I'll be your song when the dance is over

      Как это повелось, первые сутки на новом месте были полны впечатлений. В каждом углу дома, за каждым задвинутым ящиком, в каждой вазе и на каждом вытканном изображении герба Слизерина хранились секреты. Порой они были совсем не там, где их можно было ожидать. Сириус предупредил её, чтобы Алиса думала дважды, а то и трижды перед тем, как прикоснуться к любой вещи, которая находится не в её комнате и не в кухне.       Алиса решила не исследовать дом без отца. Ей было интересно, но она больше не была второкурсницей, ищущей приключений, да и рядом не было близнецов, которые могли бы её прикрыть или защитить в случае чего. Она быстро поняла, что ей, в общем-то, не очень хочется бывать где-то, кроме как на кухне и в своей спальне. Но и между этими помещениями лежали коридоры, лестничные пролёты, рамки картин и двери, двери, двери… Всё выглядело неуютным и запущенным до предела. За одной из дверей была ванная комната — едва Алисе захотелось открыть кран, оттуда появился призрак с роскошными завитыми усами, который с недовольным видом скрестил руки на груди и уселся прямо в раковину.       — Добрый вечер, — не моргнув, сказала Алиса и всё равно открыла кран. В древних трубах что-то загудело, а следом с перебоями, будто отплёвываясь, полилась ледяная вода. Хотя призрак не мог почувствовать воду, он сильно вздрогнул, как будто замёрз и промок.       — Хамка! — бросил он гнусаво, а потом пролетел сквозь Алису, заставив её поёжиться от неприятного ощущения. Она ещё долго слышала, как он воет где-то в трубах. По сравнению с Плаксой Миртл он выглядел жалко, но всё равно… Неприятно иметь такого соседа по дому.       Алиса твёрдо решила ничему не удивляться. Произошло достаточно вещей, которые было, казалось бы, не переплюнуть. Раз — отрубленные головы домовиков над лестницей. Два — Кикимер, живой и невредимый, но крайне неприятный домовик. Три — этот призрак.       Четыре… Четвёртой вещью был портрет старухи Вальбурги Блэк, который разбудил Алису на следующее утро через пару часов после раннего июльского рассвета.       — УРОДЫ! ГНУСНЫЕ ПОДОНКИ! ПОЛУКРОВКИ, ВЫРОДКИ, ПОМОЙНЫЕ ГАДИНЫ! УБИРАЙТЕСЬ ПРОЧЬ ИЗ ДОМА МОЕЙ ДРЕВНЕЙШЕЙ И БЛАГОРОДНЕЙШЕЙ СЕМЬИ!       Алиса едва не свалилась с кровати. Она поспешно схватилась за палочку, которая лежала на тумбочке, быстро замоталась в одеяло и бегом покинула комнату. Спросонья она не поняла, что происходит, забыла о том, где находится. Почему-то её сознание представило ей, что она в Хогвартсе, в своей спальне, поэтому Алиса испугалась сильнее, увидев вместо знакомых красных пологов, раскиданной косметики и сопящих соседок грязно-серые стены, покосившиеся лампы, покрытые паутиной, и вихри пыли в воздухе, играющие в лучах утреннего солнца.       — НЕ СОБИРАЮСЬ Я ТЕРПЕТЬ ТО, КАК ВЫ ТОПЧЕТЕ СВОЕЙ ГРЯЗЬЮ СВЯТОЙ ДОМ МОИХ ПРЕДКОВ! ПРЕДАТЕЛИ КРОВИ, ПОЗОРИЩЕ МАГИЧЕСКОГО МИРА!       Кто-то с сильным топотом спустился вниз по лестнице, ругаясь сквозь зубы. Алиса потёрла глаза, а потом вспомнила: она на площади Гриммо. Начались её летние каникулы. И тот, кто извергает оскорбления — это её бабушка.       Вчера перед сном Алиса долго думала о своей семье и о том, как много она о ней узнала в последнее время. Её печалило то, что многие факты оказались разочаровывающими. Например, у неё никогда не было бабушек, и в раннем детстве Алисе хотелось, чтобы хотя бы одна бабушка у неё обязательно была. Хотелось, чтобы у неё была какая-нибудь милая старушка с румяными щеками, которая до отвала кормила бы её пирожками с малиной. Или, например, элегантная пожилая леди, которая учила бы её французскому языку и помогала с игрой на фортепиано… Но главное — чтобы был ещё один родной человек, который бы сделал её богаче и сильнее в духовном плане, чтобы он собой заслонял её от пустоты. Алисе не хватало этой безусловной заботы и защиты, особенно в те моменты, когда мама ругала её за какие-то шалости (пускай это чаще всего было обоснованно и справедливо).       Но о такой бабушке, какой была мать её отца, она не мечтала никогда. Алиса спустилась на первый этаж и увидела, как Сириус тщетно пытается заткнуть голосящий портрет.       — Замолчи, чёрт бы тебя побрал, замолчи!       — КАК ТЫ ПОСМЕЛ СЮДА ПРИТАЩИТЬСЯ, ЩЕНОК, ОХ, СКОЛЬКО ИЗ-ЗА ТЕБЯ Я СЛЁЗ ПРОЛИЛА…       — Тебя никто не просил об этом! Закрой рот! — с этими словами отец наконец захлопнул портьеры на визжащем портрете Вальбурги Блэк. Он тяжело перевёл дух, почти с ненавистью глядя на то место, где сейчас была кричащая желтолицая старуха. Когда она замолчала, Алиса заметила, что остальные портреты, висящие с обеих сторон от неё, тоже ворчали и возмущались, но отец сейчас не обращал на них внимания. Поэтому она сама произнесла нужные заклинания и заставила портреты замолкнуть. Успокоить их было значительно легче, чем Вальбургу.       Худая грудь отца под халатом тяжело вздымалась. На лице залегли горькие складки.       — Пап? — осторожно и сипло ото сна прошептала Алиса. Отец её не услышал, что, собственно, было неудивительно: от криков множественных Блэков у самой Алисы в ушах звенело. Ей показалось, что отец смотрит куда-то сквозь стену, так жутко… И он совсем не шевелился. Как будто в какой-то прострации. — Папа! — чуть громче повторила она, заставив обратить на себя внимание.       — Я тебя слышу, — нервно прошептал Сириус, повернув к ней голову. — У моей матери есть такое развлечение — просыпаться ни свет ни заря и голосить без повода… — Он хмуро поморщился. Его голос был полон раздражения. — Ты почему не спишь? Разве ты не наложила на дверь Заглушающее?       Алиса поморгала и недоумённо посмотрела на отца. Тот выглядел неожиданно строгим. Что-то в его вопросах было обвиняющее, как будто это она виновата, что портрет раскричался!       — Заглушающее? — негромко переспросила она.       — Да, на дверь своей комнаты тебе нужно было наложить Заглушающее, — нетерпеливо повторил он.       — Я не знала, что надо.       — Я же тебе говорил…       — Ты говорил только запереть дверь, — упрямо произнесла Алиса. Они с отцом несколько секунд смотрели друг другу в глаза, пока тот не скривил губы от недовольства.       — Драккл, ну забыл, значит. Слишком много нюансов в этом чёртовом до… — он опустил взгляд на её ноги из-под одеяла и вдруг изменился в лице. — Так! Ты почему босиком? — он поднял на Алису огромные глаза. — С ума сошла, что ли?! Бегом за обувью, и чтобы я больше этого не видел!       — Чего ты раскомандовался, Господи! — громким шёпотом воскликнула Алиса. Её глаза были широко распахнуты. Она никогда прежде не слышала, чтобы отец разговаривал с ней в таком тоне. Он всегда был для неё отцом, конечно, но общался с ней больше как старший приятель, близкий друг, и если уж он её и воспитывал, то делал это мягко и ненавязчиво. А тут какие-то требования и претензии… Алиса ощущала себя не в своей тарелке, и ей очень хотелось это прекратить. Её очень пугало, что с самого утра всё идёт наперекосяк.       Сириус несколько секунд смотрел на неё, замерев. А потом вздохнул, закатил глаза и устало провёл ладонями по лицу.       — Я не… Чёрт, такое утро, да ещё и ты выскочила босиком… — он убрал руки от лица и с некоторым укором посмотрел на дочь. — Нельзя, понимаешь? — он старался говорить ровнее и спокойнее. — Здесь по ночам дует, по полу могут бегать насекомые или другие твари, я их уж травил, как мог, но они всё равно лезут и лезут… Здесь даже докси водятся, а если они тебя укусят, то пока я найду противоядие…       — Я поняла, пап, — мягко перебила его Алиса. — Я случайно, я же просто не привыкла пока…       — Да, да… — отец теперь выглядел озадаченным и задумчивым. Он говорил, как будто обращаясь не к ней, а к своим туманным и тяжёлым мыслям. — Я понял. Я теперь понял…       Алиса вдруг слабо рассмеялась и, шагнув, обняла своего сонного, всклоченного и немного недоумевающего от особенностей свалившегося на него счастья в виде взрослой дочери отца. Тот замер, а потом с тихим и виноватым вздохом положил ладони ей на спину.       — Доброе утро, пап, — миролюбиво сказала она, отстранившись. — Выпей кофе или что-то такое, хорошо? Я пойду обуюсь и приведу себя в порядок, а потом приготовлю что-нибудь на завтрак.       — Поспала бы лучше ещё часик-другой, рань такая… — произнёс Сириус.       — Уснёшь тут у тебя! — покачала головой Алиса, уже поднимаясь вверх по лестнице.       Она собиралась, пытаясь отогнать навязчивые мысли, которые вились вокруг неё, точно назойливые мухи. Мысли, как голос Рока, назидательно твердили, что это только начало, что ей только показалось, что отец ей рад; на самом деле он здесь, в окружении вопящих духов-родственников и этой накопившейся грязи, глубоко несчастен, и она ничего не сможет изменить или сделать лучше…       Жизнь не налаживается. Отец был беглым узником, им и остался — даже здесь, в этом доме. Алиса видела его боль, неизлечимую и приевшуюся, которая заставляет стискивать зубы до скрежета даже во сне. Алиса видела его ненависть, гнев от того, как несправедливо обошлась с ним жизнь. Он скрывал это, как мог: иронией, шутками, сарказмом и пассивной агрессией. Рядом с ней, с дочерью, он, конечно, становился другим. Его сердце раскрывалось для любви, внимания и готовности принимать и отдавать счастье, руки становились тёплыми, обнимающими, губы изображали сотни разных улыбок… Но что если это всего лишь притворство?       Вдруг она не сможет поднять его настроение, помочь окончательно вернуться к спокойной жизни? Вдруг она заразится его непоглотимой горечью и станет такой же нервной, вспыльчивой и вздорной? Что это будут за каникулы…       Алиса хотела изменить его жизнь. Может быть, даже отчасти спасти его. Стать его светом в окошке, его надеждой. Но разве она когда-то была такой? Да у неё лучше всего получается всё на свете портить. Она так и не повзрослела окончательно, не стала серьёзной и устойчивой, с внутренним стержнем, о который можно опереться… Она — ребёнок. Она не Тонкс, которая даже с детскими наручными часиками и в дурацких носках в любой момент может хоть на мракоборческое заседание пойти, хоть на серьёзную орденскую миссию.       А что относится лично к её, Алисы, достижениям?..       «Я спасла своего отца тогда, в 1994», — робко сказала она этому суровому голосу, который наполнил её голову. «Вытащила его буквально из лап дементоров и помогла сбежать…»       «Ты была не одна. И вообще это придумали ребята на два года тебя младше, без которых ты бы не справилась», — ехидно отвечал ей незнакомый голос в голове.       От этих мыслей оторопь брала. Алиса хмуро посмотрелась в зеркало, которое было в чёрных морщинах и пятнах от старости. Она не понимала, откуда взялись эти гнетущие, давящие мысли, до этого их не было. Но они казались такими правильными… Такими настоящими… Алиса плеснула на лицо ледяной водой, от которой пахло сыростью. Противная вода, от неё кожа быстро начнёт шелушиться.       «Зато потом я весь год поддерживала отца. Писала ему, еду и лекарства присылала…»       «Разве этого было достаточно? Думаешь, ты делала всё возможное? Сидела в тёплой гриффиндорской башне, пока он прозябал в пещерах и заброшенных домах, охраняя вас с Гарри…»       — Что ещё я могла сделать? — сглотнув, спросила вслух Алиса. Ей хотелось быть громче голоса, который не умолкал. Она смотрела себе в глаза. Во рту пересохло, участился пульс, кожа похолодела, ладони вспотели. Алисе знакомы эти ощущения. Голос внутри никак не унимался:       «Ты бестолковая. Ничего ты не можешь… Только и требуешь к себе внимания. Ты этого не заслуживаешь. Гарри вот, герой, сейчас страдает у магглов, а ты?.. Разве ты нужна здесь?»       Алиса быстро вышла из ванной, ощущая нарастающий ком в горле. Настроение было безнадёжно испорчено. Хотелось зажать себе уши и не слышать-не слышать-не слышать этого… Она громко топала, спускаясь по лестнице и хмурясь ковру под своими ногами.       «Твои родители — сильные и достойные люди, твои друзья — отважные и весёлые, а ты? Разве ты такая?»       Топ. Топ. Топ.       — Тише-тише, прошу тебя, — отец, одетый в дневную одежду, стоял на пороге кухни, где приветливо горел желтоватый свет. Он поднёс палец к губам и многозначительно посмотрел в сторону портрета своей матери. Алиса поспешно стала идти мягче, с опаской ожидая, что сейчас дом вновь пронзят оглушительные оскорбления… Но в этот раз пронесло.       Завтрак прошёл быстро. Отец вёл себя почти так же весело, как и вчера, да и Алиса старалась выглядеть бодрой и беззаботной. Она много болтала, задавала кучу вопросов и даже шутливо отчитала Сириуса, когда он сказал, что не хочет есть, мол, никогда не завтракает, только пьёт кофе. На душе Алисы был огромный осадок от внезапного наплыва горьких и навязчивых мыслей о её собственной никчёмности, которые вцепились в неё и не отпускали, как бы громко она ни смеялась и как бы ни старалась запить их горячим шоколадом.       После завтрака Сириус повёл её на обещанную экскурсию по дому. Комнат было много, и каждой отец не уделял достаточного внимания; лишь бегло рассказывал, для чего она нужна или упоминал каких-то незнакомых Алисе Блэков со звёздными именами.       Каждая комната, которая могла бы выглядеть как музейное помещение с дорогими реликвиями, была скорее жалкой. Когда-то шикарные обои выцвели и теперь напоминали старый пергамент, на который кто-то давно пролил воду, так что он не разгладился. В некоторых нижнюю половину стен покрывали дубовые панели в трещинах и пыли. Камины, которых в доме насчитывалось не меньше семи, были забиты грязью и мусором, а серванты со стеклянными стенками помутнели и разбухли от накопившегося хлама. Где-то их встречали пауки, где-то — клопы, где-то — тараканы, где-то — докси. Алиса впечатлила своего отца тем, что не испугалась никого.       Дом терпеливо выслушивал насмешливо-сардонические шутки отца и саркастичные комментарии Алисы. Дом впитывал это, запоминал. Чем дальше они шли, чем выше поднимались, тем сильнее Алиса чувствовала скапливающееся вокруг её корпуса напряжение.       Портреты были почти в каждой спальне и в каждом кабинете, но ни один из них не выдавал того, что замечает первых за десять лет живых людей. Они единогласно объявили новым хозяевам бойкот.       Алиса чувствовала, что дом им это ещё припомнит, но не решалась спросить отца о своих опасениях. Ей казалось, что она просто трусиха, которая себя накручивает. И вообще он над ней посмеётся или, того хуже, разочаруется в ней. Поймёт, что она не такая уж храбрая и славная девушка, что она испугалась какого-то дома. Сочувственно похлопает по спинке, предложит поехать обратно к маме… Ещё чего! Алиса решила, что даже если её с головой накроет паника, или она увидит воочию воплощение ужаса, который пока скрывает этот дом, она и не пискнет. Отец же как-то это всё терпит, значит и она справится.       Чуть легче и веселее стало на самой верхней площадке, под мансандрой: там в роскошной и большой (на весь этаж!) спальне жил Клювокрыл. Сириус устроил ему постель среди круглых и вытянутых подушек и покрывал из атласа, шёлка и бархата, при этом обезобразив огромную постель на полукруглом подиуме. Клювокрыл быстро вспомнил и признал Алису, ей не пришлось долго кланяться ему. Она покормила его мёртвой уличной белкой, не испытав при этом никакого отвращения.       — Ты выбрал для него лучшую спальню, да? — с улыбкой спросила Алиса.       — Моей матери уже всё равно, кто тут живёт, — ответил Сириус. Он смотрел в высокое арочное окно с коваными чёрными завитушками, засунув руки в карманы. Алиса кивнула своим мыслям, не прекращая гладить гиппогрифа по сизым перьям: отец мстит своей матери всеми возможными способами.       В других комнатах всё было в том состоянии, в котором их оставили старые хозяева, но здесь отец что-то менял. Например, был выпотрошен платяной шкаф, и только пара пустых вешалок одиноко покачивалась, а над трюмо темнели прямоугольники, где раньше висели колдографии в рамках.       — Ему тут хоть нравится? — поинтересовалась Алиса, спрашивая про Клювокрыла. Про бабушку Вальбургу говорить совсем не хотелось.       — Его тут хорошо кормят и не оставляют без внимания, — пожал плечами отец. — Кстати, твоей сове этот дом тоже приглянулся…       — Этот дом — воплощение её души, — фыркнула Алиса. — Не удивлюсь, если она останется тут навсегда.       Сириус повернулся к ней.       — Гера не виновата, что родилась с дурным характером.       — Я пыталась её перевоспитать, пап. У всех моих друзей так или иначе есть шрамы от её укусов, что уж говорить про меня…       — Я и говорю: дурной характер. С ней просто нужно обращаться нежнее.       Алиса медленно покачала головой из головы в сторону, растянув губы в широкой кислой улыбке. Сириус продолжал внимательно смотреть на неё.       — Ты шутишь, да? Думаешь, я не пыталась? Я перепробовала кучу всего… Она неисправима. Я не плохая хозяйка.       — Нет, — вздохнул Сириус. — Если хочешь, можешь оставить её у меня. Мне кажется, мы нашли общий язык. Со всякими зверюшками и тварями куда легче общаться, чем с людьми… — он лающе рассмеялся. Алиса вместо ответа снова погладила Клювокрыла, который склонил голову низко к земле и прикрыл глаза.       — А как Клювик относится к музыке? — спросила она спустя пару минут, кивнув на крупный белый рояль. Он выглядел целым и невредимым.       — Он относится хорошо ко всему, что не причиняет ему вред или опасность. Но если ты про рояль — он не работает. Этот, по крайней мере… А ты умеешь играть? — в глазах Сириуса был нескрываемый интерес.       — Ну… Если немного потренируюсь, то могу что-нибудь простое сыграть, — слегка смущённо сказала Алиса. — Я занималась с мамой до Хогвартса, ну и первые пару лет после поступления тоже.       Отец улыбнулся и несколько секунд молчал, что-то обдумывая. Иногда Алисе казалось, что каждый раз, когда он узнаёт о ней что-то новенькое, то потом обкатывает это в голове, мысленно дорисовывая всё более реалистичный образ своей взрослой дочери до конца. Алиса, чего уж таить, делала тоже самое, когда Сириус ненароком рассказывал что-то о себе или своём прошлом. Они были рядом друг с другом, но знали друг о друге мало, как бы много ни переписывались в прошлом и как бы много времени ни проводили за разговорами.       Они достраивали друг друга, как паззлы, разбирались друг в друге, как в сложных механизмах. При этом снова и снова убеждаясь, что узнать друг о друге придётся ещё очень много.       — Если хочешь, можем попробовать настроить рояль в гостиной на втором этаже. Только там сначала нужно убраться, на это уйдёт не один день… Сама увидишь, мы там ещё не были, — он фыркнул. — Никогда бы не подумал, что у меня будет дочь-пианистка.       Алиса обиженно сдвинула брови и встала с покрывала, где она до этого сидела рядом с Клювокрылом. Она решила во что бы то ни стало доказать отцу, что вовсе она не фанатка классической музыки, или кого он там себе представил. Сириус только со смехом повёл её в свою спальню, в которой стены почти полностью были обклеены плакатами, картинками и колдографиями.       Алиса хохотала над слегка смутившимся отцом, который не был готов к тому, что дочь увидит плакаты с девушками в откровенных бикини. Но в целом комната впечатлила её. Здесь был лёгкий бардак, но не от многолетнего запустения, а от того, что здесь жил человек, который пренебрегал идеальной чистотой. Глаза радовали гриффиндорские стяги, полосатый шарф, повязанный на один из столбиков кровати, старые плакаты с рок-музыкантами…       — У меня было много пластинок и дисков для магнитофона, — сказал отец. — Но большую часть я забрал, когда уезжал, а остальные мать, наверное, выбросила…       — У меня дома тоже много пластинок. Надо будет попросить маму, как вернётся, чтобы привезла их сюда… — с задумчивой улыбкой изучая плакаты на стенах, ответила Алиса. Она не заметила, как на лице отца угасла улыбка, и он на несколько секунд замялся.       — Да, надо будет, — наконец тихо сказал Сириус, подобрав с пола коллекционный журнал о мотоциклах. Как будто ему вдруг стало неловко от того, что у него всё раскидано, как у неопрятного подростка.       В комнате повисла тишина. Алиса думала о том, что в этой комнате было по-своему уютно. Своеобразный хаос, в котором ты чувствуешь себя как дома. А ещё она только что поняла, что когда она здесь, тёмные силы дома её не трогают, да и навязчивые мысли отступили.

***

      — Как видишь, в доме необходимо навести порядок, — говорил Сириус, когда они спускались на второй этаж.       Посещение гостиной было конечной точкой в экскурсии по дому. Почему-то с этой комнатой отец тянул дольше всего… И уже на лестничной клетке Алиса стала понимать почему. За стенами этой комнаты клубилась сила, от которой дух захватывало. Она бы совсем не удивилась, если бы отец распахнул дверь, а там вместо древней резной мебели и картин в паутинах оказалось настоящее бушующее море. Или торнадо. Или Адское пламя…       Просто так увидеть эту силу было невозможно. Не было ощутимых колебаний воздуха. Но Алиса чувствовала эту силу, потому что она тянулась к ней, звала её с собой. Какие-то мельчайшие магические атомы сталкивались, образовывали крошечные соединения и будили в Алисе её собственную, невербальную магию…       Это было странно, неожиданно, но прекрасно.       — Членам Ордена заниматься этим некогда. Никто особо и не горит желанием, — продолжал отец, который, очевидно, ничего подобного не чувствовал. Не чувствовал, как вокруг них сгущается воздух. Не чувствовал, как нарастает шёпот десятков духов, когда-то населявших эти стены…       — Поэтому убираться будем мы? — слабо спросила Алиса, затаив дыхание, когда отец открывал высокую и узкую дверь гостиной…       За дверью не оказалось ничего. Ничего разрушительного, ничего сбивающего с ног. Никаких видимых проявлений огромного скопления магии. Это была на первый взгляд обычная большая и продолговатая комната в серо-зелёных тонах, с золотыми канделябрами на чёрной мебели и с плотным слоем застоявшейся пыли в воздухе. Роскошный ковёр был до того укутан ворсом, что на нём с трудом можно было разобрать герб Слизерина и витиеватую надпись на латыни. В тяжёлых шторах попискивали докси. В дальней стороне зала стоял крупный чёрный рояль с поднятой крышкой: наверняка все струны испортились от влаги…       Но Алису тянуло какой-то невидимой силой к гобелену во всю стену слева от входа. Именно там был эпицентр огромного скопления невидимой магии, от которой покалывало в кончиках пальцев и челюсти сводило. Да, этот гобелен сильно выцвел и, как и многие вещи в доме, выглядел изрядно потрёпанным, но в нём была жизнь. Алиса никогда прежде ничего такого не видела.       Что это, интересно? Сильный магический артефакт?       — Думаю, да, — голос отца звучал как будто из-под воды, и Алиса приложила усилия, чтобы сосредоточиться на нём, а не на гобелене. «О чём он вообще сейчас говорит?». — Дамблдор считает, что в будущем, когда Волан-де-Морт начнёт разворачивать масштабные действия, Ордену понадобится больше помещений, чем просто кухня для проведения собраний, поэтому нужно, чтобы всё выглядело вполне сносно. Да и мне самому не терпится вытряхнуть отсюда весь этот чёртов хлам, чтобы зажить нормально… — он сделал паузу, чуть склонил голову. Алиса повернулась к нему, стараясь не подавать виду, что что-то идёт не так. — Я не заставляю тебя присоединяться к уборке, ты ведь всё-таки у меня в гостях…       Она недовольно усмехнулась. В ней росла сила. Магия пробуждалась, обновлялась, становилась более могущественной.       — Предлагаешь сидеть и смотреть сложа руки, как ты прибираешься? Ещё чего! Пап, я сделаю всё, что в моих силах. Мне хочется помочь Ордену, помнишь?       — Ты просто золото, — довольно прошептал Сириус, на пару секунд притянув к себе Алису, чтобы поцеловать её в лоб.       Отец возвращал её с небес на землю. Отец напоминал ей, что она ещё твёрдо стоит на ногах. Отец был тёплым. Родным. Заботливым. Спокойным…       И пустым. В нём не бушевала огромная сила так, как бушевала в гобелене. В нём не было того, что перевешивало, от чего сердце Алисы билось быстрее. Он не замечал этой силы.       — Можешь просить о чём угодно, — слова лились из неё автоматически. Как будто это говорила не она. Как будто Алиса сама отделилась от своего тела и наблюдала за собой со стороны. — Я не очень сильна во всяких бытовых чарах, как тётя Андромеда, но наловчусь.       — Хорошо, — отец сейчас смотрел на неё немного грустно и как-то странно. И говорил медленно. — Но не перетруждайся. И помни, что я тебя не заставляю… — он резко сдвинулся с места, подошёл к гобелену и хлопнул по нему ладонью, от чего тот пошёл слабыми волнами, а вокруг взлетели облачка пыли.       Алиса почувствовала, как от этого оскорбительного хлопка в самом гобелене раздражённо зашипела магия… И у неё самой по спине пробежался холодок. Что же он делает? Разве так можно?       — Ну, интересно, что это такое? — с лёгким вызовом спросил Сириус.       — Я… — замялась Алиса. Она как раз вчитывалась в имена под изображениями людей, которые между собой соединяла яркая золотая нить.       — Да ты глаз оторвать не можешь, я же вижу, — сухо произнёс он. — Ладно, смотри. Знакомься, вернее. Моя… — он вдруг коротко кашлянул. — Чёртова семья.       На самом верху крупными буквами значилось: «Благороднейшее и древнейшее семейство Блэков». Чуть пониже девиз: «Чистота крови навек».       «Подойди ближе, девчонка», — ехидно зашептал уже знакомый с утра голос в голове. — «Посмотри, это твои великие предки… Твои корни… Семья достойнейших людей…».       Внутренний голос больше её не пугал. Он казался самым правильным и самым ясным.       — Это вся твоя родословная? — пробормотала Алиса, оглядывая гобелен сверху донизу. Здесь были сотни людей. Более старшие поколения, видимо, в целях экономии пространства, уменьшили до того, что их имена можно было разобрать с трудом, и они были под самым потолком. Но их частично поели докси. От этого сковывало странной досадой: память о стольких личностях утрачена…       — Как видишь, — хмуро произнёс Сириус. — Здесь написано: «благороднейшее», но на самом деле среди них практически нет ни одного достойного человека. Тех, что были, выжгли с гобелена, как меня, когда я сбежал. Я был вот где, — он ткнул пальцем в прожжённое пятно где-то на уровне пояса Алисы. — Здесь была твоя тётя Андромеда… — другое пятно, чуть повыше. Его сделали с особым остервенением: полотно прожгли насквозь, уничтожив при этом и обои, сквозь дыру просвечивала грубая каменная кладка стен. — А тут — мой дядя Альфард. Он оставил мне солидное завещание и помог после побега из дома, за это его из рода и изгнали. Но он не особо расстроился…       «Он просто не понимает!» — воскликнул голос. — «Не понимает всё величие этого благородного дома. Не понимает, какая огромная магическая сила в нём хранится. Он её не чувствует… Он никогда не будет ею обладать. Но ты ведь чувствуешь её, дитя, не так ли?..»       — Этого выжгли за то, что защищал права магглов… — желчно продолжал Сириус. — Эту — за то, что вышла замуж за предателя крови… Эта, по-моему, вышла замуж за маггла, не помню точно… Кто здесь остался, спросишь ты? Фанатики чистой крови, любители издеваться над магглами, домовиками и гоблинами, последователи Волан-де-Морта. — Сириус со вздохом отошёл от гобелена на несколько шагов, как будто хотел посмотреть на него издалека. — Я надеялся, что больше никогда всё это не увижу…       «И зря! Зря! Он даже не понимает, от чего по глупости отказался…»       Алиса молча продолжала разглядывать гобелен. Ей очень хотелось прикоснуться к нему. Ей казалось, что так между ней и внутренней магией, которая заключена здесь, протянется невидимая ниточка, и сама Алиса станет сильнее. Она чувствовала сердцем, что это её место силы. Место, где её невербальная магия, не всегда предсказуемая, лёгкая в обращении и стабильная, может обрести источник поддержки. Интересно, станет ли Алиса более могущественной, если найдёт контакт с гобеленом?       «Станешь… Станешь, девочка… Обязательно станешь…» — шептали, искушая её, уже несколько голосов в её голове.       — Тебе нужно быть аккуратнее, Касси, — голос отца заставил Алису чуть вздрогнуть и обернуться. Она, вглядываясь в переплетения древних нитей и вслушиваясь в голоса, как будто выпадала из реальности, забывала, что всё ещё находится на площади Гриммо.       — Почему? — Алиса посмотрела на отца, который небрежно сидел на спинке дивана и хмуро смотрел на неё.       Ей казалось, что теперь она нашла решение для ситуации с её магией. Больше не будет выбросов, больше не будет вспышек магии, больше не будет страха того, что магия пропадёт совсем… Она теперь точно научится с ней обращаться окончательно — Алиса пока не знала как, но была в этом уверена. Тепло росло внутри Алисы, оно бурлило и ликовало. И вот теперь-то, когда источник магии так рядом — отец говорит ей быть осторожнее?       — Возможно, из всех проклятых и испорченных предметов этот гобелен самый-самый. Не вздумай к нему прикасаться.       Как будто он мысли её прочитал!       — Я… Я чувствую, что там есть какая-то жизнь, пап, — её горло внезапно пересохло. Хотелось пить, хотелось набраться сил, но Алиса понимала, что единственное, что может ей помочь — это гобелен. — Как будто всё это, — она провела рукой перед самой плотной тканью. — Дышит и живёт… И зовёт меня…       — Ну конечно, — мрачно кивнул Сириус и встал на ноги. — Так, иди ко мне. Сейчас.       Его голос внезапно стал командным. Похожие интонации были в его речи, когда он обращался к Кикимеру. Алиса не сдвинулась с места. Как она отойдёт?.. Да ведь она обессилит, если сделает хоть шаг в сторону от гобелена. От одной мысли о том, чтобы покинуть гостиную, перед глазами начали плыть мутные пятна, а сердце забилось так сильно, что дышать стало сложнее. В пересохшее горло стала забиваться пыль…       «Прикоснись к гобелену… Почувствуй его… Тебе станет лучше, ты станешь свободной…»       — Кассиопея, — строго и настойчиво проговорил Сириус, двигаясь в её сторону.       В следующую секунду он резко взял её за руки, которые уже тянулись к древнему полотну, удержал их, когда она попробовала вырваться. Потом было что-то ещё… И как будто внутри отключили свет. Алиса посмотрела на отца с мольбой загнанного зверька, резко слабея. Голоса окутывали её голову, они заглушали слова отца, они твердили ей, что она должна оттолкнуть его, ударить, убежать, соединиться с силой Блэков… А потом всё стало темнеть и глохнуть. Её веки резко отяжелели. Алиса ослабла, как марионетка, у которой обрезали ниточки.       Было холодно. Тепло ушло. Магия… Молчала, больше не звала её. И внутри неё тоже было пусто.       — Смотри — на — меня. Только на меня, — отчеканил Сириус, водя палочкой с зажжённым фиолетовым огоньком перед её носом.       — Пап… — прошептала Алиса. Пересохшие губы плясали и не слушались её. В ушах звенело. Она сидела на полу, прислонившись к спинке дивана и вытянув ноги в сторону гобелена. Отец сидел рядом на коленях, загораживая её от огромного родословного древа…       Которое было совсем мокрым. От воды оно потемнело и обвисло жалкими волнами.       А ещё стало пусто и тихо. Никаких голосов. Никаких невидимых движений воздуха. Никакой вертикальной тяги, никакого скопления магической силы…       Пустота. И больше не было возможности обрести контакт с магией.       — Что ты с ним сделал? Я больше… Ничего не чувствую… — едва проговорила Алиса, норовя отвести взгляд от отца, но он пальцами брал её за подбородок и заставлял смотреть на себя. Она и правда ослабела, конечности еле шевелились — она с трудом подняла руку, чтобы отвести прядь от лица.       — Облил «Гибелью воров», — сухо объяснил отец. — Это зелье из Гринготтса, которое снимает любые чары… Билл снабдил меня парой бутыльков для борьбы с особо опасными вещами в доме… — он погасил палочку и положил рядом с собой на пыльный ковёр. — Так и знал, что надо самому всё перепроверить, прежде чем тебя водить.       Алиса не ответила. Она тяжело откинула голову назад и отвела взгляд к мутным окнам. Она чувствовала себя опустошённой и заболевающей. В голове скрутился узел ноющей боли, все чувства обострились так, что Алисе захотелось онеметь и отключиться, чтобы ничего не ощущать. Даже малейшие прикосновения и действия были острыми. Обшивка дивана, ворсистый ковёр, ресницы, которые колют щёки, когда она моргает, холодок по коже и давление в лёгких при дыхании…       Отец, закончив колдовать над ней, теперь просто сидел рядом и молчал. Прошло несколько минут, и, почувствовав, что ей становится немного лучше, Алиса смогла выдавить:       — У меня дежавю, пап. Ты снова оказался рядом, когда у меня обморок…       — Лучше бы я был рядом в более удачные моменты, — он не улыбнулся. Алиса пожала плечами.       — Прости. Надо было тебя послушать, но всё это произошло слишком резко…       — Что именно ты почувствовала, когда смотрела на гобелен?       Как ему сказать?       Как описать ему ту бурю, которая пронеслась по каждой клеточке её тела, которая стреляла во все нервные окончания? Как рассказать ему о силе, которая была такой сокрушительной, что могла сбить с ног? Как сказать ему о магии, о той чудесной магии, которая скрывалась в этом гобелене или за ним, которая пробудила невербальную магию где-то внутри неё и заставила Алису почувствовать себя не одинокой?..       Как сказать отцу о том, что она почти обрела надежду на то, что нашла хоть какую-то ниточку, связывающую её со всем остальным магическим миром? О том, как долго в первые годы обучения в школе она страдала, потому что не могла свыкнуться с мыслью, что магия внутри неё другая, неизвестная, странная, такой нет ни у кого, как нет и того, кто мог бы рассказать о ней Алисе? О том, что в десять лет ей было страшно от самой себя?..       Было глупо думать, что она так легко, так быстро и так безболезненно найдёт ответ на тысячу своих вопросов сразу, но Алиса надеялась. Она… И правда поверила в то, что какой-то гобелен ей поможет.       — Я голоса слышала… И не только голоса, — беспомощно сказала она. Потеряв силу, она была жалкой. Потеряв силу, она даже не могла рассказать о ней. Но отец понял её без слов.       — Это всё ловушка, Касс. Что бы ты ни видела или ни слышала, здесь ничего на самом деле не было… — Сириус провёл ладонями по лицу, запустил пальцы в тёмные волосы. — Это всё проклятая магия дома.       — Магия дома? — переспросила она. Отец кивнул. Его синие глаза сейчас были особенно пронзительными, хотя в гостиной было мало света.       — Да. По своей природе дом — это просто дом. Но здесь жили поколения и поколения, которые заключали сделки с магией, совершали тёмные ритуалы, хранили то, что само по себе было опасно, заколдовывали предметы вроде этого гобелена. Это не могло пройти бесследно. Магия не возникает из ниоткуда и не исчезает в никуда. Она осталась здесь, в этих стенах… Дом пропитался ею насквозь. У Хогвартса тоже есть своя магия, и она уже давно не зависит от школьников, профессоров и призраков, которые Хогвартс населяют. Но если там, как ты сама знаешь, это лёгкие и светлые чары, всевозможные заколдованные коридоры и лестницы, тут и там возникающие волшебные помощники для юных балбесов… То тут это тьма.       У каждой древней чистокровной семьи есть с двадцать собственных заклинаний и обрядов. Инициация в род, отречение от рода, помолвка, поминки, заключение магических контрактов. У каждой семьи есть свои причуды. У Блэков, например, чёртова казнь домовиков — ты же понимаешь, что головы рубят не кухонными ножами? И это, Касси, только одна сторона магии дома.       — Тогда другая сторона какая?       Сириус слегка приподнял брови и горько хмыкнул.       — А другая, дитя моё, заключается в том, что почти все великие и благородные представители дома Блэк после своей смерти предпочли не пойти дальше… А остаться здесь. Они выбрали себе портреты и поселились туда в положенный срок. Поразительная верность своему роду, не так ли? Раньше, когда здесь жили мои родители, они могли бродить по дому и свободно общаться друг с другом. А теперь они, видимо, из-за того, что не могут принять наше присутствие и собрания Ордена, не покидают свои картины. Как будто бездействуют, — он недоверчиво фыркнул.       — А что они могут сделать? — спросила Алиса, которая после услышанного уже ничему не удивлялась.       — Когда их много, они много чего могут. Такие маленькие, почти незаметные, но очень точные действия… Кто, по-твоему, напитал силой этот гобелен? — он махнул рукой в сторону мокрого полотна. — У дома в целом много рычагов воздействия, но это, пожалуй, самый сильный. Я должен был понять, что гобелен на тебя так повлияет…       — Ты не мог этого понять, — машинально сказала Алиса.       — Мог. Я же знал о твоих магических силах… — он закусил губу, что было ему совсем несвойственно.       — При чём тут мои магические силы? — сразу спросила она. В воздухе стало колко. Что отец знает?       Перед ответом отец собрался с силами. Он поджал уголки губ, на щеках появились и исчезли горькие складки.       — При том, что я знал человека с такими же магическими силами, — эти слова дались ему нелегко. Алиса чуть не вздрогнула.       Как это возможно?! Ей твердили, вернее, она думала, что, кроме неё, таких людей не бывает… Она столько книжек прочитала про невербальную магию, про людей, которые рождались с похожим даром — никто, ни один случай не был похож на её.       — Кого ты знал? — у неё пропал голос. Отец помедлил с ответом; он как будто резко стал старше на пять-десять лет.       — Мой младший брат Регулус тоже был невербалом.       Сердце Алисы пропустило удар. «Не может быть!».       Это казалось невозможным… И в то же время самым возможным. Младший брат отца… Наверное, это всё объясняло. Наверное, её дар передался ей от Блэков.       — Правда?       — Абсолютная правда, — сухо сказал Сириус. — Помнишь нашу первую встречу? Ты спасла меня от тех пацанов, которые пытались превратить меня в стол.       Алиса кивнула. Она помнила. Пятый курс, октябрь, яркие жёлто-красные листья, первые заморозки. Скулящий от боли большой чёрный пёс, испуганные второкурсники… И она с Фредом и Джорджем. Тогда она даже не думала, что у неё что-то может не получиться. Она помогла Сириусу избавиться от неверных чар, возможно, помогла сохранить его здоровье, но всё равно слово «спасла» из уст отца звучало как-то слишком.       — Я долго думал и не понимал, где ты могла научиться невербальной магии, пока не понял, что у тебя такой же дар, какой был у моего брата, — он говорил теперь, не глядя на неё. — Я видел то, как он колдует, видел, как он реагирует на внутреннюю магию этого дома… Она манила его так же, как сейчас манила тебя. И ты, и он… Вы более восприимчивы к подобного рода вещам. Вы тонко чувствуете магию дома, которую остальные могут и не заметить. И вы оба в этом не виноваты. Но мой брат с детства был принят в этот род, поэтому и дом относился к нему соответствующе. Он мог питать свои силы этой магией, дом щедро делился с ним, укреплял его способности. Равных в магии Регулусу не было. Он ещё на первом курсе мог переплюнуть даже старшекурсников… Иногда он перебарщивал, обжигался, и магия захлёстывала его с головой. Иногда он не справлялся с объёмами сил, которыми он обладал…       Алиса слушала его, приоткрыв рот. Ей казалось, что она слышит свою историю. И почему-то очень хотелось плакать, потому что этого незнакомого, но в особенном смысле родного Регулуса уже не было в живых.       — …Но мои родители с детства учили его не пересекать черту. Ещё до школы приглашали особых учителей, чтобы он учился управлять собой… И он много работал вот с этой чертовщиной, — Сириус снова махнул рукой в сторону гобелена и сделал паузу. Алиса вздрогнула, когда поняла, что отец теперь смотрит на неё. Он заговорил тише и спокойнее. — Но ты — не он, детка. Для тебя гобелен может быть опасным. Он даже не был так активен до твоего появления… Дом тебя не принимает и вряд ли примет до конца. Ты никогда не была и не будешь частью этой чёртовой семейки… И любое прямое соприкосновение с магией этого дома для тебя может быть опасным. Ты не жила здесь, ты не знаешь, на что этот дом способен. Дом будет проверять тебя… Пока ты не дашь ему отпор.       — Как я должна это сделать?       Наверное, это прозвучало слишком гулко и сдавленно.       — Показать ему, что ты сильнее, — хрипло объяснил отец. — Ты и так сильнее, потому что ты жива. Магия этого дома темнейшая из всех, потому что её подпитывают десятки душ, которые остались здесь после смерти, а не отправились дальше… Они обманывают тебя, как сейчас, с этими голосами в голове… Но худшее позади. Гобелен же мы всё-таки обезвредили.       Алиса молчала, обнимая свои коленки. Мысли роились, сдавливали стенки черепа. Дышать стало труднее.       — Это всё потому, что я твоя дочь, да? Если бы я была чужой, дом бы реагировал иначе, верно? И гобелен активизировался только из-за меня?       — Верно. Римус ночевал здесь пару раз, и, насколько я знаю, он ничего подобного не чувствовал.       — Дом типа… Чувствует мою кровь, мою принадлежность к тебе и остальным Блэкам?       Отец прищурился.       — Типа.       Алиса вскинулась и резко подалась вперёд. Внутри всё кипело. Она не понимала, как в одном доме, в узких стенах и затхлых комнатах, может быть и приветливый Клювокрыл, и плакаты в комнате отца, и вкусный утренний кофе, и полчища мёртвых родственников, которые пытаются свести её с ума.       — Ты точно уверен, что я смогу… справиться с этим дерьмом? — резковато от эмоций спросила она. — Вдруг этим всё не закончится?       Она смотрела колко и зло. Она крепко сжала кулаки, упёрлась ими в пол — руки задрожали. Но отец оставался спокойным, хотя раньше Алиса замечала, как пылко он заряжался чужими эмоциями. Ему было совсем не всё равно на её состояние, просто именно сейчас он должен был быть тем, кто вернёт своего ребёнка на землю, поможет заново найти опору и за руку выведет из темноты.       — Ты уже видела весь дом, никаких сюрпризов больше нет, — уверенно сказал он. — И я тебе уже говорил, что этот гобелен — главное средоточие магии дома. И под действием «Гибели воров» он бессилен. Теперь это просто тряпка. Я попрошу Дамблдора и других волшебников на ближайшем же собрании помочь мне заблокировать силу этих чар. И после этого всё будет в порядке, обещаю, — его голос чуть дрогнул. Алисе показалось, что глаза её отца стали ярче и пронзительнее, но после этого он нервно улыбнулся и поспешно положил ладонь ей на макушку. — Я сделаю всё, чтобы ты была в безопасности, моя девочка.

***

      После обеда Алиса хотела привычным и небрежным жестом отправить груду грязной посуды в мойку. Она так уже делала, это не самое сложное заклинание. У неё даже почти получалось складывать всё в красивую стопку в воздухе, где крупные тарелки снизу, блюдца сверху — так делала миссис Уизли, умудряясь успешно организовывать грязную посуду даже после двенадцати человек за столом.       Но в этот раз ничего не получилось. Золотые кубки, медные тарелки, вилки и ножи с выгравированными на них гербами дома Блэк — всё это с грохотом упало на пол. И хотя посуды было не так много (всё-таки обедали они с отцом вдвоём), Алисе показалось, что в кухне стало очень шумно. Из головы не уходил звон, даже когда отец, быстро среагировав, сам отлевитировал всю посуду.       Ещё и Кикимер выбрался из своей каморки с бормотанием в духе: «бесполезная девчонка, позорище рода Блэк…», но Сириус быстро рявкнул на него, так что тот убрался восвояси.       — Касси, это бывает. Ты просто устала, — произнёс он, глядя на неё потерянное лицо. Алиса не знала, как сказать ему о своих подозрениях.       Ей было знакомо чувство опустошения внутри. Её невербальная магия сошла на «нет», видимо, после случая с гобеленом. Алиса понимала, что это не навсегда, но она резко почувствовала себя без рук.       Бесполезной. Как и говорил Кикимер.       — Да, наверное, — вымолвила она.       — Иди наверх и отдохни пару часов, — велел он. — Уборку начнём позже, это успеется.       — Отправляешь меня на сончас, пап? — через силу хмыкнула Алиса. Сириус улыбнулся.       — Ну а что с тобой сделаешь, чудо?       Если отец и беспокоился из-за ситуации с гобеленом, он скрывал это, как мог. Алиса совсем не хотела расстраивать его, поэтому покорно ушла на «сончас» — закрыла за собой дверь комнаты, прислонилась к ней затылком и смежила веки, сдерживая слёзы. Алиса ненавидела чувствовать себя такой слабой и ни на что не способной. Она протянула палочку, пробормотала: «Люмос». На кончике палочки зажёгся маленький и тусклый огонёк. Он пару раз мигнул, а потом упал вниз и утонул в ковре, как будто был искрой от фейерверка.       «Это бывает»…       Бывает. Только с ней и бывает. Последние года полтора её магия была в самом стабильном состоянии, чёрт возьми — ни выбросов, ни «отплывов», никаких резких скачков. Сейчас же она была на дне, и Алисе казалось, что вообще лучше пару дней не прикасаться к палочке, чтобы не стало хуже.       Хотя куда хуже-то?       Алиса открыла глаза и бросила палочку в сторону кровати. Хотелось поговорить с кем-то — не с отцом, нет, ей не хочется опять его тревожить. Хотелось поговорить с мамой. Или с Фредом. Или с Ремом, или с Тонкс. Или с Родом… С кем-то, кто хорошо знает её, и кто даже бесцветное «всё будет хорошо» может сказать так, чтобы она в это и правда поверила.       Но ещё сильнее хотелось поговорить с тем человеком, который наверняка мог не просто посочувствовать Алисе, а сказать ей напрямую, как вывести её магию из этого упадка. С дядей Регулусом, который навсегда остался чуть старше её.       Странно… Алиса не слышала о нём, не знала о его существовании до недавних пор, не знала, каким он был человеком, догадывалась лишь, что у него с её отцом были непростые отношения. Но он тоже был невербалом. Интересно, чувствовал ли он когда-то, как она, пустоту в душе от того, что не может колдовать? Магия — не кислород, без неё можно жить, но без неё сложно. Как он, интересно, справлялся?       Его комната была единственной запертой комнатой в доме, его комнату единственную они прошли мимо во время экскурсии. А ещё Алиса догадывалась, что Регулус был одним из немногих Блэков, кто не остался в этом доме, а ушёл дальше, шагнул за завесу смерти.