Он бежит ночью из опасения, что она пошлёт свою рать против него. Эта боязнь основательна; Дидона умирает, чтобы не пережить своего унижения, но она умирает со словами: exoriare aliquis nostris ex ossibus ultor; её последние мысли – мысли о мести. Ф. Ф. Зелинский, «Мотив разлуки»
Пролог
Очередной болезненный спазм скрутил желудок, и Арвин согнулась пополам. Снег под её туфлями окрасился багрянцем. Обряженная в лучшее своё платье, она хрипела и плевалась, лишь бы поскорее избавиться от отравившей нутро заразы, в которой желчи больше, чем духа древнего дома. С ожесточением сплюнув в снег очередной кровавый комок, она зачерпнула в ладонь незапятнанной ещё крупки и протёрла горящее лицо, смазав краску. Дышать стало чуть легче, но лёгкие всё равно словно придавило камнем. Разогнув спину, она тяжело прислонилась плечом к колонне и невидящими глазами посмотрела в темноту сада, на неотличимые одно от другого, сливающиеся в единый мрачный массив деревья. Сразу за садом начинался лес, а в нём обитали дикие звери – так он ей рассказывал. Они приходили по ночам и уносили на серых хвостах души тех, кто не заслужил земного мира. Арвин утёрла спёкшийся рот и мотнула головой: на мгновение ей показалось, что среди обледенелых веток мелькнули злобной искрой жёлтые глаза, но это было лишь видение – оборотням не добраться до неё здесь, даже если бы она пала убийцам в ноги и молила о смерти. Из окон дома лился на снег яркий свет, слышалась музыка и многоголосый весёлый говор – людям внутри было тепло и привольно, и никто из них понятия не имел, что она стоит здесь, чувствуя, как понемногу немеют пальцы в тесных лазоревых туфельках. Подув на собственные голые руки теплом, она выдохнула в ладонь язычок пламени и придержала, свободной рукой защищая от ветра. На мгновение она подумала, что неплохо было бы сжечь дотла этот старый дом вместе со всеми гостями, но тут же опомнилась и сбросила пламя в снег, где оно, шипя, вскоре погасло. Глядя в чернильное небо над задним крыльцом, она вдруг поняла, что не им всем нужно желать смерти, ненавистным и любимым, не им всем нужно исчезнуть из жизни, чтобы всё наладилось... а ей самой. Спустив ногу с крыльца – осторожно, словно сходила в воду, – она прислушалась к натужному скрипу снега и оглянулась на двери. Из дома так никто и не вышел, даже он не хватился, хотя она-то надеялась, что он заметит её отсутствие, почувствует, поймёт… Она опустила в снег вторую ногу и покачнулась, провалившись в игольчатый холод по щиколотку. Кровь шумела в ушах так громко, что она больше не слышала собственных шагов и захлёбывающегося рваного дыхания. Подхватив подол платья, она бежала всё дальше и дальше по сугробам, прочь от ярких огней людского жилища и шума праздника, раздирая наряд и голые руки об острые ветки. Она не чувствовала боли, ведь совсем скоро станет легче – она убежит далеко-далеко, туда, где её уже никогда не найдут… Найдут. Внезапное осознание обухом ударило по макушке, и Арвин остановилась, всё ещё не в силах отдышаться. В растрепавшиеся волосы набился снег, снежинки налипли на ресницы, а изо рта вместе с паром выходили последние крохи тепла. Её всё равно найдут и вернут туда, где она быть не хочет. Так не лучше ли остаться здесь, раз уж нет больше места, где она могла бы найти покой?.. Ноги отказались служить, и она опустилась на колени в сугроб. Снежное одеяло манило своей холодной нежностью, а разыгравшаяся к ночи метель сулила мир и заботу. Она легла в снег, закрыла глаза и больше не шевелилась.