Известие о дальнейшей судьбе волка Изенгрима

В то время, как волчица и волчата избавились от напасти, Изенгрим с клыками наизготовку удерживал своих противников на почтительном расстоянии. Пусть все подчинённые лиса-герольда были не робкого десятка и превосходили соперника численностью, всё же не решались они подступиться к волку. Кому ж охота заполучить прорехи в шкуре? Что же касается Ренара, то он на собственном опыте успел узнать, на что способен доведённый до отчаяния Изенгрим, как бьётся он насмерть, невзирая на боль, не обращая внимания на раны. Но всё-таки лис не забывал своего главенства, поэтому он с гордо поднятой головой выступил вперёд и обратился к волку с такими словами: — Слушай меня, Изенгрим! Именем короля, чью особу я представляю, ты арестован! Следуй за нами добровольно, если не хочешь усугубить своё положение. — Чтобы Бителюс, которого ты привёл на подмогу, снял с меня и вторую пару сапожек тебе на потеху? — огрызнулся волк. — Говорю тебе, подойди, и разрешим наш спор! Жалкий трус, ты же видишь, что я от тебя не бегу! — Потому что ты не можешь, — усмехнулся лис, — не то мы бы до сих пор гнались за тобой. У тебя короткая память, Изенгрим. Не я швырял перчатку и не я потом катался в пыли, корчась от боли. В прошлый раз я пощадил тебя ради дамы Герсенты и волчат, но жалость моя имеет пределы. Спрячь зубы и сдайся мне. Сдаться герольду не бесчестье, тем паче твоей чести уже нечего терять. Бог свидетель, я хочу уладить дело малой кровью. Иди со мной, я скажу его величеству, что не держу на тебя зла, мы заключим мир и будем приятелями, как прежде… Негодующий рёв, порождённый глоткой загнанного зверя, заглушил его тираду. Кровь застыла в жилах у храбрецов и сам герольд вздрогнул, прижав уши к голове. То был крик мученика под пыткой, вопль грешника в пекле, когда черти поджаривают ему бока на сковороде! Малая горлинка пробудилась в своём гнезде и выпорхнула, не понимая с испугу, куда ей податься. Зайцы и мыши подхватились кто куда, думая, что настал их последний час. Казалось им, что само небо сотрясается над их головами и вот-вот обрушится. Эхо передразнивало раскаты волчьего воя, швыряя их о деревья, и, едва умолкли они, продолжал рычать взъярённый Изенгрим: — Мир?! Вспомни, лжец, сколько раз я прощал тебя и чем всё оборачивалось! Вспомни, — ведь у тебя-то память крепка, — сколько раз доказывал я тебе свою дружбу! Вспомни, кто спас тебя от клыков Морана и выхаживал в своём логове, потому что Гермелина не приняла бы тебя в рваной шубе! И вот чем ты хочешь мне отплатить! Думаешь, я не знаю, зачем ты пытаешься заманить меня к королю? Думаешь, можно простить зло, которое ты причинил моей семье? Я не стану отвечать за твои выдумки! Миру меж нами не бывать! Дерись, Ренар, если ты уже обмочил свой хвост! Ренар скривился, будто кислятины отведал, услышав намёк на постыдную уловку, подсказанную обезьяной Рюкенейв. Уж так не по нраву пришлась ему волчья насмешка! Однако он не был бы лисом, если б не знал, как подпустить шпильку в ответ. — Охотно! — крикнул он. — Только не серчай, Изенгрим, если на сей раз лишишься тех вещей, что дарят радость Герсенте. То-то она расстроится! Покуда извечные враги обменивались любезностями, остальные помалкивали да ждали, кончится ли перепалка добром, или всё же придётся схлестнуться в драке. Ведь рёв Изенгрима поубавил у них охоты затеять стычку. Бедняга Примо терзался тяжелейшими душевными муками. Они точили его с самого начала погони, сделавшись под конец вовсе невыносимыми. Голос совести, прежде заглушаемый позывами голодного желудка, и вообще был ему внове. Бесстыжий разбойник, убийца невинных ягнят, разоритель скудных крестьянских припасов, он не подозревал о её существовании. Волк тихонько заскулил, не понимая, что ему делать. Примо сейчас подчинялся герольду, к которому, как некогда и Изенгрим, испытывал необъяснимую симпатию, и знал, что приказы его обязательны к исполнению. Однако он искренне любил брата, с которым был неразлучен волчонком, и не мог причинить ему вред. Желание вступиться за родственника боролось в нём с покорностью сюзерену до тех пор, пока лис не воскликнул: — Ты не оставил мне выбора, Изенгрим. Эй, Босеан, Ронель, Примо, Бителюс! Скрутите его, да сильно не калечьте! Ему ещё предстоит беседа с королём. — Легко сказать, — заворчал мастиф, прядая ушами. — Вон какие кинжалы у него во рту, как они сверкают при луне! — Болван! — фыркнул Ренар. — У всех у нас клинки ничуть не хуже! Вперёд! И тогда весь отряд, включая командира, с кличем «Монжуа и Сен-Дени!», отринув страх, кинулся на волка. То была героическая битва одного против пяти. Вопреки ожиданиям успех сопутствовал Изенгриму: с ним произошло именно то, чего опасался Ренар. В запредельной ярости позабыл опальный барон о кровоточащих, словно огнём горевших лапах, и вертелся волчком, щёлкая зубами. Кто бы ни дерзнул сунуться к нему, встречал распахнутую безжалостную пасть. Казалось подчинённым лиса, что сражаются они не с одним волком, а по меньшей мере с десятком: настолько проворно действовал Изенгрим. Не иначе как дьявол вселился в него. Успевал он отвечать всем. Недруги отлетали от него подобно брызгам волн, разбивающихся о скалистый берег. К тому ж и Примо, наскакивая на брата, старался не в полную силу. Словом, одноглазый волк немало понаделал дырок в одеждах соперников, чтоб не сидел без дела ёж Эспинар. Изловчившись, он так ухватил за ляжку Босеана, что вырвал у того здоровенный кус мяса — точно ножом отрезал. Визжащий, с хлещущей из раны кровью кабан выбыл из строя. Злополучный кусок плоти тут же исчез в чьей-то пасти, словно и не был. Кто проглотил его, угостившись кабанятиной, в суматохе так и осталось тайной. Да, впрочем, приставить отнятое обратно к ноге Босеана всё равно уж не сумел бы искусный штопальщик Эспинар. Проредив вражьи отряды, Изенгрим приободрился. К тому времени он едва дышал, шерсть его взмокла, лапы подкашивались, вновь боль овладела всем его существом. Ощутив же на языке вкус свежей крови, он заплясал пуще прежнего. — Чума на тебя! — пролаял Ронель, безуспешно пытавшийся опрокинуть бывшего коннетабля и получивший в отместку распоротое ухо. — Примо, не стой истуканом, помоги мне! Примо, не будь дурак, держался поодаль, отделываясь бестолковыми перебежками с места на место. Ренар с досады прикусил себе губу. — Дьявольщина! — сердился он. — Если в прошлый раз я в одиночку одолел его, то почему сейчас мы впятером терпим поражение? Ничего подобного в его расчёты не входило, ибо не совладать с волком значило выставить себя на посмешище. А чья честь стерпит столь жестокий урон? Уж во всяком случае не честь звериного герцога. Хитроумный лис с самого начала схватки следил за Изенгримом, выжидая удобного момента. Когда вслед за Босеаном от отряда нападавших откололся и запрыгал к лесу покусанный Бителюс, Ренар решился действовать наверняка. — Пора проделать брешь в обороне этой крепости, — подумал он, избрав себе целью самое слабое место на теле волка. В тот миг, когда Изенгрим оторвал от земли переднюю лапу, чтобы умилостивить тумаком Примо, Ренар прыгнул. Постоянно совершенствуя охотничьи навыки в ловле птиц, пройдоха-лис не знал промашек. Стиснув зубы, повис он на истерзанной лапе цепко, как пиявка. Изенгрим тут света не взвидел. Громко завывая, он тряс лапой, колотил лиса о землю, да только тот, хоть и туго ему приходилось, не сдавал позиций. С рычанием Изенгрим впился в спину Ренара и непременно сломал бы ему хребет, но Ронель, зайдя слева, схватил волка за шею, а Примо изо всех сил потянул брата за хвост. Если уж и этих мер недостало, чтобы заставить волка высвободить лиса, то подоспевший Бителюс поставил в сражении точку. К несчастью Изенгрима, передние лапы обезьяны ничем не отличались от человеческих рук. Подобрав где-то палку, Бителюс взял её, как сделал бы человек, и опустил на голову бывшего коннетабля в аккурат промеж ушей. Коротко взвизгнув, Изенгрим свалился без чувств. Только тогда мощные челюсти его разжались и помятый Ренар оказался на свободе. Все отступили на шаг, глядя на поверженного врага. Изенгрим лежал на боку, не шевелясь, вытянув хвост — ни дать ни взять мертвец. Язык его вывалился из пасти. Звери молчали, тяжело дыша. Примо сел и, задрав морду к луне, горестно завыл, оплакивая потерю. От его стенаний и камни прослезились бы, имей они уши, что уж говорить о тех, кто наделён сердцами и слухом! Рыжий плут и тот почувствовал себя не в своей тарелке. — Король повелел мне доставить его живым… — задумчиво произнёс Ренар, будто жизнь заклятого врага и впрямь имела для него значение. — Я не забывал приказа, дядюшка, и рассчитывал силу, — оправдывался Бителюс, почёсывая затылок, — да и башка у Изенгрима крепкая. Клянусь, он только оглушён! В подтверждение его слов волк застонал, а лапы его задвигались, загребая, как у пловца. Верно, благодаря прочному черепу, некогда выдержавшему удар подкованного копыта кобылы Райзант, он избежал гибели. Но, лишённый сознания, беспомощный, очутился он целиком во власти лиса. Так Изенгрим попал в плен. В таком-то позорном качестве надлежало ему прибыть на королевский суд.