Сливки и разбитые зеркала

Дыханием прошлого (лета) — всё как по старой ране, да? Сколько раз проходили — всё мало. И снова Донхун берёт Сэюна без остатка, вбирая в себя полностью. И совсем не удерживают узы отношений, не могу стать стальными оковами и держать, не отпуская. Джун понимает. И прекрасно всё знает, но не может. Отказ — равно смерти. Поэтому вновь бьёт себя и выбивает рыдания из лёгких. Чан — снова плачет, видя хёна убитым. Объятия — раз за разом тонет в любви к Джунхи. Один раз 'люблю', и хён замирает, чувствуя, что нужен кому-то. Нет, не кому-то, а Чану. Постепенно отпускает лишние чувства, давая свободу себе и ему. Донхуну, который не придёт, чтобы вернуться. Гван же не понимает. Не понимает от слова совсем. Вновь ищет где-то внутри Сэюна остатки растопленных чувств. Плачет и просто падает на колени. А Сэюн не его, не надо просить. Но любовь оплетает, не даёт думать рационально, не даёт освободиться, не даёт отпустить. Ни себя, ни его. Ни себя, уже уставшего от любви, которая не приносит ничего кроме боли. Ни его, Сэюна, который не придёт, чтобы вернуться. Сэюн хрупкий. Ему страшно. Гвана не то чтобы не хочется отпускать, не хочется причинять ему боль. Гван тоже хрупкий, но он не рассыпается. В руки себя берёт и сквозь слёзы улыбается. Когда смотрит на удаляющуюся спину Юна. Донхун не даёт сказать ни одного слова. Просто затыкает поцелуем и пробирается пальцами под толстовку. Да Сэюну в принципе и говорить нечего, разве что короткое 'люблю', но это Хун и так знает. Сэюн отстраняется первым, но только ради того, чтобы вечно холодными пальцами расстегнуть пуговицы кофты и, поглаживая руки и бока напротив, просто нежно прижаться. Донхуну мало такого домашнего и расслабленного младшего, который обычно чувств не показывает. А Хун наоборот — по-моему слишком. Вроде не людях нет, но как только наедине — обнимает, гладит, как будто Юн уйдёт через пару секунд. Хотя никуда уже не уйдёт, и Донхун знает это. Но всё равно — тянется за поцелуем, трогает и прижимает сильнее. И только Сэюну — всю нежность. Ведёт горяченной рукой от коленки вверх и вжимает в кровать сильнее. И сэюновские холодные пальцы контрастно царапают спину. Хун очень любит эти ночи — бесконтрольная нежность и касания. И Сэюн тоже их полюбил. Отпустил всё — и чувству отдался. Отдался Донхуну. Младший вздрагивает от губ на своих ключицах, вытягивающих из омута мыслей. И просто обнимает в ответ на ласку.