Сливки и разбитые зеркала

Младший вздрагивает от губ на своих ключицах, вытягивающих из омута мыслей. И обнимает в ответ на ласку. Донхун требовательный. Напористый. В противоположность Сэюну. Идеальный контраст горячих и холодных рук. Хун снимает с себя футболку и стягивает одежду с Юна. Быстро, резко, нетерпеливо. В глазах огонь горит, а за этим огнём — страх. Вдруг уйдёт? Никогда не вернётся больше? Потеряется? Исчезнет? Сэюн со своими бледными волосами и голыми коленками выглядит так, будто сейчас выскользнет из рук. Донхун боится, поэтому Сэюна полностью собой заполняет. Целует каждую клеточку кожи. Младший многозначительно смотрит, мол, 'хён, раздевайся тоже до конца'. Хун медленно осматривает блёклую кожу и зацеловывает, разливая кармин засосов, прикусывает, отчего Юн тихо постанывает. Но и немую просьбу младшего выполняет, отбрасывая всю одежду в угол комнаты. Донхун заглушает первую боль мягким поцелуем, ниже спускается и целует кости ключиц. Пальцы раздвигает, проникая глубже. Юн дрожит, выстанывая нечто невнятное. Такой нежный, невесомый. Сливки — сейчас утечёт из рук. Хун двигается медленно, распаляя всё больше и больше. Волосы отрощенные, непослушно-кудрявые назад откидывает. Юн резко хватается за плечи старшего, откидывая голову, и Донхуна ведёт с вида под собой. Молочная шея. Пара засосов. Донхун обволакивает собой, растягивая удовольствие. Сэюн неприлично протяжно стонет. Сплошной фетиш Хуна. Донхун, задевая простату — задевает, наверное, и сердце тоже. Все остальные мысли уходят, у Сэюна — только размеренные толчки и поцелуи дорогие. И хруст сердца Гвана, и Джунхи, и все проблемы — всё заглушено. Затушено. Губы? Донхун глубоко целует, надавливая руками на талию. Хозяйничает во рту младшего, прикусывая и играясь. Всё равно боится, но это пройдёт. Юн дрожит в его руках. И последний момент их любви венчается приторно высоким сэюновским стоном.