Never trust a Mockingbird

23 декабря 1925, утро

«Запомни всех, с кем начинала, Валери, и не смей забывать. Отложи в памяти имена и внешность всех друзей, знакомых, неприятелей и врагов, ведь никто не пропадает бесследно. Ты встретишь их чуть позже, в самый неожиданный момент, они войдут в твою жизнь с определенной целью. Тебе нужно будет вспомнить…» Валери Марион еще никогда не сталкивалась с ситуацией похожей на нечто, что описал ее отец в своем предсмертном письме. В ее жизни было много людей: появляющихся внезапно, уходящих, даже не попрощавшись, и не возвращающихся ни через неделю, ни через месяц, ни через год. Мир казался Валери бескрайним океаном, где два синих кита, разделившись, больше не встречались. Либо плывете вместе до конца, либо идете каждый своим путем, не вспоминая друг о друге. Поэтому, когда ранним декабрьским утром на ее столе среди груды часто бесполезной почты обнаружилось принесенное кем-то письмо с отдаленно знакомой фамилией, Валери сбилась с толку. Слова отца всплыли в памяти чем-то неопределенным и размытым, но заставляющим жалеть об ушедших временах. Наверное, будь он здесь, не стал бы долго думать над этим злосчастным конвертом и узнал, наконец, в чем дело. Не стоило говорить о том, что и фамилия не была бы «отдаленно знакомой». В несколько смешанных чувствах Марион взяла конверт с цветной маркой «USA» и чуть смазанными печатными буквами. Обратного адреса не было, равно как и адреса поместья Мистхилл. Только фамилия и инициалы адресата: «J. T. Marion». — Любопытно, — хмыкнула девушка, проводя большим пальцем по аккуратно заклеенному сгибу бумаги. — Что любопытного? Валери тяжело вздохнула, оборачиваясь на источник звука и находя его у самого входа в кабинет. Белая маленькая фигура, внешне схожая с призраком из старых легенд, стояла, опершись грудью о деревянный косяк. Увидеть ее темной ночью, пробегающей по коридору с тихим смехом, значило бы получить сердечный удар вне зависимости от возраста. К счастью, в доме уже многие привыкли к этому вечно мелькающему бледному пятну, и приступов истерии здесь не было с года этак десятого. — Зои, — Валери сдвинула брови, глядя на нарушителя ее спокойствия с упреком, — я просила тебя не входить в мой кабинет. — Мне показалось, что ты звала меня. — Не звала. — Так мне уйти? Марион снова вздохнула, опустив взгляд к загадочному конверту, и отвернулась. За спиной послышались тихие и быстрые шажки, направляющиеся прямо к столу. Видимо, девочка восприняла молчание за немое разрешение и не стала упускать возможность, заглядывая Валери за плечо. Ее горячее и частое дыхание обожгло кожу предплечья. Девушка чуть отодвинулась, прижимая письмо к груди, и взглянула на белобрысую макушку. — Не слишком ли велик у тебя нос? — суровый тон сестры, казалось, только раззадорил детское любопытство. Зои нахмурилась, возмущенно уставившись на сестру взглядом обиженного котенка. Ее изумительно синие глаза имели невероятный блеск, ради которого люди сворачивали горы и покоряли миры. И девочка за долгие годы научилась использовать эту особенность себе во благо. Ребенок плаксиво сморщился, скрестил руки под грудью. Ее вид предполагал угрозу, но ничего кроме смеха не вызывал. — Не доверяешь мне? Собственной сестре не доверяешь? Старшая Марион фыркнула, опустив конверт на стол лицевой стороной вниз и прижав его ладонью. На секунду комично-серьезное выражение лица Зои сменилось на более расслабленное, но тут же белые брови вернулись в прежнее положение. — Не твое это дело, Зои, — старое отделанное черной кожей кресло тихо скрипнуло под весом опустившейся на него Валери. Этот нежданный звук больно резанул по ушам, заставив чуть искривить лицо. Отец терпеть не мог скрип. Синие глаза напротив сверкнули знакомой до боли печалью, и старшая Марион опустила взгляд, сделав вид, что что-то ищет на столе, и прокашлялась. — Ты не знаешь, кто принес сегодня почту? — Знаю, — девочка поправила ночную сорочку, которую не удосужилась переодеть, и гордо выпрямилась. Этот ребенок не упускал из виду ни единой души в особняке. Чуть улыбнувшись, она сказала: — Это был Северянин. Он вернулся в Мистхилл в половине восьмого, а через полчаса уехал на какое-то очень важное дело по твоему поручению. Прикусив щеку, девушка хмыкнула и посмотрела на часы. Полдесятого утра. Обычно Северянин не заезжал в Мистхилл так рано, ибо не видел в этом смысла: обитатели поместья просыпались не раньше семи, а хозяйка — и того позже. Привыкший к личному общению, он предпочитал встречи и обсуждения действиям самодеятельным. В этот раз, видно, обсуждать было нечего. — Он что-нибудь говорил о письмах? — Зои поджала бледные губки и задумчиво посмотрела за спину сестры, в окно. После недолгого раздумья и протяжного мычания она все же подала голос: — Да он много чего говорил. Это же Северянин: он всегда много говорит. Добавить было нечего. В кабинете ненадолго воцарилась желанная тишина, прерываемая лишь тихим скрипом любимого отцовского кресла и ритмичным стуком ногтей о плотную бумагу. Вскоре последний затих, и злосчастный конверт высвободился из капкана тонких рук. Старшая Марион откинулась на спинку кресла, приглашая младшую к столу. Та, заимев разрешение, подскочила к сестре и схватила письмо всезагребущими ручонками, поднеся конверт к лицу чуть ли не впритык. Зои замерла всего на секунду, вчитываясь в имена, а после нахмурилась и глянула на Валери. Та терпеливо ждала реакции. — Что за «семья Чангретта»? — в ответ девушка лишь неоднозначно вздернула бровь. — Ты не знаешь, — скорее констатация факта, чем вопрос. Ребенок отрицательно покачал головой. Память на лица и имена у младшей была развита намного лучше, чем у старшей. Зои запоминала многое, быстро училась и находила новые увлечения, которые, тем не менее, также быстро забрасывала, чтобы вернуться к ним через некоторое время. Любимым ее увлечением, как ни странно, стали именно люди. Исходя из того, что в Мистхилле гости — нечастое явление, Зои отдавала всю себя на то, чтобы очаровать и разговорить новые лица. Этакий раздражающий фактор, маленькая пиявка с прелестными щенячьими глазками и милой улыбкой, от которой многие сходили с ума. Иногда Валери казалось, что сестра обладает какой-то особой магией, заставляющей людей любить ее, несмотря на надоедливость и неутомимость. Марион, отметая вариант того, что девочка могла попросту забыть, задумалась. Если кто-то из этой «семьи Чангретта» появился в особняке, Зои несомненно бы запомнила. Знакомая фамилия не могла прозвучать из уст отца, ибо вне кабинета о делах речи не шло, а до его смерти ни одна из наследниц туда не допускалась. Значит единственная возможность услышать эту фамилию у Валери была только до рождения сестры. Под возмущенный вскрик, старшая Марион выдернула из детских ручонок конверт и уставилась на него в нерешительности. «J. G. Marion». Отцовские инициалы, отцовское дело, отцовская ответственность. Она сама не знала, что останавливало ее от вскрытия письма, ведь тот, кому адресовано послание, мертв, а все его дела перешли к старшему ребенку, что давало ей право ввязаться. Но ввязываться не хотелось. Ощущение, будто сейчас глава семьи Марион ввалится в свой кабинет и накажет за крайнее любопытство, не уходило с самой его смерти. — Зои, — тихо позвала Валери сестру, не отрываясь от букв на бумаге, — ты не знаешь, дедушка у себя? — Он недавно вернулся с рыбалки, — отчеканила та быстро. — Притащил два окуня. Мадам Джози сказала, что подаст их к ужину… — Отлично. Тогда, будь добра, помоги старушке и освободи ее от выгула собак, чтобы она смогла подать нам лучший ужин. — Но… Валери подняла руку, останавливая немыслимый поток слов, что уже был готов вырваться из младшей сестры. Для бессмысленных пререканий не было ни желания, ни тем более времени. Зои насупилась, громко шмыгнула и, высоко подняв голову, направилась к двери. На самом пороге ее догнал голос сестры: — Не забудь зонт. Сегодня довольно солнечно. Хлопнула дверь, и вновь встала густой стеной тишина. Валери сделала глубокий вдох, медленный выдох. Глянула опасливо на выход, прислушиваясь к звукам в коридоре, опустила глаза на конверт и на очередном выдохе надорвала его. Тонкие пальцы вытащили на свет сложенный вдвое лист качественной бумаги, раскрыли его, невесомо пробегаясь кончиками над высохшими чернилами. Письмо написано от руки. Почерк аккуратный, можно сказать, что женский. Крупные буквы плавным переходом складывались в знакомое имя. Марион задержала дыхание.       «Дорогой Джеймс,       Пишу тебе, не надеясь на ответ, ибо знаю, как предвзято ты относишься к ведению дел по переписке. Тем не менее, обстоятельства вынуждают меня отправить это письмо экспрессом и уповать на твою поддержку и возможную помощь, ведь дело, о котором я спешу сообщить тебе, имеет большую значимость для меня и моей семьи.       Винсенте и Анджело убиты. Хоть прошел уже год с их смерти, я сообщаю тебе об этом только сейчас и прошу за это прощения, ведь я знаю, что вы с Винсенте были хорошими друзьями. И как бы сложно не было писать это, но боль от их потери поутихла за прошедшее время, давая место желанию действовать. Мы объявляем вендетту семье Шелби.       Я хочу поговорить с тобой, Джеймс. Прошу тебя встретить меня и моего сына в Ливерпульских доках 25 декабря в 9:30. Буду счастлива вновь увидеть тебя.       Одри»