй ты меня выводишь? — Вик, помолчи пока. Ее командирский тон мигом вывел из себя и без того не до конца успокоившегося Северянина. Взмахнув в бессилии кулаком, он развернулся на пятках, чтобы от греха подальше отойти от Дока, что так и напрашивался на хороший удар в челюсть. Едва ли это выбило бы из него поганые мысли, в которых он размышлял о наемниках, как о расходном материале, о животных, над которыми вот так просто можно было ставить свои садистские опыты во славу науке. Смешно, что раньше его это никак не беспокоило. Док всегда был таким: вечно что-то проверял, что-то отмечал, что-то испытывал, будь то препараты или нервы его пациентов. Теперь его безумная любознательность бросилась в глаза. Раньше его можно было оправдать: все для пациентов, для клиентов, ничего лишнего, кроме пары укольчиков и дополнительных проверок, исключительно чтобы увериться в здоровье, а не упрочнить знания о человеческой анатомии. Все, как завещал Гиппократ, но чуть-чуть больше. Хэмлок всегда был щедр на то, что он сам величал помощью. Быть честным, будь Вик сейчас в более лояльном расположении духа, ему бы не пришлось думать на этот счет в таком ключе. Северянин бы принял предложение Дока, если бы его не раздразнили все, кто только мог. Валери, Джози, сам Роберт, Лука… Столько дерьма вылилось на его голову с самого утра, что рассуждать здраво попросту не получалось. Собственные доводы о том, что Док ни при каких обстоятельствах не стал бы предлагать нечто опасное для жизни по отношению к ворону без веских на то причин, не принимались. Складывалось впечатление, что этот день не мог пройти без сюрпризов, и в тоне Дока как-то сами собой начали улавливаться нотки неуверенности, несвойственной ему. Вик пытался успокоиться, правда старался заставить себя мыслить трезво, но кулаки сжимались и разжимались, треща фалангами. Хруст звучал так громко, что невольно привлекал внимание. Валери, все еще сидящая около Грима на кровати, заинтересованно глянула в сторону своего младшего наемника и бесшумно вздохнула, закусывая язык. Было бы замечательно, если бы сейчас одним уколом Док смог бы привести Грима в рабочее состояние, но что-то заставляло сомневаться. Марион точно не знала, что именно: резкий всплеск эмоций Виктора или настороженный взгляд Грима, то и дело поглядывающего на лежащий на тумбе шприц. Она никогда не замечала у него боязнь уколов, он часто ставил их сам себе, когда это было необходимо, но игла в руках Дока отчего-то заставляла его нервничать. Хэмлок терпеливо ждал ее ответа, нависая небольшой своей фигурой над постелью и иногда подергивая краями черных усов. За ней всегда оставалось последнее слово, что сейчас показалось несправедливостью. Почему вечно она должна решать подобные вопросы? Грим ведь находился в сознании и сам вполне мог бы высказаться, но почему-то молчал. Тоже ждал, пока за него выберут, хотя уже давно придумал собственный ответ. — Я так понимаю, ты еще не проверял реакцию этого твоего препарата на других? — на спокойный вопрос последовал такой же ответ: Док отстраненно мотнул головой в отрицании. Валери понятливо кивнула, раздумывая хватит ли такого оправдания для ее решения. — Тогда, пожалуй, пускай лучше отлежится. Мало ли что может произойти… Я не сомневаюсь в твоих способностях, Роберт, и в твоих словах, но мне совершенно не хочется накачивать моего человека всякой… всякими веществами. Проверь сначала на ком-нибудь другом. — В моем притоне не часто можно встретить алкоголиков с острой интоксикацией. Не думаю, что у меня еще представится шанс… — Представится. Если ты так этим горишь, то найдешь подходящего клиента. Хэмлок не был из тех, кто спорит с начальством зазря, а потому быстро смирился с отказом. Поспешно кивнув, он забрал шприц и одну из склянок, засовывая их туда, откуда они недавно появились, и откупорил пробку у сосуда с черным порошком. Стакан с водой звякнул о деревянную поверхность тумбы. Док перевернул над ним склянку, высыпая в жидкость мелкие гранулы, тут же окрасившие воду в смоляной цвет. Роберт пару секунд покачал стакан в руке, перемешивая вещество, а после вручил его Гриму. — Активированный уголь, — уточнил он, встречаясь с блестящими недоверием льдисто-голубыми глазами, а после почти насильно приставил край стакана к тонким губам. Грим неприязненно скривился, но отказываться не стал. — Что он пил вчера? В комнате долгое время звенела полная тишина. Док стоически терпел ее до тех пор, пока Грим не отставил пустой стакан и не улегся обратно на подушки. Только после этого он обернулся на того, кому этот вопрос и был адресован, но Вик явно не был больше расположен к коммуникации. Глянув исподлобья, он намеренно молча прошагал к другому концу комнаты и опустился в кресло, не проронив ни звука, и все с ним сразу стало ясно. Док подкатил глаза, оборачиваясь обратно, устремляя свой тяжелый взгляд на Валери, но та только качнула головой. Тогда выход остался только один. — Что ты пил? — чуть пристукнув уже задремавшего Грима по плечу, звеняще вопросил Хэмлок. Тот приоткрыл один глаз, задумчиво его прищурил. — Виски, — прохрипел в конце концов через силу. Док заинтересованно хмыкнул. — Вы все пили виски? — Северянин пил водку, мы с Чангреттой — виски. — Вот оно, значит, как… — с губ Роберта сорвалось продолжительное мычание, закончившееся столь же продолжительным молчанием. Он возвел глаза к потолку, что-то продумывая или прикидывая, а после вновь обратился ко всем и ни к кому конкретно с вопросом: — Осталось еще то виски? Только после него Вик вдруг оживился. Подумав немного, он так же безмолвно встал и бодрым шагом направился за дверь, отстукивая своими туфлями барабанный бой. Было слышно, как в соседней комнате, тихо скрипнув, открылась дверь в комнату Грима, там что-то негромко загремело, забренчало, а потом снова затихло. Виктор вернулся быстро и притащил с собой темно-зеленую бутылку с перекатывающимися на дне скудными остатками виски. — Я попробовал. Вроде нормально, — пожал он плечами, прежде чем вручить ее Хэмлоку. Док не стал долго церемониться: открутив крышку, он приложился к горлышку бутылки, делая большой глоток, и тут же скривился как от омерзения. Заозиравшись по сторонам, он будто искал, куда бы выплюнуть отвратительное пойло, но не нашел ничего подходящего и через силу заставил себя проглотить, после занюхивая режущий вкус рукавом собственного недомедецинского халата. Вслепую он протянул бутылку Валери. — Выпейте, — задушено попросил он, все еще ища что-то на всех поверхностях, которые только находились в этой комнате. Марион с опаской взглянула на него, а после на протянутую бутылку. — Пробуйте, мисс Марион. Хочу, чтобы вы сами поняли. Много не пейте. На вкус — дерьмо, но ничего опасного. Валери колебалась какое-то время, прежде чем все-таки принять бутылку и немного отхлебнуть не внушающей доверия коричневой жидкости. Она и раньше терпеть не могла виски, но то, что она только что попробовала, полностью отбило у нее всякое желание пробовать его вновь. Стоило только алкоголю опуститься на язык, как все внутри обожгло. По горлу ударило едкой горечью, такой, что из глаз тут же брызнули слезы. Валери приложила кулак к губам, пытаясь заставить себя протолкнуть виски дальше, но в итоге не выдержала и, вырвав руку из пальцев Грима, метнулась в ванную. Северянин проводил ее до самой раковины, в которую в итоге и вылились остатки темно-янтарного пойла. — Чего? — единственное, что он смог из себя выдавить, когда встретился с темно-синими злобно смотрящими прямо на него глазами. Валери еще пару минут хранила гнетущее молчание, набирая проточную воду, полоща рот и тут же выплевывая ее в слив. Когда это повторилось по третьему кругу, Северянин уже начал потихоньку терять терпение. — Ну чего? Чего смотришь так? — Ты опять что-то добавил в виски, — это был даже не вопрос, сухая констатация. Валери сдернула полотенце с крючка и направилась обратно в комнату, попутно вытирая рот. Вик последовал за ней как привязанный. — Поверить не могу, ты вообще когда-нибудь слышишь, что я тебе говорю? Или у тебя сквозное в черепе? — Да я ничего никуда не добавлял! — голос сорвался на крик случайно, и Виктор тут же поймал на себе осуждающий взгляд двух пар глаз. Тихо извинившись, он мотнул головой и поднял руки в капитулирующем жесте, уточняя: — По крайней мере, я этого не помню. Может, по пьяни и плеснул слегка… — Слегка плеснул и теперь у нас двое еле на ногах стоят, — замечание Дока вроде как и справедливое, ударило по ушам слишком больно. Он сунул одну из рук в карман, второй почесывая в затылке, и пояснил вновь появившейся в его поле зрения Валери, видно, что жаждущей объяснений. — Макаронник тоже отравился. Правда, похоже, пил меньше, поэтому вполне себе бодрый. Руки немного тряслись, сердце частило, из воспоминаний о вчерашнем вечере — только какая-то кошка и все. Даже ходит сам. — Он ничего не помнит? — спросила Валери, зажимая с двух сторон чуть разъехавшийся халат. На ее лице отразилась какая-то помесь из изумления и озадаченности, от которой на душе у Виктора стало совсем нехорошо. С какой-то не совсем привычной ей возбужденностью, Марион подалась навстречу Доку, чуть не нарушая его личные границы. — Какой эффект от смешения алкоголя? Хэмлок немного смутился. Сделав спасительный шаг назад, он нахмурился, отводя глаза от открывшегося обнаженного участка шеи начальницы и прокашлялся, прежде чем кивнуть на Грима. — Вот такой, — ответ простой и совершенно неудовлетворяющий, он понял это сам. А потому поспешил продолжить, машинально поправляя ремень брюк. — Агрессивность, возбуждение, сонливость — все, что угодно может быть, мисс Марион, я не могу сказать точно. Зависит, от человека и от того, что плеснули. — Ты не можешь сказать — что? — Могу предположить, что что-то, что смешивать вообще нельзя. Пиво там или шампанское… Смотря что у вас есть в ассортименте. Воспоминания налетели облаком комарья. Виктор скривился, припоминая ту неприкаянную бутылку шампанского, что он нашел на кухне, когда ходил за льдом, и которую так легкомысленно оставила без присмотра мадам Джози. Он уже тогда был пьяным и не сильно разбирался. Ему просто хотелось, чтобы его собутыльники поскорее дошли до той же кондиции, что и он, а потому недолго думал, прежде чем долить в пару бутылок с виски игристого. Черт, ну какой же идиот… Это же надо было додуматься! Можно же было по старинке немного водки им плеснуть, нет… Это получается, что он собственными руками… — Бля-я-ять, — вина загрызла где-то глубоко внутри, невыносимо заболела грудь. Виктор улегся ей на колени, обхватывая ноги снизу, притискивая их настолько плотно, что дышать стало нечем. Все звуки затихли, сердечный ритм забился в ушах звонче, чем сраные часы с кукушкой в ночное время суток. Северянин ударил лбом о коленную чашечку, тихо причитая на русском: — Вот это я долбоеб… Ебаный в рот, как я так… Бля… Удар за ударом он вдалбливал свою голову в собственную ногу, пока кожа над бровями не начала саднеть. Этого казалось мало. Хотелось сделать что-нибудь более стоящее, более болезненное. Ударить этой же головой о стену, например. Может, хоть тогда бы вся дурость вылетела к чертовой матери и страдать бы от собственной тупости больше не пришлось. Столько всего хотелось сделать, чтобы наконец избавить других от тяжести сосуществования с ним, но даже бой лбом о колени в конце концов закончился последним ударом о мягкую кожу чужой руки. Вик с силой зажмурился, стискивая пальцы на своих бедрах. — Вик, прекращай. Последние мозги вышибешь, — ее шутливый тычок в макушку плавно перетек в нежное поглаживание ушибленного места. Виктор сам не понял, когда успел поднять голову, но синие глаза, с которыми он встретился взглядом, больше не лучились злостью. Валери смотрела на него как на глупого ребенка и еле заметно улыбалась уголками рта. — Блять, Лерочка, ради Бога, прости меня. Это ж получается, что это я вчера… Чангретту… — мисс Марион неприязненно скривилась, но рук убирать не стала. Ее прохладное касание все так же ласкало покрасневший лоб наемника, пока тот пытался подобрать слова, как в бреду рассматривая ее лицо и каждый раз натыкаясь на темное пятно засоса на бледной шее. В горле словно кость застряла, выдавить из себя хоть что-то мало-мальски внятное представлялось мучением, а потому Вик просто повторял это злосчастное «Прости», будто оно могло изменить прошлое. — Не буду отрицать, что ты виноват, но явно не в этом, — тонкие пальцы со лба провели к линии роста волос, с неприятным звуком почесали короткую поросль на голове. Вик крепко зажмурился, мотая ей из стороны в сторону, и вскоре отодвинулся, плавным взмахом убирая от себя чужие руки. Чувство вины, конечно, сильно, но презрение к таким вот проявлениям привязанности оставалось стойким. Создавалось впечатление, что его жалели, а он явно не тот, кому нужна сейчас эта пресловутая эмоция. Валери приняла его жест спокойно, прекрасно осознавая его природу, и выпрямилась. В ее глазах промелькнула былая отстраненность, и она обернулась к Доку, застывшему на месте сродни железной статуе самому себе, обращая на него весь привычный ей холод. — Можешь идти. Дальше мы сами справимся. Хэмлок сию же секунду испарился. Не то чтобы он горел желанием поскорее уйти, вероятно, наоборот — в нем бурлила жажда остаться чуть дольше. Его маниакальная нужда наблюдения за пациентом иногда вгоняла в ужас. Дала бы ему Валери волю, он бы продежурил у койки Грима весь день, но, как и было упомянуто, Док не стремился к конфликтам с начальством. Если ему сказано уйти — он уйдет и не скажет ни слова против. Так, наверное, жилось во много раз легче. Дверь в комнату наконец закрылась, лишние звуки из коридора перестали волновать слух. Мисс Марион плавно обошла постель Северянина сбоку и опустилась на ее край, снова беря Грима за его влажную ладонь. Тот дернул веками, приоткрывая один глаз, чтобы убедиться, что сумасшедший ирландский доктор исчез с радаров безвозвратно, и глубоко вздохнул, укладываясь на подушки поудобнее. — Мне нужно в мою комнату, — на удивление, почти без хрипоты протянул он, вопреки своим словам утыкаясь носом в белую наволочку. Чуть погодя, добавил искаженно: — Не хочу стеснять тебя своим присутствием. — Да лежи уж, — отмахнулся от его слов Северянин, не спеша поднимаясь с кресла, не до конца представляя, куда дальше себя следует деть. Перед глазами на секунду закружилось. Виктор постоял на месте с упертыми в бока руками, давая себе немного времени на обдумывание, а после убежденно кивнул своим размышлениям. Идея показалась здравой, вполне себе оправданной и способной послужить успокоению этого настырного стыда, сдавливающего ребра. Вик решил для себя, что ему следует сделать в первую очередь, а потому широким шагом направился к выходу, заранее подбирая корректные слова и прокручивая их для уверенности в голове. — Если ты собрался кланяться в ноги Чангретте, я тебе запрещаю, — голос Валери нагнал его у самого порога, перед тем, как пальцы успели опуститься на ручку двери. Вик поморщился, оборачиваясь через плечо, нахмурил брови, задавая безмолвный вопрос. — Ты сделал правильный выбор, заступившись за меня, так что унижаться я тебе не позволю. — Я за тебя не заступался… — Не ври. Ты такой взвинченный, потому что нарывался на драку, но тебя отшили. Я живу с тобой под одной крышей почти восемь лет, Вик, не обманывай меня. У Валери глаза — воды Тихого океана, безмятежные и ласковые. Они смотрели на Виктора со всем пониманием и пугающей убежденностью, с полной уверенностью в правоте ее слов. Северянин растерялся от такого откровенного проникновения в голову, опустил ее, роняя взгляд под ноги, и ненароком стал похож на ребенка, пойманного за руку с поличным. Слова для оправдания не находились, жужжали где-то на периферии, но в звуки обращаться не желали. Единственное, что пришло на ум, даже в мыслях показалось жалким, но Вик попросту не нашел другого выхода. — Пойду чаю попью… — хрипловато произнес он, прежде чем открыть дверь. Предлог в высшей мере бестолковый, но действенный, если ретироваться в нужное время, и так Северянин и поступил. Улизнуть поскорее от всего этого позора представлялось чем-то до боли привычным и безопасным. Когда дверь захлопнулась за ним, Валери шмыгнула носом и будто разочарованно качнула светлой головой. У нее не появилось сомнений в том, что Виктор ослушается ее приказа, но его стремление поскорее уйти от диалога показалось недостойным. Бегство от проблем, как своеобразный способ их решения, укоренился в этом человеке основательно, и что с этим делать она не представляла. Едва ли она сама когда-нибудь сможет подтолкнуть его на верный путь — прошедшие восемь лет учебы остались для него безрезультатными. Приходилось надеяться только на благоразумие, которое когда-нибудь, возможно, наконец в нем взыграет. В прохладной ладони что-то сжалось, заставляя переместить внимание. Мисс Марион опустила глаза на свою руку, в которой все еще чуть подрагивали теплые пальцы Грима. Он не спал. Его блекло-голубые глаза смотрели настороженно, немного тревожно в ее лицо и чуть щурились, закрываясь от пробивающегося в окна серого света. — Он не расскажет, — подкрепляя ее уверенность, прогудел он, машинально поглаживая хрупкие женские фаланги. Проявление заботы с его стороны — вещь настолько редкая, что хотелось насладиться этим минутным единением подольше. Валери сжала его изуродованную пламенем кожу, укладывая сверху вторую руку, остужая кожу своим природным холодом. Грим словно только этого от нее и ждал, блаженно запрокидывая голову на подушках. — Правда, я пока не понимаю, зачем тебе это нужно… — Ты когда-нибудь чувствовал стыд за свои поступки, Грим? — голос опустился до полутонов. Грим поерзал головой из стороны в сторону на белоснежных наволочках, давая однозначный ответ, от которого у Марион отчего-то потеплело на душе. — Разрушительная это вещь, но очень действенная… Им обоим полезно иногда задуматься над своим поведением, чтобы выйти на верную дорогу. Они оба бывают слишком беспечны. Благодаря стыду учатся быстрее. Грим протяжно хмыкнул, разнося волнами свой сильный от болезни голос. Он притворился, будто понимает, хотя на самом деле едва ли представлял себе истинную силу данной эмоции. Да и плевать ему было, на самом деле. То, что не касалось его напрямую, мало его беспокоило. — Если Чангретта начнет активнее бегать за тобой после этого, я не против, — только и сказал он. Валери посмеялась. Слабо, совсем тихо, ощущая, как что-то внутри протестующе стонет от каждого ее содрогания. Грим не заметил или предпочел не замечать. Осторожно вытянув руку из капкана тонких девичьих пальцев, он перевернулся на другой бок и затих.