Ни раздумья, ни молитвы

      К сожалению, наш Иисус не придумал ничего лучше кайфа. Кто бы что там не вякал, но только он способен пробуждать в человеке столь опасную и безумную эйфорию, за краткий миг которой люди готовы задницу порвать, поставив благоразумие и собственную жизнь в обмен на мимолетное просветление и тот до усрачки охренительный пик наслаждения, который невозможно заменить или подделать совершенно ничем. Всё, что существовало когда-то в этом затраханном мире и существует по сей день, всегда идёт на хуй, ведь, что бы ты не делал, как бы не барахтался, бессмысленно идя против ширевого течения, запомни: игла для тебя всегда будет лучше.       Что касается меня и Люсиль? Блять, да мы, как и многие точно такие же чепушилы, слишком быстро засадили свои души за какую-то обмызганную, жалкую дозу этой бессердечной суке под названием «героин». Просто нам было настолько ништяково, что мы, даже особо не задумываясь, всадили в свои молокососные головы, якобы стадия рая продлится, мать его, вечно, и нам вообще никогда не придётся в слезах перегорать от ломки.       Знаете, а ведь у нас с ней было так много нетрезвых, но неплохих по своей сути идей, и, блять, как жаль, что на весь этот действительно годный кал оставалась лишь ничтожная частичка памяти… Последняя мысль стремительно умирала от предчувствия следующей, и так день за днём, час за часом, минута за минутой. Наверно, только какой-нибудь пизданутый закон вселенной смог бы нарушить столь хрупкие мгновения чумового транса.       В день, когда героиновый процесс был с воодушевлением запущен, я вообще вдруг решил заделаться в ранг заебенских романтиков: где-то тридцать минут на трезвяк прихорашивался у заляпанного зеркала, словно тёлочка, идущая наконец на долгожданную свиданку с каким-нибудь прыщавым долбоёбом. Прикол в том, что по дороге к дому Люси я даже сумел нарвать беспонтовый букетик цветов. Букетик, блять, цветов! Но всё для неё… всё для неё, боже, вы б только знали, как я присох к ней.       Топал, значит, весь такой на измене, красочно представлял, как всё будет охуенно, кстати, практически так оно и было, за исключением одного: бабушка Люсиль, как на зло, померла несколько дней назад. Рак всё-таки был ей неравным соперником, и она, как видите, проиграла это изначально нечестное сражение. А жаль, бабка явно была той ещё оторвухой. Но для начала, я, как истинный джентльмен, решил сбить горемычную спесь со своей цветочной распутницы. Знаете, а ведь она настолько безнадёжно прижалась к провонявшему плинтусной дрянью телу, будто во всём мире у неё не осталось никого, кроме малознакомого обдолбанного парня. Да, я полностью согласен, что перспектива отстойная, но, в принципе, очень даже неплохая, особенно для меня.       Короче, не успел я и пять минут посидеть своей немытой сракой на их чистеньком и мягком диване, как Люси, поплакав и к чертям загваздав мою шею соплями, моментально уснула. Пресвятой господь наш, пусть бабуля простит меня, но это такая соль сидеть рядом с эксклюзивной красоткой в запредельно наивной, глупо доверчивой близости, да ещё когда она вся до охуетительства хрупкая и доступная. Эх, а чего стоили только одни её худые ножки, совсем не порченные всякими абьюзаными дырками. Мечта да и только.       Я уже ясно чувствовал себя каким-то маньяком-дрочилой, которому ни одна тёла в жизнь не давала по собственному желанию. Но я всё равно, словно упоротый в сиську, не мог перестать поправлять её растрепавшиеся густые волосы и водить кривыми пальцами по ровному маленькому носу, вытирая заодно остатки высыхающих слёз. Её щёки такие гладкие, а губы настолько удачно приоткрылись, что я практически наклонился к ним, чтобы поцеловать. Знаю, знаю, это в стиле каких-нибудь конченных людишек, но вы не представляете, как сильно мне её хотелось. — Бенни?       Вообще какого хуя она проснулась? Да ещё и в тот момент, когда даже чепуховое слово обжигало шею так, что меня едва не передёргивало. — Можно я закурю? — меня до жопы порывало вскочить, отвлечься, сделать хоть что-нибудь, лишь бы поскорее скрыть не вовремя вписавшуюся эрекцию. — Конечно, — благо она слишком медлительно потирала грустные глаза, вяло разминая затёкшие ноги. Я даже успел в этот момент подорваться, как переклиненный, и спешно замутить дрожащими руками неважнецкую сигаретку. — Бабушка, видать, была фанаткой хорошей музыки? — после парочки затяжек и недолгого молчания мне всё-таки удалось немного привести своё извращение в порядок, поэтому я с радостью приступил к более внимательному осмотру очень даже неплохой хаты. Первое, что попалось на глаза, это, конечно же, небольшой шкаф с полками, заставленными различными пластинками. — Да, если хочешь, можешь взять что-нибудь послушать. — Правда? — я воодушевлённо зажал сигарету губами и начал с любопытством ребёнка осматривать коллекцию покойной старушки, несказанно радуясь сложившейся заварухе. — Твою мать, Люси, клянусь, что нашёл The Offspring! — заорал я, отряхивая пепел в открытую форточку. — Ага… Как пить дать, если ещё хорошенько поищем, то найдём фото Роттена, спрятанное в потайном кармане трусов, или пластинку Rage Against The Machine, — я приметил, как она вдруг завелась по этой теме, и мне захотелось лишь одного: чтобы девочка-хиппи была счастлива. Но я, увы, знал только один рецепт счастья — наркотик. — Давай потанцуем, — спешно затушил сигарету о подошву любимых чёрных кед, спокойно выбрасывая окурок на улицу. Ну, а хули нам, и так всё в дерьме. — Что? — она, видать, подумала, что я бесстыдно ебанулся крышаком или решил таким образом поиздеваться над ней. — Слушай, Люсиль, твоя бабулита явно не хотела, чтобы ты тут морозилась как кайфоломка. Разве так поминают человека, который фанател от крутейшего Декстера Холланда? — моему разыгравшемуся возмущению уже не было никакого предела. — Неужели ты не видишь, как отчаянно кричат эти юные безгрешные глаза на фото: «Декстер, сукин ты сын, ради всего святого, оттрахай меня наконец!» — под шумок приобнял Люси за плечи, указывая на портрет когда-то довольно привлекательной девушки. — Бенни, а ведь и вправду кричат, — не переставая придурошно хихикать, продолжал пялиться на стену, чувствуя себя после её одобрения этаким парнем мечты.       Мы долго зависали под группу The Killers, кстати, любимая песня Люсиль — «Mr. Brightside». Я улыбался, как ненормальный, отплясывая какое-то в край низкосортное говнецо, но мне было плевать, я же хотел поцеловать её. Что, в принципе, и сделал, уже почти не отдавая себе отчёта. Ко всему этому дерьму прибавилось и то, что Люси сразу стала вся такая готовая сделать, блять, всё, что только попрошу, до безумия покладистая и так изящно прогибающаяся под моими похабными ладонями, которым, видать, сразу было дозволено лапать совершенно всё: хочешь — мацай сиськи, а хочешь — лезь в трусы. Но таким ненасытным скотинам, как я, даже этого всегда мало. И она это стопудово знала.       Кое-как оторвавшись от облизывания её шеи, начал стягивать с горячего тела одежду: слишком непочтительно, слишком грязно для такой, как она. Я, чёрт возьми, был груб, когда спешно разрабатывал хранимую доселе девичью честь мерзкими ручёнками, а после и вовсе по-свински предложил вмазаться. Конечно же, она согласилась, забив на то, что её мать с концами потеряла разум из-за этой параши. Да и мне, если честно, было глубоко насрать в тот момент. Вся оставшаяся честь и, может быть, даже совесть в темпе упиздолили после того, как мы вместе занюхали героин…       Балдёжный момент ожидания отсчитывался с точностью до секунды, и это не идёт в сравнение ни с чем, что когда-либо происходило в моей жизни. Из Люсиль дурь вообще наконец выбила всё блядство, и вы бы только видели, как она голая вытанцовывала под песню The Hermitt «The Man Behind The Mask». Такая свободная и лёгкая, такая открытая и правдивая… для неё уже полностью стёрлись какие-либо рамки. Возможности становились безграничными, когда её столь сильно обуревала радость существования. Мир остался где-то там, за окном, здесь и сейчас существовали только мы, абсолютно упоротые Бенджамин и Люсиль ловящие заразный, но всё-таки как ни крути пиздатый кайф под звуки гранжа и инди-рока.       Я всё никак не мог налюбоваться этим шикосным зрелищем. Мне хотелось рыдать от красоты Люси, даже когда её смачно вывернуло на любимое бабушкино кресло. И вообще плевать, что бархатная кожа слегка запачкалась блевотой, я всё равно продолжал хотеть. За что, несправедливый Иисус? Ведь прах бабули ещё не успел остыть, а её обдолбанную внучку уже с энтузиазмом фачила какая-то подлая гнида, который час дерзко натягивающая её маленькую задницу на свой блудный член.