Дурные сны - дело нехитрое

Когда Маша вышла из Темного мира в свой, то первое, что она почувствовала, был чувствительный тычок в спину, от которого она кубарем полетела на пол. А второе – прижавшая ее к этому чудесному, деревянному, вкусно пахнущему, удобнейшему полу чувство чудовищной усталости. Ей показалось, что как только она прошла границу миров вместе с звоном стекла из нее выдернули скелет, оставив только желеобразное тело, абсолютно не способное на самостоятельное перемещение по вселенной. Сзади возмущенно что-то сказали. Чьи-то крупные сильные руки подхватили ее под руки, поставили стоймя, слегка встряхнули. Звуки, казалось, проходили через толстый слой ваты. Но постепенно сознание прояснялось, девушка переставала чувствовать себя настолько уж беспомощной, а через тишину пробился знакомый голов Волкова, интересовавшийся, не ушиблась ли она и вообще в своем ли уме. Девушка повернулась и с усилием задрав голову взглянула в глаза местному вожаку оборотней. Тот с опаской всматривался в ее лицо: -Мария Давидовна, вы как?- в который раз повторил казак, но не увидевший в ее глазах того, чего боялся, выдохнул про себя, очередной раз поразившийся странностям этой женщины. Глаза были совершенно обычного, привычного для нее карего цвета, с покрасневшими белками, слегка припухшими веками. Но обычные. От женщины пахло странной гарью, но и только. Ничего страшного, просто очень уставшая обычная девушка. -Вы идти-то можете, я вам ничего случаем не повредил? -Могу, - тихо, слабо ответила она и попыталась сделать шаг. На всякий случай казак подстраховал ее и под руку довел до кабинета полицмейстера, устроил всего кресле, сам уселся напротив и стал наблюдать, как потихоньку бледная девушка приходит в себя, словно выныривает из страшного сна. Через несколько минут она уже оглядывалась вокруг и задавала вполне подходящие вопросы: -А где Лев? Что у вас тут вообще происходило? -Ох, Мария Давидовна, что тут только не происходило, пока вы гулять по Темному миру изволили… -А Алексей Иванович со всеми вещами своими на постоялый двор перебрались, тут недалече. Пьет, шельма, и рассказывает громко так, что разукрасил его Тиберий Иванович исключительно из ревности к Марьяне Ивановне, якобы к нему она более расположена. А Льва Павловича вообще прогнать изволила, сказав, что не по рангу он ей, вот тот и запил. – Последние новости Петр рассказал уже со смехом пришедшей в себя, порозовевшей и в данный момент беззастенчиво хохочущей девушке. -Вот же змея, и здесь вывернулся, и себя героем выставил и Льва облить грязью умудрился. Ох, отхватит от Марьяны Ивановны при нашей следующей встрече, ох отхватит. Петр уже досмеялся и поднялся со своего места, закончив рассказ: -Зря вы злитесь на него, прав он, что сплетни распускает. Пусть мелет языком, отвлекает. Очень уж в последние дни здесь много чужих шныряет да про поместье и про ведьму выспрашивают. Даже в нашем Радищеве вчера пара подозрительных объявилось. Путниками, мелкими торговцами представились, да что-то скарба у них недостаточно. Ладно, пойду я, делами займусь. А вы подождите здесь, вернется Лев Павлович. -Точно? -А то ж. Никитич его до самого города вел, дальше соваться уже не стал. А что он в городе-то вытворить сможет? Там глупостей не сотворишь. Вернется, куда денется. Мария дождалась, пока казак выйдет, выбралась из кресла, достала из шкафа привычный уже томик законов и устроилась с ним в кресле. *** Лев Павлович мерил шагами помещение полицейского участка и злился с каждой минутой все больше и больше. Страх за глупую девчонку смешивался в нем с странными приступами жгучей ревности и самобичеванием. «Ой, дурак, ой дурак. Поверил, купился, взрослый уже человек, а купился. Поверил, что нужен ей, стареющий ссыльный офицер. Этому видению дивному. Нет, ну ее-то понять можно, куда мне тягаться с самим господином какого-то мира. Понятно, пришла, посмотрела, разочаровалась, ушла.» Резкий поворот. Шаги в другую сторону. Приступ отупляющего страха. «А вдруг он ее принудил, заставил силой. Может она там уже в кандалах закованная, может пытки уже начал, чтоб выпытать все про силу ее ведьмовскую, про мир ее странный? Или хуже того, обманом завлек и помощником своим темным сделал? А я, я как всегда, неудачник, чертов неудачник, ничего не смог сделать. Ни-че-го» Ну почему он ее отпустил, почему не остановил, не отговорил от глупости, видел же, что задумала недоброе. Левую руку, неосознанно сжатую в кулак, пронзило болью. Поворот. Шаги в другую сторону. Боль отрезвляла, убирала пьяный туман, показывая все в еще более неприятном свете. Срыв его на столичного франта, истерический припадок почти, офицера недостойный. Дожил, опустился до того, что не только девица его спасает, но и друзья за честь его стоят. Сам уже ни на что не способен. «Ну и правильно, ну права она, кому я такой нужен, не пригодный ни к чему? Не защитить, не поддержать, даже честь свою защитить не могу». Лев грузно опустился на свое привычное место, не соображая, что делает, протянул руку к очередному стакану, а выпив, поморщился. Сама в руки легла любимая сабля. С юности в периоды волнений успокаивался чисткой и обиходом оружия. Спать полицмейстер в ту ночь так и не отправился. Пил, чистил оружие и ел себя поедом. Перед зарей, когда запели петухи, в его буйную лохматую голову начали забредать совсем уж отчаянные мысли о том, что не стоит портить белый свет таким уродством как он. Однако кончить с собой в столь непотребном виде ни честь, ни внутреннее чувство прекрасного не позволяли. Если уж умирать позорно, то хоть при параде. А пока мылся, брился, да в порядок костюм свой приводил, голос разума рационального победил в нем недобитого молодого офицера- фаталиста. То одна фраза всплывала перед глазами, то другая. Договор этот опять же, письма Бенкендорфу, то, как смотрела на него, как касалась. Как горели ее глаза, когда они неуклюже, медленно слишком на клинках тренировались. К рассвету он был готов полностью и абсолютно к тому, что решил сотворить. Да и совесть его спала теперь спокойно. Да, он ранен и рыцарь из сказки из него никакой. Но она пришла к нему, она сражалась за него, а значит он ей нужен. Значит она вернется. Рано ли, поздно ли. А вернется. А значит к этому возвращению необходимо подготовиться единственным достойным способом. Он достал чистый лист, перо и медленно, старательно выводя каждую букву, стараясь не косить, что-то написал. Когда, едва удерживая спину прямой, а походку ровной, он вышел во двор, то сразу же заметил помощника своего, помятого с дремы, явно проведшего где-то поблизости всю ночь. «Бдил, сторожил. Будто действительно пес верный. Может оно и к лучшему, что не совсем человек? Надежнее так-то.» Любимого скакуна заседлали быстро и подвели. Взлететь в седло, как было привычно раньше уже не получалось. Мешали новые раны. Но сил уже хватало, чтобы довольно крепко усидеть и выполнить, что задумал. *** Степан Никифорович Стоцкий, глава полиции Кузнецка, был невероятно спокойным человеком. Казалось, ничего в этом мире не могло удивить его, а тем более вывести из себя. Было ли это результатом большого жизненного опыта, признак возраста или врожденное качество, никто в Саратовской губернии не знал, да и гадать особо не хотел. Однако даже каменное спокойствие старого офицера дрогнуло, когда утром в его кабинет влетел без предупреждения и соблюдения хоть каких-то приличий всклокоченный, запыленный, но в полном облачении со всем комплектом оружия полицеймейстер Радищева Лев Павлович Вольмер. Отставного офицера он знал с самого его приезда к ним в удел, как человека строгого, спокойного, отличающегося крайней педантичностью, как его предки – немцы. Никогда не позволял себе он не то что подобного поведения, а даже появиться пред очи начальства в неидеальном виде, спешке или без предварительного доклада. Еще беспокойство добавил блеск в глазах вломившегося человека и красные следы на манжете его рубашки. Степан Никифорович мигом вспомнил, что не прошло и двух недель, как ему сообщили, что радищевский полицейский серьезно ранен. Запыхавшийся мужчина прошел к его столу, вытащил из-за пазухи немного смявшийся лист, развернул его, положил перед Стоцким и потребовал: -Подпишите, Степан Никифорович! – на Стоцкого пахнуло водочным духом, что еще повысило градус удивления. А уж поле того, как он прочитал написанные слова, глаза его уже самым неприличным образом полезли на лоб. -Лев Павлович, как это понимать? Врываетесь сюда, требуете такое. Нет, я, конечно, рад за вас, очень рад, давно пора. Но не в таком же виде. Да и кто эта девица, позвольте узнать? Подходящего ли она роду? Что родители ее думают? Мужчина мотнул головой, морщась от боли: -Подходит, согласны, подписывайте! Быстрее, пожалуйста. -Но я не могу так сразу. Вы же знаете, вы под опалой, дело особое, надо посылать в столицу запрос. Вольмер, взъярённый, наклонился прямо над столом начальника и прорычал: -Некогда, согласен Петербург, согласен. Подписывай, иначе не спрошу вашего мнения, самовольно все сделаю. -Но, позвольте, голубчик, последствия… -Да плевать мне. Ошарашенный как никогда в жизни Степан Никифорович достал перо, обмакнул в чернильницу и подписал прошение подчинённого, которое тот тут же вырвал из рук и убрался из его кабинета даже не попрощавшись. -Чудны дела твои, Господи, - перекрестился Стоцкий, - Что ж там за девица такая, интересно. *** Еврей – ювелир, один из немногих в небольшом уездном городке, только открыл свою лавочку, когда в нее ворвался запыхавшийся человек, в котором по мундиру и висящей на боку сабле можно было признать человека благородного и явно непривыкшего к отказам. Мужчина затребовал необходимый товар, ругнулся, поняв, что может легко ошибиться с размерами, но быстро выбрал требуемое, кинул на прилавок кошелек, даже не заглянув в него и выбежал из лавки. Денег в кошельке оказалось недостаточно, однако старый опытный еврей благоразумно решил, что это не тот случай, когда стоит бежать за покупателем. А на завтра он спокойненько с утра сходит к главе полиции и все распишет, авось Стоцкий опознает странного посетителя и найдет на него управу. А Лев Павлович, чувствуя, как перчатка наполняется кровью, а рана на животе пылает резкой болью, сжав зубы уже скакал на свежем, забранным с полицейского двора взамен своего запыхавшегося, коне обратно в Радищево. А в голове, затуманенной водкой, болью от вскрывшихся ран и усталостью от бешенной скачки, билась только одна мысль: «Она смогла, и я смогу», повторяясь по кругу, как заклинание. К полицейскому участку он подъехал уже почти теряя сознание, держась только на собственном упрямстве. Манжет рукава вымок в красном и на жилете начало проступать из-под повязок темное пятно. Почти свалившись с хрипящего коня пошел внутрь, держась за стенку. На пороге его встретил верный Волков, но молча отступил вбок, пропуская начальство, даже не пытаясь выведать его планов или помочь. Дверь в привычный и ставший уже любимым кабинет открылась без скрипа, хотя и довольно тяжело. Придерживаясь стенку и не поднимая от качающегося пола головы, он пошел на привычно свое место и лишь перед самым столом понял, что оно занято. Уютно развалившись в его кресле, закинув ноги в своих странных ботинках на его стол и бумаги, в обнимку с сборником законов в кресле дремала Маша, взлохмаченная и такая уютная. Лев сжал зубы от очередного приступа боли, и понял? как она потихоньку отступает, оставляя место сначала приступe безумной радости, почувствовал, как разжимаются тиски, в которых, оказывается, все это время было его сердце, а затем на замену пришла тупая ярость на это безалаберное, дурное, нескладное существо, которое посмело сунуться в опаснейшее место без него, рисковать своей жизнью без него. -Дура, - тихо, слегка хрипя, прошептал он, потянувшись, чтобы убрать прядь с ее лица. Но руку перехватила чужая ладонь, затянутая в перчатку, огромные глаза распахнулись: -От идиота слышу, - так же тихо проговорила она. Мужчина всмотрелся в ее глаза, боясь увидеть то, что недавно описывала девка, но на него в упор смотрели такие знакомые, изученные до мельчайшей точечки в радужке уставшие покрасневшие карие глаза, даже чуть посветлевшие, словно выцветшие, по сравнению с привычным глубоким коричневым цветом. Девушка заметила это внимание и опустила взгляд: -Со мной все нормально. И с глазами тоже. Все хорошо, честно, - девушка заметила покрасневший манжет рубашки и тихо вскрикнула, быстро выбралась из кресла, по-кошачьи проскользнув под руками Льва, развернулась и усадила офицера на свое место, начала быстро расстёгивать пуговицы на форме и увидела одежду, пропитанную кровью, - Господи, Лев, тебе же врач нужен, срочно. -Не страшно, переживу. -Ага, конечно, подожди, я Волкова за Тиберием пошлю. Мужчина перехватил ее за руку. -Не надо. Да и не приедет Тиберий. Кажется, терпению нашего доктора окончательно пришел конец. -Ясно. Идем, обопрись на меня. – Девушка помогла Льву встать, закинула себе на плечо его здоровую руку и, поддерживая, повела наверх. Дотащив уже почти теряющего сознание офицера до комнаты, усадила на стул, отстегнула пояс с оружием, стащила мундир, жилет, рубашку, уложила в кровать и умчалась вниз за водой. Следующие полчаса Лев помнил плохо. Только боль, ощущение холода в животе и руке, снова боль, более резкая, вода, вливаемая в рот, вместе с какими-то твердыми кусочками, ощущение сильной стянутости на животе, груди, левой руке и чернота, привычная, все прощающая и успокаивающая. Он пришел в себя и сразу непроизвольно дернул правой рукой, которая как-то застыла. Пальцы наткнулись на мягкое и теплое, вплелись глубже, казалось, что, он пропускает тончайшие шелковые нити между подушечек. Живот, левая рука не болели, а от солнечного сплетения расходилось мягкое тепло и там ощущалась какая-то тяжесть, будто что-то лежит сверху. Лев несколько секунд просто наслаждался ощущением, а потом скосил глаза и понял, что ворошит волосы Маши, сидящей на полу и положившей голову и одну из рук на его постель, вторую она вытянула и ладошка как-раз и была тем тяжелым, что он чувствовал на своем животе. Девушка дремала. Он аккуратно выпутал пальцы из локонов, нежно провел самым кончиками по щеке и убрал руку, но в последний момент ее перехватили, потерлись о нее щекой, а потом нежно коснулись мягкими, слегка обветренными губами, отпустили. На него уже смотрели вполне проснувшаяся девушка. С живота исчезла тяжесть, постепенно начало проходить чувства тепла. -Привет, - слегка хрипло со сна, произнесла она, устраиваясь поудобнее, но не вставая с пола, -Ты как? Не болит. -Чудесно. Нет, не болит. Что ты сделала? -Много обезболивающего и плотная повязка. Тиберий передал, что приедет вечером. Может быть. -Или не приедет. -Или не приедет. Да. Видимо его терпение действительно кончилось. По крайней мере Алексея он-таки выгнал. -Да? -Ага. Лев немного помолчал, собираясь с силами, чтобы задать самый важный вопрос. -Ты как? В смысле… ну ты… -Человек? Да, я человек. Самый настоящий. Не ведьма, не непонятное существо. Моя душа еще со мной. У меня еще есть 5 дней рядом с тобой. -Почему ты мне сразу не рассказала про все это? Про этот договор? – В сердце проснулась обида. Его опять обманывали. От него опять скрывали важное. Может потому что она не хотела с ним оставаться? -Есть такое понятие, Левушка, свобода выбора. Я не в праве у тебя ее отбирать. На тебя и твое отношение ко мне не должны были влиять мои решения, мои обязательства. Только твое желание, только твои чувства. Я же понятия не имела о том, что ты вообще меня знаешь. -А потом? Потом, когда ты уже знала, что ты для меня? Что потом остановило? -Я… - девушка помялась, отводя глаза, якобы устраиваясь поудобнее, -Я жизнь тебе ломать не хотела. Ты же благородный. А я? Я вообще никто. Даже не крестьянка. Меня же здесь просто не существует. А у тебя статус… -Дура, - обида уступила место злости. Ну почему это безумное умное существо такая дура? –Дурочка. Какой статус? Я ссыльный, разжалованный так, что ниже некуда, сижу в маленькой деревне, даже не своей, на мелкой должности. Да у меня все начальство разночинцы, чьи отцы только-только от барина откупились. Какой статус? Тут уж скорее вопрос о том, что тебе не след с таким как я связываться. -Ну, твой отец, семья… -Разочаровать его сильнее, чем я уже разочаровал я не смогу. Ну что он сделает? Лишит наследства и годового содержания? Так это хорошо, ты одумаешься и уйдешь от меня, если я еще и беден буду как церковная мышь. Да и отписал я ему уже о том, что женюсь. Еще давеча отписал. Так что, дорогое мое нескладное видение, как видите, выбор теперь за вами. Нужен тебе такой дурак в мужья? Только теперь уж после сегодняшнего вам, дорогая, придется поторопиться с решением. Сдается мне, через день – два в Сибирь мне дорога. Хочешь стать женой каторжанина? -Ты что натворил? -Разрешение на брак выбил. Без согласования в Петербурге. Я же ссыльный, мне так нельзя. Вот сейчас очухается начальник и пришлет канвой. Так что думайте уж, мечта моя, быстрее. -Лев, Лева, Левушка, стой, подумай еще. Ты уверен, что действительно хочешь этого? Что оно тебе действительно надо? Что я, такая, нужна? -А какая? Маша, я люблю тебя, Любил тебя, когда ты видением была, идеальным, прекрасным, странным, далеким, не существующим. Тебя, живую, хотя и дурную на всю голову, люблю еще больше. Все. Со всеми твоими глупостями, со страстью твоей лезть куда не надо. Это злит, но это ты. И такую тебя я любою даже больше, чем ту, что мирно читала книги и гладила котов. И мне все равно кто ты, что ты такое станешь. Я хочу быть рядом. А вот захочешь ли ты с таким… -Лева, ты же не знаешь. Не знаешь, какое я чудовище…- девушка опустила голову, пряча лицо, повернулась к кровати спиной, подтаскивая к груди колени. Тяжелая рука мужчины легла на плечо: -Какое чудовище? Маша тихо, иногда всхлипывая, рассказала, что случилось в Темном мире, как она приняла в себя силу демона, как судила Аглаю. Офицер помолчал. -Ты сильнее меня, девочка. Ты оставила ей шанс. Я бы не оставил. Я даже не смог выполнить то, что должен был. Знаешь, я бы забил на смерть ту, что тебя отравила. Знал, что забью, что не смогу остановиться, потому отдал кнут Петру. Ты лучше меня. Та сила, она какая? Она… еще в тебе? -Нет, я вернула ее. Она, понимаешь, она теплая, пропитывающая всего тебя и весь мир вокруг. Ты просто понимаешь, что можешь вообще все, что угодно. И что ты в безопасности. -И ты отдала такое? Почему? -Ну… там она, сила дает тебе безопасность, возможность победить кого угодно, защититься от кого угодно. Она бесконечна, но она безлика. Это я побеждаю, и я защищаюсь. Одна. А здесь.. Здесь ты, понимаешь? Здесь я могу спрятаться за тебя. И ты будешь стоять между мной и миром. Когда ты обнимаешь, тоже тепло и безопасно. Но я знаю, что я не одна. Что я кому-то еще нужна. И что мне есть кого защищать. -Ты отдала такую силу, такую мощь? А тут только старый, израненный, ссыльный я, еще и урод. Да и защитник из меня как-то не задался, скорее уж ты меня вечно спасаешь. Знаешь, недоразумение мое, ты точно не так уж и умна. - Ты сказал, что хочешь жениться на мне. На дурочке из другого мира, которая не понимает твой, не умеет себя вести и постоянно влипает в неприятности. Ты точно уверен, что тебе такая проблема на твою и без того белую голову нужна? -О да, вот именно такой проблемы мне и не хватает. Совершенно точно, мне нужна именно такая проблема. А тебе? -И мне, пожалуй, нужен престарелый ссыльный альбинос. Ну, не ссыльный уже. Я прочитала письмо, предназначенное мне, кстати. -Я полиция, я должен знать, что за дела у подозрительных личностей в моем околотке с такими людьми как господин Бенкендорф, -улыбнулся в потолок Лев. Девушка хихикнула. -Ты согласна? -Да. -Отлично, тогда надо послать за батюшкой, пока ты не поумнела и не передумала. -Не поумнею, можешь не питать надежды. Успеем. Да и тебе отдыхать надо. Подвинься. Лев сдвинулся вбок, Маша забралась на кровать, прижавшись к его боку и положив одну руку на верхнюю часть груди. Стало тепло, даже жарко. Девушка устроилась на подушке рядом и заговорила снова, рассказывая, что тут было, пока он ездил в город, про слухи, распускаемые Алексеем. Лев что-то отвечал, даже смеялся, но живот на это отозвался болью. Оба они не заметили, как разморенные теплом, успокоившиеся, постепенно заснули.